Удача в подарок, неприятности в комплекте

Глава 29. Зверь сбрасывает маску

Софья Витольдовна сызмальства обладала способностью предчувствовать беду, только вот дамой была практичной и в приметы не сильно верила, раз за разом объясняя накатывающее на неё беспокойство несварением, болью в сердце, усталостью или же ещё чем-либо таким же простым и понятным. Правда, о безопасности тоже не забывала, то изменяя время прогулки, то отменяя встречи, а то и вовсе запираясь у себя в комнате под предлогом плохого здоровья. Сейчас вот опять грудь дамы словно обруч стальной сжимал, а ладони холодели, несмотря на то, что в камине весело полыхал огонь, а на руки были натянуты перчатки. Софья Витольдовна раздосадованно вздохнула, энергично растирая руки, и вперилась взглядом в камин, словно надеясь в пляшущих языках пламени найти подсказку, что за беда опять сгустилась над головой. Может, переживает из-за смерти Ольги и Катерины? Да ну, глупости, эти две вертихвостки ей никогда дороги не были, те ещё распутницы, даром, что скромницами прикидываются. И извели их полюбовники от ревности, вон, лет так десять назад в соседнем Косоложске муж жену от ревности прямо на бале отравил, а потом с ума сошёл и застрелиться пытался. Да и это-то у него, болезного, не получилось, вместо того, чтобы в голову палить, чтобы уж наверняка, сей недоумок в грудь стрелял и, естественно, в сердце не попал.

Госпожа Абрамова гадливо плечами передёрнула, поднялась из кресла, так что ножки раздражённо по полу скрипнули, опять вызвав недовольную гримасу на лице хозяйки, по комнате прошлась, раз за разом посматривая на стоящий на небольшом столике ларец. Ничего там особо примечательного не было, так, амулетец один на всякий вполне возможный случай, но почему-то именно сегодня сей ларец так и притягивал взгляд. Хотелось открыть крышку и сжать в руке гладкий прохладный камень амулета, а ещё лучше повесить его на грудь и не снимать, пока… Что пока, Софья Витольдовна и сама не знала, но, не в силах более противиться искушению, открыла ларец и повесила амулет себе на шею, тщательно спрятав его в складках платья на груди, дабы Лизонька не приметила и вопросы разные задавать не начала. Ох, зря она избаловала девчонку, зря поддалась на её уговоры и позволила Лизе изучать эти артефакты да амулеты! Её дело бабье: замуж выйти за достойного, коему не стыдно будет, когда сил не останется, поместье да все владения передать, детишек от него (или не от него, главное, чтобы никто ни о чём не догадался) нарожать, на балах блистать пред соседями да гостями столичными, за хозяйством приглядывать, чтобы жульё – управляющие по миру не пустили, да вот и всё. Вся эта учёность девицам даром не нужна, от книжек лишь осанка со зрением портятся, да ещё кавалеры, коли заподозрят в девке разум, шарахаться начинают. Излишняя учёность если кого и манит, то или телят вроде Петеньки, или искателей лёгкой наживы, или же вот таких тёмных личностей, вроде следователя столичного. Ох, не в добрый час он появился в доме! Софья Витольдовна вздохнула, головой неодобрительно покачала. Конечно, Алексей Михайлович мужчина видный, с малахольным Петенькой его и не сравнить, но в этом-то как раз и заключается главная беда! Петюню-то в бараний рог согнуть дело не хитрое, он любой приказ госпожи Абрамовой упредить готов, в отставку подаст беспрекословно, в поместье осядет, а значит и Лиза никуда не убежит, при ней, Софье Витольдовне будет. С этим же следователем всё ох как непросто, его не скрутишь, он словно хлыст, может согнуться, да потом опять поднимется, хлестнёт пуще прежнего. И столичный опять же, вот в чём беда, не осядет в глухой провинции, тошно ему тут будет. И Лизу не оставит, с собой заберёт. А госпожа Абрамова пуще мук адовых страшилась Елизавету Андреевну потерять, потому как теряла уже, причём без надежды на возвращение, когда сразу после родов отдала малышку сестре, дабы имя своё честное не позорить. Уболтал её тогда Андрей, бесов сын, согласилась она Лизоньку им отдать, да боле подобное не повторится. Лиза её и жить будет с ней, и никак иначе!

Софья Витольдовна зло рубанула ладонью воздух, посмотрела на часы, досадуя, что Лиза мешкает, потянулась к колокольчику, прислугу позвать, да услышала голоса за спиной и поспешно опустилась в кресло, взяла в руку отчёт управляющего, словно ни о чём кроме дел поместья и не помышляла. В дверях появилась непривычно сияющая, словно именинница, Глафира, размашисто поклонилась, протараторила:

- Барыня, к Вам Елизавета Андреевна с Алексеем Михайловичем.

От этого вот короткого «с» по коже госпожи Абрамовой пробежал мороз, а грудь опять стянуло обручем предчувствие близкой беды.

- Чего застыла, проси, - сурово откликнулась барыня, откладывая отчёт, дабы бумага не выдала дрожания её пальцев.

- Слушаюсь, - прошелестела служанка и широко распахнула дверь, словно пред императорской четой. – Прошу!

В комнату, рука об руку, словно новобрачные, вплыли Лиза и следователь, почтительно поклонились, дождались снисходительного кивка, после чего господин Корсаров усадил Лизоньку в кресло, а сам садиться не стал, рядом встал.

«Значит беседа будет серьёзной, - догадалась Софья Витольдовна с тоской, - ох, пронеси господи, не дай свершиться непоправимому!»

- Софья Витольдовна, - Алексей Михайлович держался молодцом, волнения было почти не заметно, лишь левая рука время от времени принималась теребить пуговицу пиджака, - я прошу у Вас руки Вашей… - следователь споткнулся, тем самым обнаружив, что знает о тайне госпожи Абрамовой, и подписывая себе окончательный приговор, - воспитанницы Елизаветы Андреевны Соколовой.

- Пожалуйста, тётушка, - глаза Лизы сияли счастием, и госпожа Абрамова невольно ощутила отравляющий укол ревности и зависти, ведь её, Софьина, красота облетает осенними листьями, да и пора любви исчезла безвозвратно. – Благословите нас!

Софья Витольдовна сердито сверкнула глазами, засопела неодобрительно, губы поджала, взирая на молодых людей со строгостью неподкупного судьи:

- А ну-ка, сказывайте, с чего вдруг так скоропостижно благословение потребовалось? Али до греха дошло?

- В любви греха нет, - негромко ответил Алексей и обнял Лизу, прижал к себе, щедро делясь с барышней силой и спокойствием.

Госпожа Абрамова тяжело поднялась из кресла, заложила руки за спину, что всегда указывало на дурное настроение, прошлась по комнате, нарочито не глядя на Лизу и её избранника, затем круто повернулась на каблуках, вперилась тяжёлым, точно могильная плита, взором в лицо господину Корсарову:

- После свадьбы, коли благословение дам, где с молодой супругой жить станете?

Алексей Михайлович не раздумывал ни единой минуты, ответил прямо, без лукавства, уверенно глядя на будущую родственницу:

- Лиза будет жить со мной.

- Долг жены следовать за своим мужем, куда бы он ни направлялся, - поддержала жениха Лиза. – Вы же сами мне это частенько повторяли, тётушка.

Софья Витольдовна скрипнула зубами, на миг в глазах её полыхнул недобрый огонь, но голос остался прохладно-ровным, беды не предвещающим:

- Найдёшь супостата, что на Лизу искушается, так и быть, дам вам своё благословение. А коли нет, - голос госпожи Абьрамовой загремел, словно пушка во время сражения, - выгоню вон и прикажу слугам не пускать боле!

- Тётушка, - возмутилась Лиза, но Софья Витольдовна резко оборвала её:

- Мала ещё, учить меня! Ты со своим женихом сначала разберись, а то ишь, распутница, двум сразу голову вскружила, стыдодейка! Как бы они из-за тебя стреляться не стали! Разве я этому тебя учила? Что, дурная папашина кровь взыграла?!

- Идём, Лиза, - Алексей взял невесту за руку и вывел из комнаты. – Не плачь, всё образуется, так или иначе.

- Не даст тётушка нам своего благословения, - горестно хлюпнула носиком Лиза.

Корсаров прижал девушку к себе, поцелуем осушил слезинку на щеке, шепнул нежно:

- А разве ты меня без благословения любить меньше станешь?

- Нет, что ты!

- И я тебя тоже. А со временем тётушка успокоится и поймёт нас, - Алексей большими пальцами погладил щёчки Лизоньки, чуть коснулся поцелуем уголка губ. – Не плачь, солнышко, я никому не дам тебя в обиду.

Елизавета Андреевна плавилась от нежности в объятиях жениха, сгорала от страсти и только взглядом могла выразить всю свою любовь и нежность, слова разбегались, раскатывались, словно маленькие бусинки, да и был ли в них смысл, если всё, что нужно, уже давно промолвило сердце, ставшее одним на двоих, и дыхание, тоже единое. Только вот совесть жалила, отравляя миг блаженства напоминанием о Петеньке, с коим, хочешь или нет, нужно было объясниться. Лиза вздохнула и осторожно отступила в сторону, покидая такие родные и уютные объятия:

- Я должна поговорить с Петенькой.

- Я могу, - начал было Алексей, но Елизавета Андреевна прижала пальчики к его губам и решительно покачала головой:

- Нет, Алёшенька, я сама. Этот разговор должен пройти tete-a-tete, понимаешь?

Корсаров всё прекрасно понимал, только вот сердце, взявшее за последние дни слишком много воли, никак не желало допускать подобной беседы. Что это, ревность? Вполне возможно, но больше смутное беспокойство походило на предчувствие неприятностей, даже какой-то большой беды, словно где-то там, за пока ещё безоблачным горизонтом уже появилась и начала расти чёрная туча, предвестница бури. Усилием воли Алексей Михайлович отогнал неприятные ощущения, поцеловал любимую и улыбнулся:

- Ну что ж, если ты так решила, спорить не буду. Займусь поисками душегуба.

Лиза погладила жениха по щеке:

- Удачи, милый. Уверена: ты справишься.