Удача в подарок, неприятности в комплекте

Глава 19. Алексей

Не знаю, то ли тоска действительно считается одним из семи смертных грехов, то ли я до смерти Лики натворить успел немало, то ли подаренный цыганкой (попадись она мне только, паразитка!) амулет перестал работать, но удача отвернулась от меня окончательно и бесповоротно, зато неприятности посыпались на мою буйную головушку как горох из прохудившегося мешка. Не успел я свыкнуться с мыслью, что меня зашвырнуло в начало двадцатого века, как тут же пришлось принимать участие в расследовании жестокого убийства. Только я более-менее разобрался в этом запутанном деле и определился, в какую сторону нужно копать, как тут же произошли одно за другим ещё два преступления. Конечно, мне не привыкать параллельно над тремя делами работать, в то время, когда я следователем был, всякое случалось, но тут к хлопотам служебным примешивается раздрай в жизни личной! Сердце, которое, как мне казалось, умерло вместе с Ликой, внезапно ожило. Оно, конечно, и неплохо, только вот испытываю я отнюдь не нежную платоническую любовь в духе печального Вертера, не обычный охотничий азарт Казановы, не рыцарское преклонение перед Дамой Сердца, а самую настоящую страсть, вулканическую смесь вожделения, желания защищать, интереса, симпатии и даже ревности с чем-то ещё, что я упрямо не хотел раскапывать и пристально изучать, ведь этим чем-то могла оказаться любовь. А влюбляться в Елизавету Андреевну мне совершенно точно не стоит, потому что, во-первых, это слишком больно (плавали, знаем), во-вторых, барышня занята и, в-третьих, нас с ней разделяет куча преград, начиная от разницы во взглядах и происхождении и заканчивая временем. Я её старше, я из будущего и совершенно точно не планирую оставаться в прошлом. Не горю желанием участвовать ни в русско-японской, ни в Первой мировой войне, ни, тем более, в Гражданской. Лично мне войн по самую крышечку уже хватило.

Все эти доводы против отношений с Елизаветой Андреевной с момента нашего самого первого с ней поцелуя я успел повторить уже раз десять, не меньше, и с каждым разом они действовали всё хуже и хуже. Меня чертовски влечёт к этой девчонке, а её равнодушие ранит, словно раскалённые кусочки снаряда. Конечно, я не трепетная девица, готовая разразиться слезами по всякому ерундовому поводу, но, блин, как же меня бесит, когда Елизавета Андреевна начинает смотреть на меня как на предмет мебели или, что ещё хуже, коллегу, с которым нет и не может быть ничего личного! Вот так и получилось, что у меня и по службе завал, и на личном фронте атас полнейший. Ну что ж, по старой, проверенной временем традиции приступим к решению дел служебных, а когда эмоции схлынут, можно будет и чувствам ревизию провести.

Елизавета Андреевна, кстати, оказалась очень даже толковой напарницей: с вопросами глупыми не лезла, под ногами не путалась, к осмотру места преступления отнеслась ответственно, хоть и уверена, что Ольга сама упала. Я развеивать заблуждение барышни не спешил, пусть лучше и дальше считает, что это всего лишь ещё один несчастный случай, чем осознает, что кто-то, пока неведомый, начал на неё сезон охоты. А то, что Оленька не сама ринулась и головой ударилась, увы, факт, сомнению не подлежащий совершенно, за годы следственной практики я и выпавших, и выкинутых в достаточном объёме насмотрелся. Девицу кто-то сильно толкнул в спину, причём она сама нападавшего или не видела, или в расчёт не брала, потому что, судя по позе, в какой её нашли, в момент падения она не стояла, а шла. Я сразу вспомнил подслушанный разговор, удушливый запах роз и прикосновение к щеке шелковистых девичьих волос. Что там барышня-то обещала, кажется, провести ночь с мужчиной? И ведь не солгала, что интересно, ночью рядом с ней будет мужчина, ведь доктор не бросит свою пациентку, непременно придёт навестить и убедиться, что она благополучно встретит новый рассвет. Я усмехнулся и покачал головой. Да уж, дом госпожи Абрамовой битком набит всевозможными тайнами, секретами и скелетами, которые только и ждут неосторожно распахнувшейся дверцы, чтобы рухнуть на голову. А ведь с виду такое благопристойное семейство, так всё чинно и благородно!

Пока я раскладывал обстоятельства дела по полочкам, пытаясь хоть начерно набросать картину произошедшего и вывести первые ниточки, за кои можно уцепиться в распутывании всего клубка, напомнила о себе моя неугомонная напарница. Да ещё как, резко, со звенящими в голосе слезами и детской обидой, от которой у меня сладко защемило сердце и сиреной тревожной взмыл инстинкт защитника. Елизавета Андреевна не просила, она требовала объяснений, но что я мог ей сказать, если пугать по-прежнему не хотелось? Пришлось заявить, что я не люблю строить предположения на пустом месте, тем более что так оно и есть, только настырная девица мне не поверила, разобиделась пуще прежнего, даже плечиком дёрнула, когда я её погладил. И такая Елизавета Андреевна в своей обиде притягательная стала, что я с трудом удержался, чтобы не расцеловать её в обе щёки и притиснуть к себе, как делал в детстве с любимым плюшевым мишкой. Чтобы не сорваться и окончательно не ухнуть в дела амурные, я сказал барышне, что её родственница не сама упала. Я ждал, что будет неверие, горячее отрицание очевидных для меня вещей, затем слёзы и, вполне возможно, обида, с непременными жалобами, упрёками и побегом к себе. Ах да, ещё хлопаньем дверью, я уже успел заметить, что госпожа Соколова именно так выражает своё возмущение. Только вот Елизавета Андреевна опять меня удивила. На милом личике барышни все чувства читались точно в открытой детской книге с крупным шрифтом и цветными картинками, чтобы даже самый невнимательный читатель всё понял правильно. Вот с губ сорвалось короткое отрицание, зелёные глаза загорелись недоверием, быстро сменившимся гневом, а затем барышня коротко вздохнула и деловито, словно речь шла о неожиданном приезде дюжины соседей в гости, спросила:

- Почему Вы решили, что Олюшка не сама упала?

Я приподнял брови. Всегда особенно ценил людей, способных не только услышать кого-то, кроме себя, но ещё и принять чужую точку зрения, даже если она в корне противоречит созданной и любимой картине мира. Лика так не могла, она очень огорчалась, если кто-то или что-то не соответствовало её ожиданиям, а Лиза… Так, стоп, я что, начал их сравнивать?! Вот только этого мне для полного счастья и не хватало! Нет, пора заканчивать эти полуночные посиделки, опасно балансирующие на грани приличий! Елизавета Андреевна, вообще-то, невеста, причём чужая, у неё свадьба скоро, а морочить неопытной девчонке голову без всяких серьёзных намерений мерзко и подло. Я же не собираюсь делать Лизе предложение руки и сердца? Правильный ответ был: «И в мыслях не было», но вместо него упрямо стучалось другое, слабенькое, но настырное: «Не хочу девочке жизнь портить, у неё же всё так сладко и гладко». Ну что ж, какова бы ни была причина, раз она ведёт к желанному результату, всё хорошо. Елизавета Андреевна, вне всякого сомнения, девушка замечательная, она мне нравится исключительно, как друг… ладно, ещё как женщина, но ничего серьёзного между нами быть не может, потому что, далее следовал длинный список всех против, кроме того и разумеется нет, призванных возвести нерушимую стену между мной и госпожой Соколовой.

- Алексей Михайлович, что с Вами? Вам плохо? – прозвенел встревоженный голосок Елизаветы Андреевны, и тщательно пестуемая мной преграда пошла мелкими трещинами. Да что за дьявол, право слово, я ведь давно уже не щенок сеголеток!

- Может быть, мне доктора позвать? – зелёные глаза барышни смотрели на меня со смесью тревоги, заботы и нежности, пробуждая саднящие душу воспоминания, и возрождая из пепла горечи и отчаяния слабую, похожую на тень, надежду на лучшее, которая, как мне казалось, давным-давно уже сгинула и воскреснуть никак не могла.

- Со мной всё в порядке, - я специально говорил резко, провоцируя, отталкивая, разрывая те ниточки, что успели нас с Лизой привязать друг к другу. – Не стоит обо мне беспокоиться, госпожа Соколова.

Елизавета Андреевна вздрогнула, словно я её ударил, уголки губ огорчённо опустились, зелёные глаза заблестели от слёз, щёки запылали от смущения. Я почувствовал себя распоследней сволочью, дерзнувшей поднять руку на ребёнка, но, точно разогнавшийся с горы состав, не мог остановиться, продолжая втаптывать в грязь остатки доверия, уважения и слабые росточки любви, которым, совершенно точно, нет и не может быть места в моей жизни.

- Я думаю, сударыня, нам пора прекратить этот следственный балаган, девице нечего делать на месте преступления.

- Но, - голос барышни предательски дрогнул, - я же Вам помогла. Это же я нашла пряжку, Вы же сами меня хвалили!

Всё правильно, девочка, хвалил, причём искренне и с восхищением. В этом-то и вся беда, ты становишься мне слишком дорогой и близкой, а ни тебе, ни мне это не надо и счастья совершенно точно не принесёт.

Я выпрямился в полный рост, усиливая давление на девчушку, повинную лишь в том, что имела несчастье встретиться на моём пути, добавил в голос льда:

- Я не считаю нужным отчитываться перед Вами, сударыня, Вы слишком юны и неопытны, чтобы давать оценку моим действиям.

Елизавета Андреевна вспыхнула словно пук соломы, слишком близко поднесённый к огню, в нежном голосе прорезались нотки разъярённой тигрицы:

- А Вы, значит, мои действия оценивать можете?!

Что и говорить, замечание справедливое, полагаю, если госпожа Соколова и не знакома пока с учением набирающего обороты движения суфражисток, то на интуитивном уровне уже поддерживает многие их идеи. Так, стоп, моя основная задача отстраниться от барышни, а не восхищаться её многочисленными достоинствами!

Я смерил Елизавету Андреевну тяжёлым взглядом с головы до ног и процедил:

- Не пытайтесь втянуть меня в глупый спор, сударыня, лучше отправляйтесь к себе. Не стоит благовоспитанной барышне так долго оставаться наедине с мужчиной, да ещё и ночью, это может вызвать грязные домыслы и сомнения в безупречности юной особы, а дуэлировать с Вашим женихом мне бы не хотелось.

Зелёные глаза Лизы засияли, как у вышедшей на охоту кошки, яда, коим было пропитано каждое слово, вполне хватило бы на то, чтобы извести жителей всех мировых столиц, начиная с Российской империи:

- Не бойтесь, Вам не придётся рисковать своей бесценной жизнью на дуэли с моим женихом, - госпожа Соколова окинула меня пренебрежительным взглядом, - Петенька не подлец, с трусами не стреляется.

Барышня круто развернулась, так что лёгкая ткань халатика обвилась вокруг стройных ног, заставив меня судорожно вздохнуть, и не подарив мне больше ни единого взгляда и даже не попрощавшись, убежала прочь. Я проводил взглядом девичью фигурку, с быстротой молнии взлетевшую вверх по лестнице, затем услышал буханье захлопнувшейся двери и лишь после этого глухо застонал, опускаясь на корточки и с силой сжимая пульсирующие от боли виски. Как говорил поручик Ржевский: «Три тысячи чертей, свиданье как в романе!» Я, подобно романтическим героям, которые так нравились Лике и подвергались непрестанным насмешкам со стороны зубоскала Сашки, только что оттолкнул пришедшуюся мне по душе девушку. После столь вопиющей глупости книжный герой начинает предаваться терзаниям и стенаниям страниц так на десять, во время чтения которых хочется прибить несчастного, чтобы прекратить и его, и свои мучения раз и навсегда. К счастью, я человек вполне реальный, а не книжный, потому следовать канонам романтического жанра не обязан. Да, после всего, что я успел наговорить, Елизавета Андреевна не захочет меня ни знать, ни помнить, но это и неплохо, ведь именно этого я и добивался. А то, что мне теперь паршиво, что хоть в петлю лезь или волком вой, так это ерунда, пройдёт, после смерти Лики хуже было… Хотя нет, так же. И вообще, какая разница, хуже или лучше, главное, что я смог пережить потерю жены, значит, со всем остальным и подавно справлюсь. Так что хватит охать и вздыхать, стряхнули с себя розовые слёзки и сосредоточились на работе.