Предтеча

Максиан покачал головой:

— Я уже говорил, что Сенат не одобрит подобное, и даже я не способен повлиять на их решение.

— Вы так рьяно спорите, принцепс, что создаётся впечатление, будто вы чего-то боитесь, — съязвил сенешаль.

— Например, мой дорогой друг? — наигранно вскинул брови Максиан.

— Не знаю, может, того, что обнаружится в тёмных закутках вашего дома? Вам ведь виднее.

— Вы не перестаёте меня удивлять своей проницательностью, — Максиан рассмеялся. — Но не забудьте припрятать казённое, если вдруг полиция постучится и в вашу дверь.

Сенешаль презрительно фыркнул, но продолжать перепалку не стал.

— Помнится, вы что-то подобное говорили и о сделке с Конфедерацией. И тем не менее Сенат тогда её одобрил, — напомнил король.

— Союз с Конфедерацией никак не противоречит законам государства, Ваше Величество.

— А я убеждён, вы сможете найти способ повлиять на их решение, — Юстиниан своим тоном дал понять, что спор окончен. — Корнут, не пора ли вам посетить терсентум. Кажется, скоро начнутся торги?

— Через месяц, Ваше Величество, — уточнил тот. — Сразу же после закрытия сезона.

— Превосходно. Хотелось бы весной отправить на Арену что-нибудь свеженькое.

Максиан скрипнул зубами. Казалось бы, давно пора привыкнуть, что к рабам относятся, как к кускам мяса на прилавке, но его всё равно коробило от подобного.

— Скольких вы хотели бы приобрести на этот раз?

— Пять-шесть, не более, — поразмыслив, отозвался Юстиниан. — Чёртовы скорпионы стоят целое состояние. Пора подумать о дополнительных выплатах с Легиона, чтобы покрывать хоть часть потерь в результате боёв. Эти выродки мрут же как мухи.

— Отличная мысль, — закивал казначей, почувствовав себя в своей стихии. — Я проверю отчёты и смогу предложить вам несколько опций.

— Хорошо, займитесь этим, — небрежно отмахнулся король. — На сегодня достаточно, господа.

***

Ровена сидела у окна и равнодушно наблюдала, как небо окрашивается алым. Цвет ярости, цвет беды, цвет ненависти. Такого цвета были сейчас её мысли и, наверное, даже душа.

Она посмотрела на отцовский портрет, который всё это время держала в руках. Теперь папино лицо почему-то казалось печальным, в глазах укор и разочарование, словно он ожидал от неё чего-то другого.

— Скажи мне, что делать? — прошептала она портрету. — Убить его?

Оставить это чудовище на страницах истории несчастным праведником, павшим от руки обезумевшей осквернённой племянницы? Запятнать имя отца? Нет, ни за что! Он заслуживает только долгой и мучительной смерти. В позоре и забвении.

Как же так? У неё ведь было всё, чего только можно пожелать. Рождённой в величии и роскоши, ей позволялось многое, только не использовать свой дар, ни даже заикаться о нём.

Будучи ребёнком, она не понимала, почему отец так злился, когда в порыве озорства вынуждала его вдруг спеть забавную песенку или громко рассмеяться без причины. После подобной выходки отец не разговаривал с ней часами, и это было худшим наказанием, ведь она не могла провести ни одного вечера без очередной истории о древнем мире, прекрасном и полном чудес.

Однажды Ровена заставила старую няню плясать так долго, что та не могла подняться с постели на следующее утро. Всю неделю папа даже не смотрел в её сторону, только приходил по вечерам и холодно желал приятных снов. На все мольбы прочесть хотя бы маленькую сказку он просто молча покидал спальню.

Какое-то время спустя отец взял её с собой в Опертам. И там в один день, вместо привычной прогулки по саду, няня отвела её к карете и оставила с Севиром. Обычно весёлый, тот угрюмо молчал, изредка бросая на Ровену сочувственные взгляды. В ответ на вопросы, хмурясь, он просил подождать и нетерпеливо оглядывался на парадные двери. Наконец появился отец и, даже не взглянув в её сторону, молча забрался в экипаж.

По городу ехали долго. Карета скрипела и пошатывалась, папа негромко спорил с Севиром, отчего-то злился, что-то доказывал. Из всего сказанного Ровена поняла, что отцовскому другу не нравится место, куда её везут. Она помнила, как испугалась, подумав, что её оставят плохим людям, которые забирают всех «неправильных» детей.

«Ты не любишь меня! — сквозь слёзы упрекала она отца. — Ты хочешь избавиться от меня!»

Папа долго успокаивал её, утирал слёзы со щёк и повторял, что скорее умрёт, чем отдаст её кому-либо. Истерика прекратилась, но Ровена ещё долго недоверчиво поглядывала на него, пока тот пытался объяснить, куда они едут и зачем.

Отец не солгал: никому отдавать её он не собирался. Но то, что Ровена увидела в тот день, навсегда отпечаталось в её памяти. С ног до головы облачённые в чёрное дети, некоторые даже младше её самой, вперемешку со старшими, под злые крики надзирателя и пощёлкивания кнута бегали по огромной площадке. Другие раз за разом с истовым упорством повторяли одни и те же движения. Третьи, поодаль от остальных, валялись в пыли и яростно молотили друг друга кулаками.

На вопрос, почему детей заставляют это делать, папа сказал, что их учат сражаться. Что до конца жизни им суждено служить другим, и, если она не хочет оказаться среди них, ей придётся научиться скрывать свой дар и никому никогда о нём не рассказывать.

Тысячи слов не подействовали бы на Ровену так, как этот урок. Подрастая, она не уставала удивляться мудрости отца и каждый день мысленно благодарила его за всё, что он успел для неё сделать.

Когда его не стало, мир перевернулся, и она столкнулась с иной реальностью, где уже не была центром, вокруг которого крутилось мироздание. Теперь она обыкновенная сирота, пусть даже из королевской семьи, а её место давно заняли дочери нового правителя.

— Нет, но почему это всё происходит со мной!? — Ровена всхлипнула и разрыдалась. Громко, отчаянно, выплёскивая обиду и гнев на несправедливость, на собственное бессилие. — Умоляю, скажи, что мне делать? Дай мне хоть какой-то знак!

В ответ снова молчаливый упрёк зелёных глаз. Он погиб из-за неё. Это она во всём виновата.

В дверь громко постучали, не так, как это делает Восемьдесят Третья или Морок, нет, кто-то другой. Ровена в спешке спрятала портрет под подушкой и принялась вытирать слёзы.

— Ровена, открывай! — прогремел голос дяди.

О боги, что ему нужно?! Она метнулась к двери и в растерянности застыла. В комнату вошёл король, а за ним незнакомая женщина в белоснежном халате с серебристым кейсом в руках.

— Простите, дядя, — залепетала Ровена при виде нахмуренного в негодовании лица. — Не ожидала…

— Чем ты тут занималась? — перебил он, осматривая спальню.

— Просто читала. Наверное, слишком увлеклась, — попыталась оправдаться она, понимая, как глупо это выглядит со стороны.

Дядя многозначительно посмотрел на неё и надменно бросил незнакомке:

— Приступайте.

Женщина плотно прикрыла дверь и, повернувшись к Ровене, указала на кровать:

— Будьте так любезны, дорогая, прилягте у края.

Ровена испуганно посмотрела на короля, который уже опустился в кресло и с нескрываемым нетерпением наблюдал за происходящим.

— Выполняй, — произнёс он тоном, не терпящим возражений, и, сжавшись, она побрела к кровати.

Что он собирается с ней делать? Кто эта женщина и для чего всё это нужно?

«Всемогущая Терра, защити меня! — мысленно взмолилась Ровена. — Не дай меня в обиду!»

Усевшись на краешек и затаив дыхание, она наблюдала за незнакомкой. Та открыла кейс, достала какую-то склянку:

— Прошу вас, юная госпожа, — и небрежно прыснула на руки резко пахнущей жидкостью, — снимите нижнее бельё.

— Но… — Ровена снова посмотрела на дядю.

По плотно сжатым губам она поняла — лучше делать что велено, и, неуклюже избавившись от туфель, дрожащими руками приподняла юбку.

— Не бойтесь, моя дорогая, больно не будет, — слащаво заверила женщина. — Всего лишь маленький осмотр. Всё займёт не более минуты. Вам даже платье не потребуется снимать.

Щёки Ровены запылали от стыда, когда та резким движением раздвинула её ноги. Взгляд дяди ощущался всей кожей, её знобило от ужаса и омерзения, но всё ещё было непонятно, что ему нужно и зачем он привёл медичку.

Ровена вздрогнула, когда пальцы женщины коснулись её сокровенного, и, глотая слёзы, прикрыла рот ладонью. Хуже унижения она и представить себе не могла. Её разглядывали, проверяли, щупали, как товар перед покупкой.

— Всё в порядке, Ваше Величество, — сообщила наконец доктор. — Она невинна.

— В полном смысле этого слова? — уточнил он.

— Там повреждений тоже не обнаружено.

— Хорошо.

— Можете одеться, моя дорогая, — женщина отошла в сторону, и Ровена, едва сдерживая слёзы, оправила юбку.

В сторону дяди даже смотреть не могла. Не из-за стыда — ненависть и ярость нестерпимо полыхали в ней. В висках возникло знакомое покалывание, и она едва не поддалась соблазну приказать этим двоим покинуть её спальню через окно.

«Нельзя раскрываться! Не сейчас, — уговаривала она себя. — Пока мне ничто не угрожает. Он не посмеет притронуться ко мне при свидетелях».

— Оставьте нас, — приказал король и, дождавшись, когда за доктором захлопнется дверь, приблизился к Ровене. — До меня дошли слухи, что ты на днях приходила к Максиану и пробыла с ним почти два часа. Что, скажи на милость, ты там делала?

Ровена застыла, боясь пошевельнуться. Сердце грохотало так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, ноги сделались ватными от страха.

Если бы ему было что-то известно, он бы не медика привёл, а палача. Похоже, решил, что между ней и Максианом что-то было. Что за нелепость!

— Отвечай! — грубо схватив её за подбородок, он заглянул в глаза. — И не смей мне лгать, Ровена.

— Я спрашивала о Заветах, — выпалила она первое, что пришло на ум. — Учитель задал написать изложение, а мне было многое непонятно.

— И это всё понадобилось делать на ночь глядя?

— Простите, у меня и в мыслях ничего плохого не было, — Ровена сглотнула ком в горле, но слёзы предательски катились из глаз.

— Ещё раз узнаю, что ты приходила к нему, особенно так поздно, — процедил король, — и я не выпущу тебя отсюда, пока сам… не решу, что с тобой делать. Я понятно выразился?

— Понятно, дядя.

В последний раз приблизив своё лицо и жадно втянув ноздрями воздух, Юстиниан развернулся и вышел из спальни.

Так вот какова её участь: стать игрушкой в руках короля, в руках родного дяди. Настанет день, и он сделает это. Он будет насиловать её, издеваться над ней, пока не надоест, а потом продаст какому-нибудь старому извращенцу.

Ровена опустилась на пол и взвыла от бессилия. Как долго ей придётся жить под одной крышей с этим убийцей с измазанными по локоть в братней крови руками?

— Я проклинаю тебя, слышишь? Тебя и всю твою семью! Твоих детей и внуков! Весь твой поганый род до скончания времён! — прокричала она.

Плевать, если кто услышит. Пусть схватят и казнят, пусть избавят её от унизительного существования в тени этой гнусной твари. По крайней мере не придётся сидеть с ним за одним столом и притворяться, что ничего не происходит.

Ей уготована жалкая жизнь очередной жертвы этого мира. Ничтожное зёрнышко, перемолотое в жерновах тщеславия.