Сказочная ложь

Глава 5

Уснуть так и не удалось. За окном серело небо, рассвет будто холодной рукой останавливал ветер, улица застыла, как околдованная. Бен спал, отвернувшись к окну, окутанный посеребренной темнотой тускнеющей ночи. Тихо закрыв дверь, я прокралась в гостиную. Нужно было выяснить, откуда взялось зелье, отбивающее память, и как оно попало в наши чашки с утренним кофе. Его кто-то изготовил или принес, осознанно вылил в кофейник. Изучить его — следующий этап развлекательной программы.

Полумрак гостиной сомкнулся вокруг меня. По стенам и стеклянным дверцам секретера скользили лунные тени, устрашающе тянулись контуры деревьев. Я огляделась и подошла к столу. На нем высилась гора колдовского хлама — разнообразие мешочков и коробочек, пучков трав и флакончиков. Я зачерпнула их в горсть ладони, как драгоценные камни, и высыпала на бархатную скатерть. И почему зельеварение мне не давалось в Университете? Для того, чтобы творить в котле чары, необходим какой-то особенный талант? Глядя на поблескивающие стекляшки, покатившиеся по поверхности стола, я вспоминала студенческие годы и Линетт. Чего особенного она дала мне? Чему научила? Разбираться в сверхъестественных тварях? О видах магических существ можно прочесть в книгах. К тому, что чувствую тьму, я пришла сама, без ее помощи и каких-то нетривиальных навыков. А ведь раньше казалось, что Линетт открыла передо мной двери в мир неизведанных чудес! В каком-то смысле так и было — без ее кулона, будь он проклят, я бы сейчас мела полы в магазине Мишель и грезила о цветочной лавке в центре города. Действительно, чем еще зарабатывать на жизнь никчемной ведьме, разбирающейся разве только в вымерших монстрах?! А теперь моя жизнь напоминала сюжет из книги о похождениях непутёвой колдуньи. Так о каком исключительном даре наставница толковала в каждом видении? Из-за чего она ссорилась с Ровером? Они не могли рассудить мою исключительность или, напротив, ординарность? В чем смысл?!

Перебрав пузырьки с разноцветными жидкостями, я наткнулась на пустой, без пробки, со следами зеленой вязкой субстанции на донышке. И спрятала его в карман домашних брюк. Была бы я прилежной ученицей и внимательнее слушала лекции, то сейчас бы не ломала голову над тем, что именно обнаружила. Яд, зелье забвения или снадобье от бессонницы? Ехидны с ним. Одна целительница, с которой я была достаточно близко знакома, подскажет мне наверняка. Но чутье подсказывало, что находка — то самое зелье, ошибки быть не может. Сдать на экспертизу? Нет, полиция не узнает о нем.

Я разворошила гору снадобий, перебрала все коробки, а из головы никак не шел этот пузырек. Вернее, отсутствующая от него крышка. Закончив с хламом на столе, я тяжело вздохнула и побрела в ванную комнату Мишель — отмыть руки от налипших капель зелий. Включила воду и долго держала ладони под теплыми мягкими струями, разглядывая свое отражение в зеркале. Волосы взлохмачены, лицо бледное, изнеможенное, осунувшееся. Зеленые глаза потускнели. А ведь когда-то я выглядела неотразимо, в любое время дня и ночи, причем без магии, в отличие от Моники. Что со мной сделала эта насыщенная событиями жизнь?

Между пальцами остались желтые пятна от какого-то ржаво-желтого отвара. Я стала оттирать его, сдирать налипшую корку ногтями. Вспомнились пестрые осколки, вонзившиеся в ладони во сне, Ровер обратил их в перья…. Перестав скоблить кожу, я медленно подняла глаза и посмотрела в зеркало. Он сказал «снова она нам помешала». Но кого же имел в виду? Линетт больше нет, из могилы она не могла повлиять на ход событий, какой бы могущественной ни была при жизни. Так кто же? Нахмурившись, я случайно заметила, что зеркальная дверца полки приоткрыта. Рука сама потянулась, но вместо того, чтобы до конца закрыть, я распахнула ее, отчасти со злостью, отчасти страшась того, что могу там увидеть. Флакон с любимыми духами Мишель, косметичка, расческа и коричневая глиняная миска для приготовления зелий. Я схватила ее, заглянула внутрь прежде, чем успела подумать, и в нос ударил уже знакомый запах. Глаза еще не видели, но я уже знала, что обнаружу на дне. Грязно-зеленая жидкость с приторно-сладким травяным запахом. Проклятье. Не зря мне показалось, что я переборщила с ванилью в кофе, но оставалось непонятным, почему мне память не отшибло!? Рука затряслась, едва не выронила миску. Быстро вернув ее на место, я закрыла дверцу и обняла себя за плечи. Мое отражение стало почти прозрачным от страха. Этого не может быть! Мишель не могла изготовить зелье и, уж тем более, подлить нам в кофе! Или могла?

Сердце колотилось так, что грудь сдавило. Я поплелась прочь из уборной, хватаясь руками за стены. Хотелось разнести весь дом к ехиднам и поднять всех на ноги, завопить во все горло и потребовать объяснений. Но еще предстояло обследовать каждый укромный уголок, все комнаты, пока убийца не опомнился. Кем бы он ни был, я обязана его вычислить.

Остановившись в дверном проеме, я перевела дух и вернулась, чтобы осмотреться. Под ванной оказалось чисто, настолько, что серебристый кафельный пол сверкал, как зеркало. В тумбе под раковиной хранилась бытовая химия, и осмотр ничего не дал. Так не бывает же?! Если убийца заметал следы (о Мишель и думать не желаю), то должен был вылизать все помещение, каждый дюйм, каждую щель. И не забыл бы отмыть миску от яда. Поэтому идеальная чистота ванной комнаты не вязалась с найденной емкостью из-под зелья. Впопыхах убийца попросту забыл о ней? Тогда почему потом за ней не вернулся?

По спине скользнул холодок, страх провел когтем по позвоночнику, вызвав дрожь. Словно во сне, я обернулась на темный прямоугольник дверного проема, из которого лился свет в гостиную. Край стола, створка шкафа и угол дивана, а все остальное — плотная бездушная чернота, и ощущение присутствия кого-то постороннего. Показалось, что слышно чужое дыхание и шорохи, шелест ворса на паласе от осторожных, крадущихся шагов, но сердце билось столь неистово и громко, что я не должна была этого заметить. Выпрямившись, я шагнула во мрак гостиной и огляделась, чудом уловив движение на стене. Гибкая тень взмахнула хвостом и устремилась к спальне для гостей. Небольшая комната, в которой иногда ночевал Джош, но сегодня он остался с Мишель.

Я последовала за проворной пантерой, осторожно нажала на ручку и распахнула дверь. В густом неподвижном воздухе повис запах лакированной мебели и фиалок — мамины любимые цветы. Когда делали перепланировку и меняли интерьер, все старые вещи заперли в одном помещении. Обстановка спальни для гостей в точности повторяла комнату родителей, до выбитых роз на окантовке простыней и зажимов для штор в форме золотых ромашек. Картины на стенах и обои в полоску, тяжелые шторы цвета молочного шоколада, что стекали мягкими складками на пол, сбегающие по ним цветы и россыпь блесток. Даже плед на кровати лежал так, как мама любила — с подоткнутыми под матрас углами. Полная имитация. Поэтому я не любила здесь бывать. Тут даже пахло, как при маме, и это причиняло боль.

Легкая дрожь в пальцах не помешала мне включить верхний свет. Я знала, что не спится лишь мне, поэтому закрыла за собой дверь, не опасаясь оказаться услышанной. Что нужно искать — понятия не имела, но начала с прикроватной тумбы. Делала все быстро — не хотелось здесь задерживаться.

Белье, полотенца, забытые книги… Ничего впечатляющего или подозрительного. Я подняла матрас, переворошила постель, но снова ничего. Диван, обитый цветастым шелком, кресла и деревянный столик на резных ножках…. Так что же я ищу?!

В углу темнел платяной шкаф с резными дверцами и бронзовыми ручками — мои родители жили в достатке. Вся мебель в доме была из массива черного или красного дерева, некоторые предметы ручной работы на заказ. Я не ценитель, и обошлась бы без излишеств, но сохранила их, как память. Когда-то, в далеком детстве я пряталась в этом громоздком гардеробе, представляла себя в другом, сказочном мире. Вы спросите — куда еще сказочнее?! И я, пожалуй, соглашусь. Сейчас, глядя на шкаф, я вдруг поняла, что боюсь прикасаться к нему. Не потому что он большой и страшный, а потому что к нему притрагивались родители, в нем хранились их вещи. Вещи? Я подошла, распахнула створки и зажмурилась — меня обдало пылью забытых запахов и ощущений.

— Как же так, Элджер? — прошелестел до боли родной голос.

Глаза защипало. Мама….

— У нас нет выбора, Хеллен, — послышался строгий голос отца, заставив сердце трепетать у горла. — Мы вынуждены ее отпустить.

— Но она же наша девочка!? — взмолилась мама.

Я распахнула глаза и попятилась, не убирая рук с дверей шкафа. Они удержали меня от попытки бегства. Стой, Эшли, и смотри.

Передо мной было отражение комнаты, в которой я находилась, только более живое. Пахло сургучом и чернилами, потрескивали поленья в камине, когда как в комнате для гостей его не было. На деревянном столике стояли желтые свечи, язычки огней плясали, вторя движениям мамы. Она шла босиком, шлейф халата василькового цвета тянулся по паласу. Под халатом белела ночная сорочка, отделанная золотистыми кружевами. Прижимая руки к груди, мама смотрела на отца блестящими от непролитых слез глазами. Глазами медового цвета, обрамленными бахромой черных ресниц, гармонирующими с алебастровой кожей и темными, почти черными волосами до пояса. Они были разделены на прямой пробор, струились по спине и блестели, как жидкое стекло. Моя мама была красива, изящна и утонченна, как фарфоровая статуэтка, но во всем ее мягком и женственном облике угадывалась сила, сталь, скрытая шелком.

— Она будет в безопасности, — уверил ее отец, но его голос дрогнул, утратив убедительность. Я повернула голову и посмотрела на него, сглотнув крик боли, рвущийся на волю, как птица из западни. Папа был высоким и статным. Его короткие черные, как воронье крыло, волосы с тонкой проседью, сзади были подстрижены клином. Черты лица резковатые, но приятные, в них ощущалась твердость духа и воли, мужественность, а глаза сияли, как два нефрита с золотыми радужками. Необыкновенные глаза для мага, даже высшего. Темно-синий камзол, расшитый белыми каменьями, туго обтягивал стройное крепкое тело, под ним была белая рубашка с кружевным воротником-стойкой и черные брюки, заправленные в высокие кожаные сапоги. Такие одежды носили при дворе Верховной Ведьмы, а он служил ей. Я это знала, но не помнила.

— В Университете она никогда не будет в безопасности! Рядом с Ней не будет!

Мама упала перед отцом на колени и тронула за руку — на его запястье зазвенели подвески золотого браслета. Я загляделась на них — крохотные птицы крутились и сверкали в свете огня. Мать с мольбой смотрела на отца, по ее щекам струились ручейки слез, а он закрыл глаза, качая головой.

— Эшли оберегают от нее, Хеллен, — сказал папа и накрыл другой рукой бледные кисти мамы.

— Я не верю! — сдерживая рыдания, прокричала она и уронила голову, спрятав лицо за занавесом волос.

— Он дал слово, милая. Оно чего-то, да стоит.

— Она погубит нашу малышку, Элджер, ни перед чем не остановится. И он не сумеет помешать, а Эшли — совсем еще юная!

— Не преувеличивай…