Украденная судьба

— Что же, видимо, мне самой придется позаботиться о том, чтобы принц не скучал. Уверена, ему сейчас меньше всего на свете хочется остаться в одиночестве.

Я удивленно молчала и, чтобы пауза не стала очевидной, поклонилась.

— Благодарю за великодушие, ваше сиятельство. Меня не будет только три дня.

— Три дня, надо же! Возмутительно! — тут же отозвалась Эвлин. — Если бы мне хотелось за кем-то поухаживать, я лучше завела бы собачку!

Но других возражений не последовало. Я поклонилась еще раз, пряча улыбку.

Бедная собачка!

Я была благодарна маркизе за это внезапное внимание — не ко мне, разумеется, к принцу. Она могла бы не предупреждать о своих намерениях, и беспокойства на эти три дня у меня прибавилось бы. Очень хотелось сказать: следите за тем, чтобы к мальчику не приближалась королева… Ее неприязнь к принцу была куда очевидней, чем отношение Альвета. * * *

Я положила амулет Тиля под подушку. Должно быть, потому мне приснился новый сон. Стены обступили меня, и в какой-то момент я даже испугалась — раздавят. Но пространство лишь сжалось до размеров алькова с покатым потолком.

И время снова изменилось.

За моей спиной — диван, арку входа закрывают тяжелые портьеры, задернутые не слишком плотно. В помещении, которое они от меня скрывают, идет разговор на повышенных тонах. Я могу выйти, но не хочу показываться на глаза королеве. Которая сейчас вне себя.

— Ты сделал это специально! Подставил Аля под удар, а сам остался чистеньким!

— Успокойся, Кларисса, тебя услышат.

Уже услышали. Я-то здесь.

Я осторожно приближаюсь к портьерам, чтобы заглянуть в узку щелку между кусками ткани.

— Боишься, люди узнают, что ты ишешь удобный момент, чтобы избавиться от брата? — едко интересуется королева, но тон все же сбавляет. Она стоит ко мне спиной. На ней плащ с изумительной вышивкой, а еще — платье с широкими рукавами.

Сельван к королеве лицом к лицу. Я вижу его недовольство. А он замечает меня. Я понимаю это по тому, как едва заметно подергивается вверх уголок его губ.

Вот это не ускользнет от внимания королевы.

— Полагаешь, это смешно?!

— Альвет не ребенок, — чеканит Сельван. — Он принц, ему придется заниматься государственными делами. Он сам этого хочет, и я не вижу причин отказывать. Прости, я, конечно, верю, что ты проживешь еще долго, но все равно не сможешь прятать его за своей юбкой вечно.

— Называешь моего сына трусом, когда сам побоялся идти на переговоры с дингарским послом, прикрылся братом…

Сельван вздыхает.

— Ты совершенно зря шумишь. Переговоры с Кьером прошли успешно. Ну, по крайней мере, для нас. Сам-то он поди до сих пор пытается понять, с какой стати излил свою черную душонку… Со мной бы не разоткровенничался. А вот Аль его не испугал, даже наоборот… на предложения посол не скупился.

— А если бы он понял, что его опоили, и напал бы на Альвета? — шипит королева. — Какая досада, не вышло обмануть дингарцев, случается… так бы ты тогда говорил?!

— Хм… я в твоем зелье даже не усомнился. А ты, значит, предполагала, что оно может не сработать и не предупредила? — Сельван хмыкает. — Так может, это ты ищешь удобного случая, чтобы избавиться от меня?

Вопрос звучит небрежно, король шутит, но я чувствую, как по спине бегут мурашки. Королева же возмущенно взмахивает рукой.

— Альвет мог пострадать! Он еще не готов…

— Да он и не будет готов, если привыкнет прятаться и ждать, что за него примет решение кто-то другой. Закончим на этом, Кларисса. Или у тебя есть еще обвинения?

Королева сжимает кулаки. Я вижу это, и представляю, какое у нее сейчас выражение лица. Она как стрела на тетиве — вот-вот сорвется.

— Тебе кажется, что ты всесилен, — шепчет она едва слышно. — И ты играешься в короля, забывая, что в твоих руках чужие жизни. Твой отец никогда не позволял себе подобного…

— Ты никогда мной не интересовалась, откуда вдруг такие тонкие суждения? — принужденно усмехается Сельван.

— Однажды ты пожалеешь о своем легкомыслии, — говорит королева. Ее слова — это всего лишь сожаление.

Но мне чудится угроза.

Проснувшись посреди ночи, я все еще чувствую это… Приближение беды.

И есть еще одно обстоятельство.

Я ведь так и не увидела Верса ни в одном из своих снов, по-прежнему не понимаю, как он оказался в подчинении короля и вдовствующей королевы.

Все, что я знаю: в прошлой реальности Альвет был отравлен по приказу Сельвана. Должно быть, это отправная точка изменения событий, завязанная, скорее всего, на Сельвана. Альвет был уже мертв, изменить его судьбу напрямую было невозможно. Не представляю, по какой причине Сельван бы вдруг переменил свое решение и добровольно согласился на изменение реальности. Браны или советник Ривен? Но они все были преданы королю… не исключено, конечно, что кто-то из них в прошлом мог изменить свое отношение, узнав о братоубийстве…

Но все же надежней был бы Сельван. Положим, у него было основание искренне пожелать возвращения младшего брата к жизни. Да, Альвет был на момент отправления лишь принцем, но он все же был Эрталем. А значит, проклятье Митили все же могло проявиться. Когда Сельван понял, что его настигла божественная кара, он мог бы пожалеть о своей жестокости.

Возможно, я даже согласилась ему помочь. Сознавая, что Сельван идет на обряд не ради Альвета, а ради спасения собственной жизни. Это все же была возможность… да, я могла согласиться! Но почему я забыла о случившемся? В отличие от Верса и королевы. Был ли тому причиной дар Плантаго? Или она сама каким-то образом сумела сохранить ему память? Например, для того чтобы бывший шпион помог ей убить Сельвана — раньше, чем тот найдет новый способ избавиться от Альвета…

И все же… почему я до сих пор не увидела во сне Верса?

Я снова засыпаю. И оказываюсь во тьме. Это не пугает, потому что я не одна, а чужое присутствие — желанно. Я чувствую уверенность сжимающих меня рук. Горячие ладони движутся по моей коже, замирают, вызывая томное ожидание и срывающийся шепот: продолжай, пожалуйста!.. И чужие ладони движутся дальше, ласкают. Для них нет преград и приличий, нет запретов, я в полной их власти, подаюсь навстречу каждому движению. Нежность прикосновений почти невыносима. И я выдыхаю протест — прямо в губы, которые оказываются совсем рядом, словно только для того, чтобы поймать мое дыханье.

— Еще немного… — хрипло произносит тьма. — Не спеши, моя хорошая…

И — снова прикосновения, поцелуи, сначала осторожные, будто бы даже извиняющиеся, потом — властные, требовательные. И я уже не могу даже просить, а стоны срывают с моих губ, как цветы.

— Подумай, что ты хочешь у меня попросить, — продолжает тьма.

О чем я могу думать, когда ладонь скользит по моему животу вниз, вторгается между бедрами, гладит и ласкает.

— Чего ты больше всего хочешь? — вкрадчиво спрашивают меня.

— У меня все есть, — выдыхаю я, хватаясь за его плечи, как утопающий, обнаруживший путь к спасению.

И слышу смешок.

— Я — еще не все, — напоминает мне голос, от которого внутри все вспыхивает.

И я тут же получаю опровержение заявлению, потому что мир рождается и погибает здесь и сейчас, и нет ничего настоящего за пределами этого мира, в котором — лишь любовь. Где нет отдельного «я», есть лишь «мы». Где время замирает навечно — и тут же устремляется вперед, как в неистовом танце.

И когда я, обессилев, откидываюсь на подушки, тьмы, затаившись, ждет. Я чувствую голодный взгляд, который продолжает будоражить, хотя мне кажется, я не могу уже сделать ни единого движения. Я поворачиваюсь на бок — но все равно не вижу его… Лишь чувствую, как ладонь скользит по плечу, двигается вдоль моей руки и переходит на бедро, поглаживает, успокаивает.

— И все же представь, что я могу исполнить любое твое желание, — шепчет тот, кто рядом со мной. Я знаю его, но не могу увидеть.

Не могу…

— Мне и представлять не нужно, — возражаю я. — Для тебя нет ничего невозможного…

Он усмехается.

— Вот именно. И я готовлю тебе подарок.

Он целует меня в висок, и я в отчаянии понимаю, что сейчас все закончится. И я потеряю это тепло, восхищение, любовь — все, что мне понятно без слов, и даже видеть не нужно, достаточно одного прикосновения…

— Постой, — шепчу я.

Но тьма уже наполнена запахом цветущей вишни. Лепестки опускаются прямо на постель, в которой я одна.

Я проснулась рывком. Накидка на подушке была сырой от слез. Я никак не могла заставить себя остановиться. Такого чудовищного чувства потери я не испытывала прежде. Я металась по комнате, не в силах остановиться и подумать здраво.

Я не знала, что мне делать.

Я даже не понимала толком причины своего отчаяния. То есть, я понимала, но боялась признаться себе в том, что происходит.

Наконец, я села на подоконник и прислонилась щекой к стеклу. Было страшно закрыть глаза — и увидеть лишь темноту, в которой ничего нет. Ни голоса, ни даже дыхания.

Я поняла, почему Верса нет в моих снах. Там, где король Сельван планирует убить принца Альвета, а королева отчаянно пытается защитить сына. Мне достало и того, что я уже узнала.

Меня ведь не удивит, если я узнаю, что причастна к исчезновению короля Сельвана. Я уже допустила эту мысль и даже нашла возможные объяснения. Равно как не испугает меня и участие Верса в заговоре против Сельвана.

Но теперь…

Мне страшно узнать, кто так нежно обнимал меня во тьме.

Я уже подозревала, что это Верс. И его ярость обретала новый смысл. Равно как получали объяснение и его действия. Ведь я уже чувствовала его ревность.

Мне и сейчас страшно было об этом думать. Что там… тогда — тоже был Верс. И если это так, то, чтобы понять причину его ненависти ко мне, всего лишь нужно вспомнить, какую роль мы оба сыграли в предотвращении гибели Альвета и исчезновении короля Сельвана.

Только и всего.

Этого даже не случилось в настоящем!

Но одна мысль об этом заставляла сердце сжиматься, а из глаз начинали литься слезы. * * *

Я не поехала сразу к Версу. Не представляю, как бы я задавала ему вопрос о возможных наших отношениях, заявившись на порог ни с того, ни с сего.

К Кайлену у меня, по крайней мере, было королевское поручение.

Земли графа были где-то за Митилью. Должно быть, распоряжался ими управляющий. Или может, были другие родственники. Но господин Белло подсказал, где располагается городской дом Бранов. Туда я и отправилась.

Мне пришлось долго стоять у закрытых ворот. Сигнальный артефакт работал, в этом я была уверена. Но встретить меня никто не спешил. Я настаивала, сама не знаю почему. Что-то такое было в воздухе. Даже холодок пробегал по коже.

Наконец, ко мне все же вышел кто-то из слуг.

— Господин никого не принимает, — сообщил он сухо.

Об этом я догадалась и так. Равно как начала подозревать, что Кайлена Брана вовсе может не оказаться в особняке.

Я достала из кошеля королевский перстень и показала слуге.

— У меня послание от короля для его светлости.

И меня не могли не впустить. Несмотря на то, что я пришла без сопровождения и не представилась. Королевским магам позволено нарушать правила — до определенных пределов. И если их кто-то осудит, то уж точно не вслух.