Надежда феникса

Глава 18. О предках, потомках и новой картине мира

Несколько мгновений я просто смотрела на него, а он — на меня. Потом Феникс шагнул в мою сторону, и я вскочила. Отпрянув, ударилась о подлокотник.

— Не подходи! — никогда не представляла, что у меня может быть такой голос.

Низкий, глубокий и наполненный той самой силой, которую все так жаждали… и так боялись? Или что? Из-за чего? Из жажды обладания уничтожить всех алых сирин? Потому что его дед хотел сделать Лизу своей? Или просто потому что мог?

Все это просто в голове не укладывалось, вообще никак. Я помнила, как исчезали алые сирин, сгорая в огне феникса без следа, и эта картина теперь будет преследовать меня до конца моих дней. 

Император больше подойти не пытался, он только поднял руку, будто желая меня остановить. Произнес:

— Надежда, я ничего не знал.

Ну разумеется! Разумеется, он не знал!

— Мне наплевать! — выпалила я.

Феникс рывком шагнул ко мне, успевая перехватить, но я вырвалась с немыслимой силой, с такой же немыслимой силой влепила ему пощечину и вылетела за дверь.

Внутри творилось нечто невообразимое. Если очутившись в этом мире, я думала, что моя жизнь перевернулась с ног на голову, то сейчас она просто рушилась. Я не могла понять случившегося. Не могла его объяснить. Не могла даже представить, как можно уничтожить целый народ… ради собственной прихоти?!

Перед глазами все плыло, когда я влетела в комнату бабушки. Влетела и пошатнулась, пол, потолок, все прочее заходили ходуном. К счастью, моя бабуля даже будучи в нашем мире обладала отменным здоровьем и хорошей реакцией, вот и сейчас успела подскочить, обхватила меня за плечи и резво усадила в ближайшее кресло. Меня трясло, поэтому на плечах тут же появился плед, а сама бабушка опустилась рядом со мной на корточки, заглядывая в глаза:

— Что случилось, Наденька? 

Это «Наденька», сказанное с невероятной любовью, меня и доконало. Из глаз хлынули слезы, смывая все увиденное хотя бы на краткие мгновения, когда я ревела. Я же вцепилась в бабушкины плечи, пересказывая то, что произошло в прошлом. Не представляю, понимала ли она хоть что-то, потому что я сбивалась на рыдания, всхлипы и временами вообще лопотала, как младенец, который знает три слова — «мама», «папа» и «дай», а все остальное составляет из набора невнятных звуков.

Бабушка не перебивала вообще. Она так и сидела напротив меня, сжимая мои ладони в своих, пока я плакала и рассказывала все это. Только когда во мне не осталось слов и слез, а плед спереди явно нуждался в хорошей просушке, она глубоко вздохнула. Поднялась. 

— Умойся-ка, а я пока чаю для нас попрошу, — произнесла она.

«Какого чаю?!» — захотелось завопить мне, но сил на вопли не осталось. Да и было в бабушкином голосе что-то такое повелительное, чему противиться не получалось в принципе. Поэтому я поднялась и направилась в ванную комнату, где из зеркала на меня глянула красноглазая девица, растрепанная и совершенно отчаявшаяся.

Вздохнув, я поняла, что привести себя в порядок придется. Потому что идти с таким лицом по коридору — позориться. Позорить себя и Миранхарда заодно, еще решат, что дракон совсем с головой не дружит, если катал меня на себе, читай представил в качестве потенциальной избранной.

Когда я более-менее стала похожа на себя обычную, вернулась в комнату, где уже на столике стоял чайник, две чашки и вазочка с угощениями. При одном взгляде на еду меня затошнило, но я мужественно приблизилась к дивану и села, а бабушка, опустившись рядом, разлила чай по чашкам и меня обняла.

Какое-то время мы так и сидели молча, пока я, наконец, не начала ерзать в ее объятиях. Тогда она меня отпустила и подвинула ко мне чашку. Чай мы пили тоже молча, бабуля вообще не напирала. Она безмолвствовала до тех пор, пока во мне не закончилось это молчание, и я не заговорила снова. Первой.

— Не понимаю, — произнесла я. — Я не понимаю, как можно было вот так по щелчку пальцев… просто всех убить?

— Есть вещи, которые мы понять никогда не сможем, — ответила она. — Просто потому, что мы иначе устроены. Потому что нам никогда такое в голову не придет. Что такое возможно. Но…

— Какое тут может быть «но»?! — взвилась я. — Это не просто убийство, это геноцид!

— Тебе нужно мое мнение, Надя? — поинтересовалась бабуля, и я притихла. — Тогда не перебивай. Я пожила больше твоего, видела всякое. История того, другого мира, который стал нашим, тоже видела всякое. Если я в чем-то и уверена, то лишь в одном. Когда мы позволяем злу коснуться нашего сердца и возненавидеть кого-то, пусть даже за самые ужасные вещи, когда мы хотим возмездия, называя это справедливостью, когда желаем нашему врагу испытать то же, что испытали мы, мы сами становимся злом. Подобное принять нелегко, и я не прошу тебя сделать это прямо сейчас. Я просто прошу тебя прислушаться к моим словам и обдумать все. Ты добрая девочка, и я знаю, что у тебя хватит сил пройти через все это и остаться собой. 

Она замолчала снова, а я поставила чашку на блюдце столь резко, что она чудом осталась цела.

— Я не могу! — воскликнула я. — Не могу не ненавидеть! Тебя там не было. Ты все это не видела. 

— Ты тоже видела лишь искаженные болью воспоминания моей мамы.

— Искаженные болью?! — я вскочила. — Может, сейчас ты его еще и оправдывать будешь? Вроде как ей стоило на все согласиться сразу, и тогда ничего бы не было?

— Никого я не собираюсь оправдывать, — бабушка поднялась, оказавшись лицом к лицу со мной. — Хочу лишь сказать, что это жестокое прошлое не должно разрушать настоящее. Не должно становиться источником новой боли и новых страданий. Да, это ужасно, но мы не можем этого отменить. Как бы мы того ни хотели, нам не под силу изменить прошлое. Мы можем изменить только настоящее и тогда, возможно, наше будущее будет другим.

— Прошлое, настоящее, будущее… — с губ сорвался смешок. — Был уничтожен целый народ. Мы все — сколько нас, четверо? Мы последние алые сирин. Не потому, что все остальные куда-то ушли. Потому что их нет! Их уничтожил император, феникс! И что, все? На этом все? Мы это просто так и оставим?!

— А что ты хочешь сделать, Надежда? — поинтересовалась бабуля, глядя мне в глаза.

Я сложила руки на груди:

— Хочу, чтобы весь мир узнал правду.

— Хорошо. Допустим, он узнает, а дальше что?

Я хмыкнула.

— Дальше решать уже не мне. Пусть драконы и игры решают, нужны ли им такие правители.

Бабушка сначала нахмурилась, а потом прищурилась.

— Ты всерьез считаешь, что Легран знал об этом?

Его имя царапнуло больнее, чем обычно. Гораздо больнее. В памяти зазвучал такой знакомый голос: «Надежда, я ничего не знал», — но я усилием воли выпихнула его из сознания. И все царапающееся тоже.

— Мне все равно, — холодно произнесла я. — Прабабушка оставила шар памяти для меня, она же сказала, что мне нужно рассказать миру правду. И я сделаю это. Я не считаю, что такое нужно прощать, забывать, отпускать и так далее.

— На эмоциях можно многое нагородить, Надежда.

— На эмоциях?! — снова резко выдохнула я. — А впрочем, ты права. Я сейчас на эмоциях, и я бы посмотрела на того, кто на них не был бы после такого.

— Хорошо, — скупо произнесла бабушка. — Я тебя услышала. Решать только тебе, конечно, но я бы советовала еще немного подумать. Хотя бы до нашего возвращения. Никто не узнает, когда ты активировала шар памяти…

С губ снова сорвался смешок, хотя смешно мне не было.

— Феникс знает. Я пришла к нему, чтобы доверить ему тайну алых сирин. Какая же я наивная дура!

— И что? Что он сказал? — кажется, бабуля совершенно не удивилась такому повороту событий. Тому, что я наивная дура и пришла к императору.

— Сказал, что ничего не знал. Странно было бы, если бы он сказал что-то другое.

— Я бы на твоем месте прислушалась к его словам. Вряд ли он стал бы говорить неправду.

Вот тут уже я не выдержала и зло расхохоталась.

— Не стал бы? Он вечно лавировал. Играл словами. Недоговаривал. Разворачивал все так, как выгодно ему. Как он мог не знать то, что натворил его предок? Понятное дело, что дракону, прадеду Миранхарда этот… — Я плотно сжала губы, чтобы не выругаться. — Навешал лапши на уши, но уж в семье-то…

Я осеклась. Потому что вспомнила, что мне говорил дракон. О том, что феникс, принявший проклятие, умер на месте. Он действительно мог навешать на уши лапши прадеду Миранхарда, но эту же лапшу тот и понес дальше в мир. Искаженную правду о том, как снять проклятие и о том, что вообще случилось. Получается, Легран в самом деле не знал?

На миг в груди кольнуло совестью, но ее я тоже затолкала поглубже.

— Не знал, — подвела итог я. — Он действительно не знал.

Бабушка улыбнулась, а я продолжила:

— Это ничего не меняет. Все узнают о том, что случилось. Алые сирин заслуживают того, чтобы их история стала известна, чтобы они перестали быть теми, кто просто сбежал в неизвестном направлении. Чтобы все узнали, что они не исчезли, а были стерты. И кем.

Улыбка сбежала с ее лица, я же обхватила себя руками. Мне было холодно, невыносимо холодно, но, похоже, с этим холодом мне предстоит жить какое-то время.

— Я попрошу Миранхарда помочь нам с переездом в земли алых сирин. Туда же мы перевезем Веру, — произнесла твердо. — Сегодня же. Очень надеюсь на то, что ты поедешь с нами.

Не дожидаясь ответа, я вышла из комнаты, направляясь к себе. Не представляя, что ждет меня дальше, но точно зная одно. Я смогу с этим справиться. Ради прабабушки Лизы, ради Веры, ради своей семьи и всех алых сирин, чьи голоса затихли в одно мгновение. Этот мир слишком долго жил во лжи. Пришло время ему узнать правду.

Легран Леах

— Он сделал — что? — уточнил Виорган, словно не мог поверить своим ушам.

Легран тоже не мог поверить. Ни глазам, ни ушам, ни всему остальному, но от этого факт не переставал быть фактом: его дед уничтожил целый народ. Просто так, потому что сила правящего рода феникса в полной мощи на такое способна, это боевая сила. Она в самом деле способна уничтожать без следа, выжигая даже не до пепла, до микрочастиц. Наверное, если бы кто-то ему сказал такое, он бы тоже не поверил. В лучшем случае. В худшем — отправил бы в темницу за оскорбление императорского рода. Вот только сейчас получалось, что быть потомком такого рода оскорбительно. Не говоря уже обо всем остальном.

— Ты… ты это сейчас серьезно? — вновь переспросил потрясенный брат.

Вместо ответа Легран перевел взгляд за окно. Сумерки на границе с лесом надвигались стремительно, а давящая атмосфера здешних мест довершала обстановку даже без тяжелого свинца туч, готового разорваться проливным дождем. Темные, как мазня художника не в настроении, верхушки деревьев тревожно шумели под порывами ветра.

Шаэрские твари — так называли тех, кто выходил из этого леса. Способные уничтожить того, кто оказался перед ними беззащитным, в секунду, они являлись самой страшной угрозой для этого мира. Хотя, как выяснилось, не самой. 

— Серьезнее некуда, — произнес Легран и взглянул на вытянувшегося перед ним брата.

Изумление на его лице сменилось непониманием, затем — шоком. Да, что и говорить, таких новостей явно никто не ожидал. Ему стоило бы подумать о следующем политическом ходе, но все, о чем он мог думать сейчас, а точнее, о ком — Надежда. Он с самого начала считал ее той, чьи предки были виновны в случившемся с его родом. С его семьей. С народом в том числе — в борьбе с шаэрскими тварями фениксы гибли, не имея полной мощи и силы.