Удача в подарок, неприятности в комплекте

Глава 16. Алексей

Я никогда не верил в магию, гадания, привороты и прочую чепуху, которая так привлекательна для наивных дам, сохраняющих восторженную веру в чудо до седых волос, а то и до самой смерти. Отправляясь к Алесе, я был уверен, что встречу хитрую шарлатанку, ловко манипулирующую неизбывной мечтой о светлом будущем и играющую на царящих в среде обывателей небольшого провинциального городка суевериях. В принципе так оно и оказалось, только вот чем, кроме наваждения, объяснить то, что я начисто позабыл о расследовании и правилах приличия, всего-навсего поцеловав руку Елизавете Андреевне? Конечно, госпожа Соколова – барышня весьма привлекательная, но чёрт побери, я же не юнец, буквально из штанов выпрыгивающий от похоти! Может, всё объясняется тем, что после смерти Лики я не только не приводил ни одной женщины к себе домой, но даже не смотрел на них? Так ведь год – срок не такой уж и большой, даже жизнелюб Сашка, меняющий девушек едва ли не с такой же периодичностью, как постельное бельё, вполне смог продержаться в армии без амурных приключений. И вовсе не потому, что дам в зоне доступа не было.

- Алексей Михайлович, – голос Алеси сочился издёвкой, не очень-то и прикрытой, - что с Вами, Вы здоровы? Может, мне стоит предложить Вам мятный чай, прочищающий разум, бодрящий тело и освежающий дыхание?

Угу, спешу и падаю принимать чай из рук столь сомнительной особы. Конечно, лучший способ прочистить разум – это принять львиную долю слабительного, но лично меня такие эксперименты никогда не прельщали.

- Нет, благодарю Вас.

Чародейка плечиками передёрнула:

- Как хотите. Что ещё Вам от меня надобно?

Мне невольно вспомнился старый анекдот: «Вы уже, слава богу, уходите или, не дай бог, остаётесь?». Как это ни печально, но предъявить Алесе мне нечего, артефактами торговать в Российской империи, насколько я помню, не запрещено, всё, что касается госпожи Васильевой, я узнал, а значит делать здесь более мне нечего. Нужно раскланиваться и уходить, причём так, чтобы дверь за спиной не захлопнулась, а всего лишь затворилась, оставляя возможность вернуться в любой момент.

Я вежливо улыбнулся, поблагодарил Алесю за радушный приём и ответы на вопросы и направился к выходу, только у самой двери сообразив, что Елизавета Андреевна за мной не следует. И что опять стряслось с этой хрупкой барышней, коя наверняка способна даже на дорожке, усыпанной лепестками роз, напороться на шип, причём не простой, а ядовитый?! Знаю, что невежливо сравнивать дам между собой, но Лика никогда не заставляла себя ждать! Хотя нет, я лукавлю, она тоже очень долго собиралась, но её я готов был ждать хоть целую вечность… а пальчики у Елизаветы Андреевны нежные и пахнут летними травами, целовать их одно удовольствие. От столь крамольных мыслей я споткнулся на ровном месте и чуть носом дверь не клюнул, едва на ногах удержался. Что это на меня за приступ романтизма неуместного накатил, да ещё и к чужой невесте?! Так недолго и в страдальца Вертера превратиться, коий только и делает, что вздыхает и охает о своей любви, специально выбирая девиц, которые совершенно точно на его нежные чувства не ответят. Нет уж, хватит с меня этих амуров, любовной горячки и прочих сладких томлений, я, чай, не юноша бледный со взором горящим, в моей жизни слишком многое кануло в бесконечность, оставляя лишь боль от разбитых надежд.

- Что-то забыли, Алексей Михайлович? – в голосе Алеси мне отчётливо почудилась насмешка и какое-то тайное, не ведомое мне, предвкушение.

Я медленно повернулся, со смесью удивления и лёгкой укоризны глядя на Елизавету Андреевну, коя стояла рядом с чародейкой и даже не собиралась никуда идти:

- Жду Елизавету Андреевну, дабы проводить ей домой.

Барышня, коя совсем недавно даже думать не смела об одинокой ночной прогулке, махнула покровительственно ручкой:

- Ступайте один, меня Алеся проводит.

Ну разумеется, я же всю жизнь мечтал объясняться с Софьей Витольдовной, которая даже спрашивать толком ничего не станет, просто голову за свою любимую племянницу открутит без лишних вопросов и всё. Самое обидное, что я ведь даже защититься не смогу, мне воспитание не позволит с дамой драться! А умирать из-за капризов девичьих горько и не достойно звания мужчины, что бы там ни вещала по данному вопросу мировая литература. Поскольку высказывать барышне претензии в начале двадцатого века считалось дурным тоном, я постарался вложить всё, что думаю по поводу безрассудства Елизаветы Андреевны, во взгляд. На барышню, однако, сие никакого воздействия не произвело, зато чародейка охнула и хлопнула себя ладонью по лбу:

- Простите великодушно, господин Корсаров, совсем запамятовала. Вы бы к господину Рябинину сходили, он у Дарьи Васильевны, упокой господь её грешную душу, - чародейка благочестиво перекрестилась, воздев очи к низкому прокопчённому потолку, - одним из последних полюбовников был. А до него она амуры крутила с купцом первой гильдии Пряниковым, да и сыну его старшему глазки строила. Я, конечно, не сплетница, но люди бают, что из-за госпожи Васильевой купец с сыном в пух и прах разругался, из дома выгнал и наследства лишил.

- И разумеется, Ваши артефакты к сим трагедиям любовным никоим образом не причастны? – знаю, для пользы дела мне бы следовало смолчать, только не стерпел.

Алеся на мой выпад лишь плечами повела, в глаза мне пристально посмотрела и нараспев произнесла:

- Так ведь, Алексей Михайлович, кабы они сами не хотели с Дарьей Васильевной амурную историю начать, никакие артефакты бы их с пути праведного не сбили. Это же не приворот, коий на всех без разбора действует, мои артефакты лишь усиливают то, что в глубине души тлеет, разумом из гордыни, недогляду или обыкновенной глупости отвергаемое. Это как с печью: коли есть живой уголёк, можно пламя раздуть, а ежели всё мертво, пеплом седым покрыто, то огонёк и не вспыхнет.

Я задумчиво кивнул, беря новые сведения на заметку, и повернулся к внимательно слушающей наш разговор Елизавете Андреевне:

- Сударыня, я жду Вас на улице, будьте так любезны, не мешкайте.

Манёвр мой имел под собой несколько причин: во-первых, как я уже успел убедиться, госпожа Соколова особа сердобольная, а значит, морозить человека на ночной улице (ну и что, что лето, ночи-то, между прочим, прохладные!) не станет, совесть не позволит. Во-вторых, наедине дамы смогут решить все важные вопросы, из-за коих барышня и решила проявить строптивость и даже дерзнула заявить, что домой одна отправится (ага три раза, так я её и отпустил). И в-третьих, прохладный воздух прекрасно освежает голову и помогает прояснить мысли, а то меня в травяной духоте избушки что-то стало в сферу романтики, более юнцам безбородым вроде Петеньки подходящей, перебрасывать.

На улице я с наслаждением вдохнул ночную прохладу, закинув голову, полюбовался крупными, размером с кулак, не меньше, звёздами, тщетно пытаясь увидеть хоть одно созвездие, о коем нам вдохновенно вещали на уроках астрономии. Прямо диву даюсь, как в россыпи миллиардов звёзд древние люди ухитрялись увидеть то медведицу, то Персея, да ещё и не одного, а с головой Медузы Горгоны в руке, то какого-нибудь быка. Лично для меня звёзды всегда напоминали россыпь бриллиантов с выставки ювелирных изделий, на которую как-то раз затащила меня Лика. Мой взгляд привлекли две задорно блестящие звёздочки, почему-то не белые, как все остальные, а зелёные, совсем как глаза у Елизаветы Андреевны. Опять вспомнилась любимая Ликина песня, и я решил не противиться соблазну, благо всё равно уже поздно, никто не услышит, и стал негромко напевать: «У беды глаза зелёные, не простят, не пощадят…» Для учеников кадетского класса занятия музыкой, равно как и танцами, были обязательными, слухом и голосом меня природа не обидела, и, пока была жива Лика, мы частенько радовали гостей пением дуэтом и игрой на рояле в четыре руки. После смерти жены я забросил пение, а рояль вообще продал, с трудом совладав с соблазном разломать его к чёртовой матери, а обломки выкинуть из окна. И вот теперь меня опять посетила муза пения, забыл, как её величали древние греки.

Я смотрел на две зелёные звёздочки, и слова песни сами срывались с губ.

- Красиво, - выдохнула рядом Елизавета Андреевна, и я крепко стиснул зубы, чтобы не выругаться. Вот ведь идиот, повёл себя, словно тетерев по весне, никого не видя и ничего не замечая! И ведь, что самое обидное, не щенок-сеголеток, а боевой офицер, даже награда имеется! Я резко выдохнул, процедил сквозь зубы:

- Благодарю Вас, сударыня.

Льда в моём голосе вполне хватило бы на заморозку Атлантиды, ещё на парочку айсбергов для «Титаника» осталось бы, но барышня пребывала в состоянии близком к аффектации (интересно, по чарочке они с Алесей что ли осушили, пока я на улице ждал?) и ничего не заметила. Смотрела на меня восторженно сияющими глазами и щебетала, точно птица по весне:

- Алексей Михайлович, а давайте Вы у нас на маленьком семейном концерте выступите? У Вас чудный голос! И вообще, вы очень привлекательный мужчина, мне, право, даже жаль, что я уже обручена! Нет, я, конечно, люблю Петеньку, но Вы такой… - Елизавета Андреевна всплеснула руками и чуть не упала, укрепив мои подозрения в лёгком, а то и средней тяжести алкогольном опьянении.

Я машинально подхватил девицу, прижал к себе, помогая твёрдо встать на ноги, и тут меня обдало жаром, от коего перед глазами вспыхнула розовая пелена, а кровь в жилах в прямом смысле слова закипела. Я застонал и впился поцелуем в чуть приоткрытые, такие розовые и манящие, губки госпожи Соколовой. Головой-то я прекрасно понимал, что творю нечто непозволительное, и даже ждал возмущённого отпора, а то и пощёчины, но не мог заставить оторваться от барышни даже на миг. Из омута страсти меня вырвал громкий вой, моментально пробудивший в памяти кадры из до дрожи захватывающего фильма «Собака Баскервилей», когда за сэром Генри Баскервилем в исполнении блистательного Никиты Михалкова огромными скачками несётся здоровенная псина в жуткой фосфоресцирующей маске. Действуя исключительно на рефлексах, я задвинул испуганно пискнувшую Елизавету Андреевну себе за спину, выхватил пистолет и лишь после этого стал оглядываться по сторонам и прислушиваться, благоразумно не двигаясь с места.

Вой прозвучал снова: низкий, вибрирующий, от коего по коже побежали мурашки, а сердце притихло, видимо, вспоминая план эвакуации в левую пятку.

- Ч-ч-что это? – прошептала Елизавета Андреевна, трясущаяся всем телом и благоразумно не высовывающаяся из-за моей спины.

Я прикусил язык, чтобы не ляпнуть про исчадие ада, преследующее род Баскервилей. Девчонка и так напугана, мне и самому не по себе, не самое время для столь мрачных шуток, лучше постараться хоть немного успокоить госпожу Соколову, пока она от страха глупости делать не начала. Я глубоко вдохнул и ровным тоном, каким всегда разговаривал с молодым пополнением, требующим внимания и терпения больше, чем дюжина игривых котят и разнокалиберная горластая гиперактивная малышня вместе взятые, произнёс:

- Сударыня, время уже позднее, ничего удивительного, что волки и другие ночные животные вышли на ох…