Башня Зеленого Ангела. Том 2

Саймон, которого охватило раздражение, взял ветку, сломал ее пополам и бросил в костер.

– Клянусь проклятым Деревом, Мириамель, – прорычал он, – почему ты так себя ведешь? Ты сказала, что я твой друг, но обращаешься со мной, точно я ребенок.

– Я не обращаюсь с тобой, как с ребенком, – с жаром ответила Мириамель. – Ты настоял на том, что должен поехать со мной. Ладно. Но у меня есть собственная задача, и не важно, намерена я забрать меч и вернуться или направляюсь за парой туфель, которые забыла в замке.

Саймон все еще сердился, но не смог сдержать смех:

– Наверное, так и есть, ты возвращаешься за туфлями, платьем или еще чем-то вроде того. Такова уж моя удача – погибнуть в Эркинланде во время войны из-за неудачной попытки украсть туфли.

Часть неудовольствия Мириамель исчезла.

– Вероятно, ты украл немало вещей, и тебе все сошло с рук, когда ты жил в Хейхолте. Так что это будет честно.

– Украл? Я?

– Ну, в кухне ты что-то постоянно воровал. Ты мне рассказывал, хотя я и сама знала. А кто утащил лопату церковного сторожа и вложил ее в латную рукавицу доспехов в Малом зале, чтобы казалось, будто сэр Некто отправляется копать отхожее место?

Удивленный тем, что она такое помнит, Саймон с довольным видом улыбнулся:

– Ну, мне помогал Джеремия.

– Ты его вовлек в это безобразие. Без тебя Джеремия никогда бы на такое не отважился.

– Но как ты узнала? – спросил Саймон.

Мириамель бросила на него презрительный взгляд:

– Я уже тебе говорила, идиот. Я целыми неделями за тобой следила.

– Да, говорила. – Слова принцессы произвели на него впечатление. – И что еще ты видела?

– Главным образом ты убегал куда-нибудь, чтобы предаваться мечтаниям и ничего не делать, – насмешливо ответила она. – Вот почему Рейчел надирала тебе уши до синяков.

Саймон оскорбленно расправил плечи:

– Я убегал для того, чтобы провести немного времени в одиночестве. Ты не представляешь, каково это – жить вместе со слугами.

Мириамель посмотрела на него, и выражение ее лица стало серьезным и даже печальным.

– Тут ты прав. Но и ты не знаешь, как быть мной. Мне также почти не выпадало возможности остаться наедине с собой.

– Может быть, – упрямо ответил Саймон. – Но я могу спорить, что в твоей части Хейхолта кормили гораздо лучше.

– Нет, точно так же, – парировала Мириамель. – Мы просто ели с чистыми руками. – И она бросила выразительный взгляд на его перепачканные в пепле руки.

Саймон расхохотался:

– Ага! Значит, разница между поваренком и принцессой заключается в чистоте рук. Я должен тебя разочаровать, Мириамель, после того как я половину дня проводил с руками по локоть в мыле, мои руки были очень чистыми.

Она насмешливо на него посмотрела:

– Значит, между нами нет никакой разницы?

– Я не знаю. – Внезапно Саймону стало не по себе, он понял, что ступил на тонкий лед. – Я не знаю, Мириамель.

Она почувствовала, как что-то изменилось, и замолчала.

Вокруг музыкально стрекотали насекомые, а темные деревья склонялись над ними, словно пытались подслушать их разговор. Как странно снова оказаться в лесу, – подумал Саймон. Он успел привыкнуть к огромным пространствам, которые открывались с вершины Сесуад’ры, а также бесконечным лугам земель Высоких тритингов. После таких картин Альдхорт казался тесным. Впрочем, как и замок, но замок защищал от врагов. Быть может, Мириамель права: на некоторое время лес станет для них наилучшим укрытием.

– Я иду спать, – неожиданно заявила Мириамель.

Она встала и направилась к тому месту, где приготовила себе постель, и Саймон обратил внимание на то, что она постаралась устроиться подальше от него.

– Как хочешь. – Он не понимал, рассердилась она на него снова или нет. У него часто возникало такое ощущение, когда они обсуждали всякие мелочи. О серьезных вещах говорить было еще сложнее, такие темы смущали… и пугали. – А я еще немного посижу у костра.

Мириамель завернулась в плащ и легла. Саймон смотрел на нее сквозь пламя костра. Одна из лошадей негромко заржала.

– Мириамель?

– Что?

– Я говорил серьезно в ту ночь, когда мы сбежали. Я буду твоим защитником, даже если ты не расскажешь мне, от чего тебя следует защищать.

– Я знаю, Саймон. И спасибо тебе.

Снова наступила тишина. Через некоторое время он услышал тихую мелодию – Мириамель что-то напевала.

– Что это за песня? – спросил Саймон.

Она зашевелилась и повернулась к нему:

– Что?

– Что ты пела?

Мириамель улыбнулась:

– Я не заметила, что стала ее напевать. Она весь вечер звучала у меня в голове. Ее пела мне мать, когда я была совсем маленькой. Я думаю, это песня эрнистирийцев, которая дошла от моей бабушки, но слова почему-то на вестерлинге.

Саймон встал и подошел к своей постели.

– Ты мне споешь? – спросил он.

Мириамель колебалась:

– Даже не знаю. Я устала, и у меня нет уверенности, что я помню все слова. К тому же это печальная песня.

Он лег и накрылся плащом, внезапно почувствовав, что дрожит. Ночь обещала быть холодной, и ветер шуршал в листве.

– Пусть ты и спутаешь какие-то слова. Мне было бы приятно тебя послушать.

– Хорошо, я попытаюсь. – Мириамель немного подумала и запела.

У нее был немного хриплый, но приятный голос.

– В Катин-Дэйре жила девушка, – начала она. Хотя Мириамель пела негромко, медленная мелодия заполнила всю темную лесную поляну.

В Катин-Дэйре, возле Серебряного моря,Самая прекрасная девушка на свете.И я любил ее, а она любила меня.
У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается.Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре.
Мы встретились, когда осенняя луна сияла в небеВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,В серебряном платье и золотых туфелькахОна танцевала и дарила мне улыбку.
Когда зимний лед лег на крышиВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,Мы пели у зажженного камина.Она улыбалась и дарила мне свои губы.
У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается,Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре.
Когда весна спала в поляхВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,В святилище Мирчи горели свечи,Она дала мне клятву.
Когда лето горело над холмамиВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,В городе объявили о свадьбе,Но она не пришла, чтобы выйти за меня.
У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается,Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре.
Когда вновь взошла осенняя лунаВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,Я видел, как она танцевала в серебряном платье,Но ее партнером был другой.
Когда зима показала свои жестокие когтиВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,Я покинул городские стены.Это место больше не будет мучить меня.
У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается,Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре…

– Какая красивая песня, – сказал Саймон, когда Мириамель закончила петь. – Печальная. – Навязчивый мотив все еще звучал у него в голове, и теперь он понимал, почему Мириамель напевала его, сама того не замечая.

– Моя мать пела ее в саду, в Мермунде. Она всегда что-то пела. Все говорили, что у нее необыкновенно красивый голос.

Некоторое время они молчали. Саймон и Мириамель лежали, завернувшись в плащи, и каждый лелеял свои тайные мысли.

– Я совсем не знал своей матери, – наконец сказал Саймон. – Она умерла при моем рождении. Да и отца я никогда не видел.

– Я тоже.

К тому моменту, когда странность этих слов проникла в сознание Саймона, Мириамель повернулась спиной к огню – и к нему. Он хотел спросить, что она имела в виду, но почувствовал, что она больше не хотела разговаривать.

И он просто смотрел на догоравший костер, который мерцал в темноте.