Падение драконов

ЭДНАКРЭГИ — АНЕАС МУРЬЕН

Анеас разглядывал обрубок уха. Он вообще был тщеславен, а раны серьезнее и болезненнее этой он никогда не получал — болело сильнее, чем три сломанных ребра, которые будто сжимала холодная хватка смерти всякий раз, когда он вдыхал, смеялся или кашлял, сильнее, чем дыра в голове, которую он не мог описать даже самому себе. Он стоял посреди крохотной кормовой каюты, куда его проводили, — кажется, это была каюта первого помощника. Здесь было довольно темно, только в световой люк пробивались яркие солнечные лучи. Анеас позаимствовал маленькое зеркальце из вениканского серебра у капитана, казавшегося очень богатым человеком.

В непрочную переборку постучали, Анеас повернулся, наклонив голову, и ударился раненым ухом о балку. Выругался. Снова раздался стук, более настойчивый.

Анеас открыл дверь.

— Можно? — спросил Гас-а-хо и вошел. Анеас нахмурился — хотя бы потому, что был совершенно обнажен. Впрочем, соображал он плохо. Гас-а-хо толкнул его на койку и повернул к световому люку. Сотворил заклинание. На краю сознания Анеаса промелькнула бахрома зеленого света.

— Нет толку возиться с раной, быстрее она не заживет, — сказал шаман. — Мне нужно, чтобы ты впустил меня.

— Куда?

«Впусти!» — сказал шаман из-за Стены и коснулся раны.

Анеас распахнул глаза. Он отступил в свой Дворец воспоминаний и мгновение постоял под высоким кленом, увешанным артефактами. Он знал этот клен всю жизнь. В эфире Анеас оказался вовсе не нагим: на нем были чулки из оленьей кожи, вышитые подвязки и длинная рубашка из вышитого льна. Затем он протянул руку — в ней появился маленький кремневый нож.

Гас-а-хо в эфире был совсем маленьким и с головой совы. Это смущало Анеаса. Шаман огляделся и тихо одобрительно курлыкнул.

— Я мало кого сюда пускаю, — признался Анеас и позволил кремневому ножу развеяться. — Здесь что-то не так.

Гас-а-хо открыл клюв и хрипло крикнул.

— Брат. Это не просто шишка. Ты умер. Среди моего народа ты бы принял новое имя и взял новую жену. Ты побывал в далекой стране, и нам нужно знать, что вернулся тот же, кто уходил.

Анеас смотрел на свое дерево. Это было то же самое дерево, но оно изменилось. На коре появились рубцы, среди листьев прятались тени. И хуже того — некоторые артефакты исчезли, а на их месте возникли новые.

— Как я могу быть другим человеком?

— А как ты можешь оставаться прежним? Ты был мертв. Я потерял тебя, брат. Тебя больше не было среди живых. Ирина нашла труп.

— Ирина, — тихо сказал Анеас.

— Послушай меня.

Гас-а-хо внимательно смотрел на дерево Анеаса, на заросли ежевики за ним, на следы заклинаний и остатки воспоминаний. Он принюхивался, как охотничья собака.

— Ты ощущаешь что-то… странное в Смотрит на Облака?

Анеас задумался, и солнце его разума затянули тучи. Он боялся.

— Я ведь не из богов, чтобы играть с твоим разумом. — Гас-а-хо покачал головой. — Что-то здесь не так.

Он пошарил человеческой рукой в зарослях ежевики и вытащил старый колчан из оленьей шкуры. В нем торчали колючки, но плотную шкуру они не пробили.

— Он принадлежал отцу! — Анеас взял колчан. Он был уверен, что колчан висел на дереве, — и тут же заметил обломанную ветку.

Гас-а-хо рылся в ежевике.

— Что-то не так со Смотрит на Облака. Я так думаю, и Ирина так думает.

Он нашел стрелу, затем другую, третью, и Анеас послушно складывал их в отцовский колчан. К тому времени Гас-а-хо забрался глубоко в кусты.

— Там только сосновые иголки и камни, — сказал Анеас.

— Тут след.

Анеас полез за шаманом. Отчасти он осознавал, что все это очень опасно. Тропа оказалась намного длиннее, чем должна, она вилась в зарослях ежевики и пересекала небольшую речушку с водой коричневой, как старая кровь. Анеас знал, что весь его Дворец воспоминаний не настолько велик, и хорошо понимал, что вокруг очень темно. Он хотел найти свой чистый источник и свой камень, а они пропали.

— Мне страшно, — сказал он. — Я не могу больше колдовать.

— Да, — согласился шаман, — это естественно. Но меня учили водить людей в путешествия духа. Ты был мертв. Здесь все изменилось. Иди по следу, и найдешь, что тебе нужно.

Они шли дальше, и темнота густела, так что Анеас боялся оторвать взгляд от грязно-коричневой тропы. Ежевика цеплялась за его руки, пока не закапала кровь. Кровь падала на тропу. Тропа пропиталась кровью.

— Такие путешествия обычно безопасны для молодых и неопытных, — сказал Гас-а-хо. — Чем ты старше и чем больше видел, тем опаснее эти места. — Он остановился. — Дальше я идти не могу.

Он улыбнулся, и его улыбка и уверенность на мгновение согрели Анеаса.

— Что бы тебя ни ждало, оно будет ужасно. Это не простая прогулка, в конце которой тебя будет ждать черепаха или ястреб. Но ты нужен нам. И что бы там ни оказалось, ты можешь с этим справиться. Я обещаю. Помни, что это ты сам. Только ты.

Шаман отступил. Тропа под ногами захлюпала, а босые ноги шамана стали красными в дрожащем свете. Теперь они оба стояли в зловонном болоте, и это было болото крови. Анеас прошел мимо Гас-а-хо и отправился дальше.

Идти было недалеко.

Он вышел на поляну — и это была его поляна для заклинаний и в то же время не она. Камень остался прежним, дерево, которое вроде бы росло в нескольких милях позади, стояло здесь, хотя каким-то образом они наткнулись на пруд с другой стороны. Дерево заросло лишайником и казалось мертвым.

Воды он не увидел: пруд заполонили трупы.

В эфире он узнал их всех. Они лежали во всей неприглядности смерти, раздавленные, посиневшие, некрасивые. Тут была Гауз Мурьен, его мать, и был Прыщ, и был Та-се-хо, и Рикар Фитцалан, и де ла Мотт, и конюх Энтони, его первая любовь и первая смерть, которой он стал причиной. И Пруденция, наставница Габриэля, была тут, и двое мужчин, которых он убил, чтобы сохранить тайну, и женщина, которая любила его и которую его мать обратила в прах.

Кажется, увидев ее, он понял, что это сон, порождение его разума, как и сказал Гас-а-хо.

Анеас сделал несколько глубоких вдохов. У него за спиной появился Гас-а-хо.

— Как думаешь, что ты должен сделать? — спокойно спросил он.

Анеас заставил себя взглянуть на груду трупов.

— Думаю, очистить источник.

— Когда ты закончишь, мы раскурим трубку, — кивнул Гас-а-хо. — Ирина рядом, в реальности. Мы не можем помочь, но мы здесь.

— Разум не так уж и сложен? — с горечью сказал Анеас.

— Очисти источник.

Анеас прошел по заболоченному лугу, хлюпая по крови. Ему показалось несправедливым, что крови так много и она такая свежая, но символизм был очевиден.

Он наклонился. На вершине купи лежал Прыщ, старый повстанец. Анеас поднял его за плечи. Вес мертвого Прыща показался невероятно реальным, его голова бессильно повисла, зубы щелкнули, когда захлопнулся рот.

Просто сделать это.

Он оттащил Прыща во тьму. Тьма оказалась прохладной тенью еловых ветвей, вблизи она больше не была ужасной. Анеас осторожно положил Прыща на сосновые иглы и поплелся обратно к куче трупов. Вторым был Та-се-хо. Старый охотник ничего не весил. Убившая его рана зияла страшной дырой, петля кишок вывалилась и цеплялась за ежевику. Анеас положил старика и протолкнул скользкую кучу обратно в рану. Поскольку дело происходило в его разуме, он протянул руку и заживил рану. Затем он поднял старого охотника и отнес его в лес.

На зеленой траве появилось пятнышко золотого света, и труп Прыща исчез.

— В эту игру символов можно играть вдвоем, — храбро сказал Анеас, хотя по его лицу катились слезы, а в горле горела странная надежда. Он положил пришедшего из-за Стены в солнечное пятно и отвернулся, боясь даже смотреть.

Мать была самой тяжелой. Он даже не думал, что считает себя виновным в ее смерти, он даже не заметил этой вины, но пока он нес ее худощавый гниющий труп, окоченевший, скользкий и отвратительный, он думал об Орли, о своей ненависти к нему. Анеас был слишком умен, чтобы не понимать самого себя.

Он положил Гауз в расширившийся круг солнечного света, где возник курган. Опустился на колени на некоторое время, а потом вернулся и взял Фитцалана.

Было что-то особенно омерзительное в прикосновении к мертвому телу, которое вожделел при жизни. И сам труп пал жертвой какого-то парадокса: он разложился сильнее, чем тело матери, а голова оказалась на месте. Гниющая кожа Рикара прилипала крукам, из тела текла какая-то жидкость. Запах был настолько силен, что Анеас закашлялся.

Он вынес Рикара на новый луг и потратил немного времени, чтобы осторожно уложить тело. Попытался закрыть другу глаза, но это оказалось плохой идеей. Стало еще хуже. Он повернулся, пробормотав молитву, и пошел за Энтони.

Некоторое время он смотрел на Энтони, гадая, любил ли он юношу или просто хотел причинить боль отцу. Который немедленно нанес ответный удар. В метафорической реальности разума Энтони выглядел точно так же, как раньше, когда отец приказал убить юношу. Он вообще не разложился.

— Я знал, — сказал Анеас вслух. — Я знал, что он это сделает.

Он вернулся за Пруденцией и остальными. Ходить пришлось множество раз. Иногда в руках у него оказывались тени, иногда — реальные, тяжелые гниющие тела. Это тоже он понимал.

Самым странным было стройное тело — его собственное. Без ран и без признаков разложения. Он надолго замер, пытаясь понять, должен ли осознать что-то еще или предпринять что-то новое, но в конце концов отнес свое тело к зеленому кургану в прохладном зеленом лесу.

И вот он закончил, задача была выполнена, и он стоял на солнце. Пруд был чист, сила, бурля, вырывалась из земли под камнем, и камень был чист, если не считать одной глубокой вмятины, похожей на след ноги.

Гас-а-хо подошел и встал рядом с ним. Дерево снова возвышалось над прудом, ежевика исчезла, как будто ее никогда не было. Дерево покрылось бутонами.

— Хорошо, — сказал шаман. — Некоторым это так и не удается.

— Они настоящие? — спросил Анеас. — Трупы?

Гас-а-хо посмотрел на него, и его глаза сверкнули.

— А это от тебя зависит. Только тебе решать, настоящие ли другие люди.

Он снял с шеи мешочек с лекарствами и повесил на дерево. Анеас сидел у источника. Он окунул руки в воду, то есть в чистую силу, и смыл с них всю грязь и кровь. Он хорошо видел курган: в человеческий рост, поросший красивой зеленой травой, блестящей на солнце.

Гас-а-хо сидел рядом с ним скрестив ноги.

— Хорошо, что ты положил их так, чтобы видеть. Ты сильный. Сможешь снова работать с эфиром?

Анеас опустил руку в пруд, зачерпнул силы и слепил из нее шар.

— Хорошо. Но ты изменился. Ты это знаешь?

— Да. Я умер. Кто я сейчас?

— Кто вообще знает, кто он такой? — с усмешкой произнес Гас-а-хо.

А потом Анеас оказался в реальности. Гас-а-хо держал его руку, Ирина обнимала за плечи. Нита Кван предложил ему зажженную трубку, Анеас глубоко затянулся и вздрогнул. Передал трубку Ирине, которая тоже затянулась и вернула ее Гас-а-хо. Анеас вздохнул. Ирина посмотрела ему в глаза, и он сказал: