Небесный странник. Сборник. Книги 1-3

ОСТРОВ ГАРУД

Первый день полета на Гаруд прошел спокойно. Я стоял на мостике «Небесного странника», державшего курс на северозапад. Горы Манораса, те, что нам предстояло обогнуть, проплывали по левому борту. Перед этим мы пересекли озеро Хавис, одно из самых крупных в нашем герцогстве – больше него только озеро Дигран. Вообщето, если судить по карте, изза своих размеров Мертвое море скорее можно назвать заливом Сурового.

Говорят, что когдато Мертвое море было самым обычным. Затем с ним чтото случилось, после чего оно и стало таким, каким является и по сей день. Хуже того, море расползалось во все стороны, делая непригодным для жизни все больше земель вокруг него. Тогда и объявился могущественный маг Манорас, окруживший море высокими, до самого неба горами, впоследствии названными его именем. Правда ли это или всего лишь красивая легенда, теперь судить сложно, но то, что горы окружают Мертвое море очень удачно, тут никто отрицать не станет.

Западный берег Мертвого моря, в отличие от восточного, где до самого Джессора простирается плодородная степь, коегде поросшая лесами, представляет собой песчаную пустыню. По рассказам, она совсем не такая, как та, где живут бхайры: по пустыне разбросано множество оазисов. Обитают в ней лигахи, отличающиеся от нормальных людей цветом кожи. Она у них не смуглая, а с какимто красноватым оттенком.

Еще лигахи интересны тем, что опасаются, будто Создатель однажды обрушит небо на землю. Обрушит не изза того, чтобы посмотреть, что получится, а в наказание, когда людские грехи переполнят чашу его терпения. Посреди пустыни лигахов множество высоченных башен, куда и поднимаются их жрецы, умоляя Создателя отсрочить свой гнев и дать человечеству время на то, чтобы оно все же осознало, как низко пало. Слышал я рассказ и о том, что все их башни остались после Древних и у них в незапамятные времена была совсем другая задача. Какая именно? А кто знает о Древних больше того, что жили они в незапамятные времена и от них осталась лишь память и множество чудесных вещей?

В пустынях лигахов мне бывать не приходилось, да и совсем не тянет: нравы у них очень строгие, а отношение к летучим кораблям еще хуже, чем у говолов.

Вспоминая о верованиях лигахов, я взглянул за борт, туда, где проплывали деревья, кажущиеся изза расстояния между нами высотой с палец. Неизвестно, что страшнее: когда небо упадет на тебя или сам ты сверзишься с него на землю. Но такая уж у нас, у небесных парителей, судьба, и мы ею очень довольны.

На палубе «Небесного странника» показалась Николь в балахоне, похожем на те, в которых щеголяют люди Коллегии, и мне сразу же вспомнился недавний разговор с мессиром Анвигрестом. Мессир – птица важная, а Хавис – город крохотный, и если уж он оказался в нем так кстати для разговора со мной, значит, я и сам попал в него неслучайно. Тото наш последний клиент, пожелавший попасть в Хавис, меньше всего напоминал купца. Неприятно быть игрушкой в чьихто руках…

Николь, поднявшись на мостик, встала рядом со мной.

«Отлично выглядишь», – это я успел сказать ей еще утром, когда мы только встретились. Николь действительно выглядела прекрасно, но это ее обычное состояние. И все же мне хотелось однажды увидеть ее утром невыспавшейся, с растрепанными волосами, легкими тенями под глазами и загадочной улыбкой, и чтобы обязательно причиной тому был именно я.

Утром, помимо всего прочего, мы успели еще и серьезно разругаться, когда Николь заявила:

– И как тебе в голову пришла мысль оставить меня в Хависе?

– Конечно, – ответил я, – мы же летим принять участие в грандиозном праздновании с танцами, музыкой, песнями и карнавалом, а я хотел всего этого тебя лишить!

Слово за слово, и мы повздорили. Вообщето я уверен в том, что последнее слово в спорах с женщиной всегда должно оставаться за мужчиной. Пусть оно будет произнесено шепотом и уже за закрытой дверью – но последнее! Николь же полагала обратное, причем о шепоте и закрытых дверях вообще разговор не шел. В общем, она назвала меня… не скажу как, а я ее… тоже не скажу. Благо что за штурвалом, когда мы ругались, стоял Амбруаз, а я для него еще тот авторитет. Иначе совсем некрасивая картина получилась – с капитаном разговаривать так нельзя. Так что если она пришла мириться – перебьется.

Николь с самым независимым видом обозрела окрестности, заглянула за борт, на чтото там посмотрела и обратилась ко мне:

– Люк, тебе лупа больше не понадобится? Я ее заберу?

– Только за поцелуй, – буркнул я, не отрывая взгляда от горизонта впереди нас. Это надо же – обозвать длинноухим животным! Меня, которому даже Коллегия свои дела доверяет!

Николь фыркнула и заявила:

– Я уж лучше с Энди поцелуюсь!

Ансельм, крутивший штурвал, осмотрел палубу и, не обнаружив там Мирру, принял вид готовности к поцелую. Николь посмотрела на него и фыркнула во второй раз, а затем пошла вниз.

– Я твою лупу за борт выбросил, – сам не знаю, почему объявил ей в спину.

«Лучше с Энди поцелуюсь!»

На палубе Николь попался Гвен, решивший немного перекусить перед заступлением на вахту. Она остановила его, о чемто спросила, а затем сделала то, отчего я чуть ногами по палубе от злости не затопал, – нежно погладила по щеке. Потом чтото от него выслушала, согласно кивнула, опять погладила по щеке и пошла к себе в каюту.

«И что мне этот человек, просивший передать письмо, вместо фонаря дал не эту штуку, с помощью которой на расстоянии разговор можно записывать? – подумал я, глядя на слишком уж довольное лицо Гвенаэля. – Сейчас Рианель сменит меня на вахте, а Гвен встанет за штурвал вместо Энди. Не оставаться же мне на мостике, чтобы выяснить, что же именно она ему сказала? Да и не скажет он. Может, зря я Николь про лупу ляпнул, а?»

Послеобеденного отдыха у меня не получилось, и все время до очередной вахты я просидел, разглядывая карту – наверное, уже в сотый раз.

«Нет, ну надо же! Меня ослом назвала, а Гвена по щеке погладила!» – никак не мог успокоиться я.

* * *

К полудню на горизонте показалось Суровое море. Если верить указаниям карты, а также рассказу Мелвина, нам следовало пролететь над ним некоторое расстояние, затем повернуть на юг, войти в узкий пролив, соединяющий Мертвое море с Суровым, пройти его, и через тричетыре дня пути должен был показаться остров Гаруд.

Я с беспокойством поглядывал на север: до Ганипура не так далеко, а встретиться с одним из тамошних кораблей в наши планы совсем не входило.

И надо же такому случиться: уже перед самой сдачей вахты навигатору Брендосу изза невысокой горы показались три двухмачтовых корабля, летящих нам наперерез. То, что они ганипурцы, сомнений не вызывало – слишком уж характерные обводы корпусов, спутать невозможно.

Брендос, не дожидаясь моих указаний, часто зазвонил в корабельный колокол – тревога!

И началось. Едва мы повернули немного влево, как все три корабля повторили наш маневр. Когда я распорядился прибавить высоты, они ответили тем же.

– Ближний к нам корабль – тот самый, – вдруг заявил Брендос.

– Вы уверены? – спросил я у него. «Тот самый» означало – один из двух тех, с кем мы встретились по пути к бхайрам.

– Абсолютно, – невозмутимо ответил навигатор.

«Да уж, – подумал я, – если уж должно случиться чтото плохое, так обязательно именно то, что хуже всего».

Признать «Небесный странник» легко, слишком уж много у него бросающихся в глаза особенностей. Мне всегда хотелось, чтобы корабль узнавали еще высоко в небе и, провожая его глазами, говорили о нем только хорошие слова. И кто же мог знать, что все так сложится? Пользуясь тем, что в трюме «Небесного странника» нет никакого груза, мы легко поднялись на такую высоту, что поневоле пришлось напялить на себя всю теплую одежду, какая у нас имелась. Вероятно, на преследующих нас кораблях проблемы с теплыми вещами не возникло вообще, потому что они поднялись еще выше. А расстояние между нами все сокращалось. Ганипурские корабли шли вытянутой от нас дугой, в центре которой находился наш старый знакомый.

Мы уже летели строго на юг, и пролив, соединяющий два моря, рос на глазах.

Затем мне показалось, что ганипурцы уменьшили ход.

«Так они же загоняют нас в этот пролив! – озарила догадкой голову, уже порядком распухшую от всяческого рода предположений. – Ну что ж, мы совсем не против».

Когда я поделился мыслями с Рианелем, тот, задумавшись на мгновение, кивнул:

– Похоже на то, господин Сорингер.

«Какие же они высокие, берега пролива! – поражался я, когда до входа в него оставалось всего ничего. – Возможно, даже выше, чем в каньоне Гурандских гор…»

– Ганипурские корабли спустили паруса, – объявил Рианель, и я обернулся, чтобы убедиться.

Если бы увиденное относилось к морским кораблям, можно было бы выразиться, что они легли в дрейф, ну а летучие просто парят, медленно гонимые ветром.

– Сигналят, – снова сообщил Брендос.

И действительно, на всех трех кораблях появились вспышки.

Пусть сигналят, уже не до них. К тому же понятно, почему – к берегам пролива как будто бы прилип Желтый туман, оставляя узкий проход посредине.

Они прощаются с нами и, вероятно, все как один злорадно ухмыляются.

– Капитан, – обратился ко мне Мелвин, до этого безмолвно стоявший в стороне. – Нам необходимо снизиться. В проливе нельзя держаться слишком высоко.

Сам вижу. Там, наверху, Желтый туман от берега до берега, но где гарантия того, что он не опустится ниже? Хотя ведь и выбора у нас теперь уже нет…

– Ансельм! – крикнул я замершему у кабестана Энди. – Три оборота влево! Спускаемся!

Мы летели проливом, и с обоих бортов корабля стенами стоял Желтый туман.

По справедливости, совсем желтым его назвать язык не поворачивался. Местами, как будто прослойками, он выглядел багровым, а иногда смотрелся таким, что мне в голову сразу пришла мысль сравнить его с гноем. Я даже плечами передернул от отвращения.

«Почему так происходит? – гадал я. – В проливе свежий ветер, и почему он не разгонит туман? Почему туман как будто прилип к берегам? Если взглянуть вверх, то и там точно такая же картина. И еще: мы не так давно в него вошли, а ощущение уже такое, как будто бы я не спал уже пару ночей. Причем работая днем не покладая рук, а ночами напролет беспробудно пьянствуя. Неужели Желтый туман тянет силу не только из л'хассов?»

Л'хассы, кстати, пока вели себя хорошо. Это ведь сразу чувствуется, когда они начинают вредничать: корабль дергается всем корпусом или переваливается с борта на борт.

Иногда туман выстреливал длинными языками, по счастью, не долетающими до бортов «Небесного странника». Все молчали – слишком уж серьезной выглядела ситуация, а когда ктонибудь произносил пару слов, то почемуто всегда шепотом.

Когда далеко впереди показался выход из пролива и нам даже удалось разглядеть клочок голубого неба, корабль внезапно пошел вниз.

«Это конец», – подумал я, и в этот самый неподходящий момент мне вспомнились слова мессира Анвигреста, сказанные им в самом конце разговора: «Я буду знать все, господин Сорингер, абсолютно все».

Тогда я понял его так, что на борту «Небесного странника» у него есть соглядатай. Возвращаясь на корабль, я размышлял о том, кто может оказаться глазами и ушами Коллегии, перебирая всех по очереди, пока не решил – вероятно, мессир просто блефует. И вот теперь, когда корабль резко пошел вниз, я почемуто подумал, что Анвигрест не сможет узнать ничего, прав ли я был в своем предположении или нет.