Тени Лордэна

— Куда ты собрался? — тихими и слегка встревоженным голосом спросила Деадора после продолжительного и напряжённого молчания.

— Мне надо ненадолго уехать.

— Куда?

— Я не могу тебе этого сказать.

— Зачем тебе меч?

— Он мне будет нужен.

— Перестань так со мной разговаривать! Думаешь, я не понимаю, что ты не на прогулку собрался.

— Раз ты уже всё поняла, то зачем тогда спрашивала? — между ними снова повисло молчание, и брат с сестрой пристально смотрели друг другу в глаза, выжидая, кто же первым даст слабину и отступит. — Иди спать и не переживай за меня, я скоро вернусь.

— Не надо мне врать. Ты ведь даже колдовать толком не научился, на что ты вообще рассчитываешь?

— Деа, прекрати… всё будет хорошо… так надо.

— Я тебя никуда не пущу.

— Прошу тебя… отойди. Я не хочу применять к тебе силу.

— Только попробуй, я буду кричать. Хотя... если ты немедленно не одумаешься и не вернёшься в кровать, я всё одно закричу.

— Ты не станешь.

— Хочешь в этом убедиться? — Хромос чувствовал, что его сестра была полна решимости и ни за что не собиралась отступать. — Отдай мне меч.

— На кой он тебе?

— Я знаю, что без него ты никуда не уедешь, так что отдай папин меч и отправляйся в постель, иначе я сейчас же закричу.

— Отойди.

— Нет!

— Я же сказал тебе отойти, — юноша угрожающе насупился и сделал шаг вперёд, но Деа не сдвинулась с места, лишь крепче сжав руки на груди и поджав побледневшие губы, бросая брату последний вызов — ударить её, чтобы расчистить пусть к своей губительной мечте. И хотя все его помыслы последних лет были захвачены идеями о рыцарстве и сражениях с демонами, но взять и вот так легко поднять руку на отказавшуюся от всякого физического сопротивления и подставившую щёку сестру он просто не мог.

Этот рискованный и самоотверженный жест обеспечил бы Деадоре победу в этом противостоянии. Хромосу не осталось бы ничего иного, как смириться с провалом своих замыслов и принять условия сестры, но в окнах виллы зажглись огни свечей и послышались голоса слуг. Кто-то заметил исчезновение детей из постелей и, не найдя их в доме, поднял тревогу. Деа отвернулась, чтобы посмотреть на высыпавших из виллы в сад людей, и Хромос, почувствовав, что ему предоставился последний шанс совершить задуманное, мигом вскочил на кобылу и от волнения и спешки слишком сильно ударил пятками по лошадиным бокам. Животное недовольно взревело, встало на дыбы и ринулось с места галопом прямиком на отвлёкшуюся девушку. Юный всадник натянул поводья, стараясь увести взведённое животное в сторону, но разогнавшиеся сорок квинталов мяса, кожи и костей не могли вот так легко сменить траекторию движения. Кобыла налетела на Деадору мускулистой грудью. Девушка успела только сдавлено закричать перед тем, как её сбили с ног, и она повалилась на гравий прямиком под мелькавшие в воздухе копыта, обитые холодным и крепким металлом подков

Всё произошло в считанные мгновения, но Хромос успел знатно перепугаться. Он вовсе не собирался давить сестру, а потому не стал продолжать поспешное и опрометчивое бегство, не удостоверившись, что она осталась цела. Юноша оттянул поводья, заставив коня остановиться и развернуться на месте, после чего бросил взгляд в сторону конюшни и увидел неподвижное, раскинувшееся на холодной земле девичье тело в ночной рубашке, и страх сменился настоящим ужасом. Выкрикивая её имя, Хромос тотчас соскочил с коня, побежал к сестре и упал на колени подле неё. Дрожащими руками он взял лежавшую на боку девушку за плечи и перевернул на спину. По лицу Деи протянулось несколько длинных кривых полосок тёмной крови, выступившей из небольшой раны немного выше правого глаза. Она не сопротивлялась и не отвечала, её туловище совершенно обмякло, но она всё же продолжала тихо и слабо дышать, хотя запаниковавший Хромос этого не заметил и решил, что из-за своих упрямства и глупости он нечаянно убил единственную и любимую сестру.

Продолжая сидеть на холодном, сыром и колючем гравии, юноша прижимал безвольное тело к груди, коротко раскачивался, сбивчиво и невнятно тараторя под нос бестолковые извинения, пока слёзы вытекали из уголков его обезумевших и широко раскрытых глаз. В таком положении их нашли слуги и мать, прибежавшие на шум и крики. Им пришлось буквально вырывать девушку их объятий Хромоса, так как он, обуреваемый чувством вины, ни за что не хотел отпускать вполне себе живой труп. Впрочем, в этом своём заблуждении он был далеко не одинок. Увидев размазанную кровь на голове дочери, Аллейса сперва тоже предположила самое худшее, но ей всё же хватило самообладания, опыта и внимательности, чтобы признать Дею живой. Быстро разобравшись в ситуации, она повелела отнести лишившуюся чувств дочь в её спальню и немедля отправить телегу за знахаркой, чтобы та как можно скорее осмотрела девушку, обработала её раны, попыталась привести её в сознание и дала советы по уходу. Что же до своего встревоженного и перепуганного сына, то она приказала отобрать у него всё оружие и запереть в комнате под круглосуточным присмотром, чтобы он не мешался под ногами и не попытался сбежать снова, хотя это намерение у него уже начисто истёрлось из буйной головы.

Кончилось всё большим семейным скандалом, утаить кота в мешке от прочих родственников всё равно бы не вышло, так что никто даже и не стал пытаться. К тому же травма Деадоры оказалась несерьёзной. Каким-то чудом она не попала под копыта, а во время падения отделалась лишь не особо сильным ударом стремени, так что угрозы её жизни не было, хотя небольшой, угловатый шрам в верхней части лба всё же остался, и в будущие годы при каждой встрече брата и сестры он напоминал Хромосу о безрассудном поступке его давно минувшей молодости и чем он мог обернуться. Деа, его, конечно же сразу простила, но всё же какое-то время после этого случая избегала всякого общения с братом, так как его присутствие напоминало ей о пережитом страхе смерти. Это было довольно сложно делать, проживая в одном доме, но тут ей на помощь пришёл Осгат, настоявший на том, чтобы переселить провинившегося молодчика к его дяде Даргосу в Гросфальд, где за юношей следили в оба глаза, а ещё стали нагружать всяческими тренировками, пока с того не сойдёт седьмой пот, и заставлять штудировать старые магические трактаты, чтобы он мог их рассказывать наизусть, но Хромос принял все эти вполне заслуженные истязания с глубочайшей признательностью. Впрочем, с мечом Гелсара ему всё же пришлось на время расстаться, ведь Аллейса и Осгат решили для пущей верности спрятать оружие от пылкого юнца.

Эта картина воскресила в сердце капитана самые неприятные ощущения, может даже куда более болезненные чем те, которые ему довелось испытать на ещё раз пережитой похоронной церемонии отца. Ему не хотелось вновь видеть окровавленное лицо сестры, перепуганную мать в поспешно накинутом халате, которая будет отнимать у него Дею, как его скрутит дворник вместе с подоспевшим конюхом и как они потащат его, кричащего и брыкающегося в конюшню, откуда его лишь потом по распоряжению Аллейсы переведут под руки назад в дом. Это было весьма паршивое зрелище, которое Хромос и так помнил слишком хорошо, чтобы пересматривать его лишний раз, так что он ещё до того, как его юная копия вскочила на лошадь, ушёл с места действия и сидел на террасе, всё на тех же диванах, неохотно прислушиваясь ко всему происходящему, желая, чтобы эта совершенно бесцельная, ничем не оправданная и тошнотворно утомительная пытка поскорее бы подошла к концу.

Где-то посреди этой смертельной и мучительной тоски послышался тихий скрип старых, давно не смазанных оконных петель. Хромос отвлёкся от безрадостных полу-философских раздумий о пережитом прошлом и бушующем круговороте настоящего, встал с насиженного места и пошёл поглядеть, что же стало причиной этого осторожного, вороватого звука. Не особо торопясь, капитан зашёл за угол дома и увидел, как меж приоткрытых ставен протиснулась рыжеволосая девушка в простеньком сарафане из выкрашенного в тёмный цвет льна, который отлично сливался с ночным сумраком. Он уже ничуть не удивился вторжению Риррты в его память, в каком-то смысле даже обрадовался её появлению, найдя в нём отдушину и хороший повод не думать о том, что в этот самый момент происходило в стенах дома.

Девушка явно подросла с их последней встречи под сводами храма и теперь была чуть выше Деадоры, однако её худосочная фигура ещё не успела приобрести женственных черт и всё ещё более напоминала мальчишескую. Украдкой осмотревшись вокруг и убедившись, что её побег остался никем не замеченным, девушка пригнулась и босиком на цыпочках побежала вдоль стены. Хромосу не оставалось ничего другого, как пойти за ней, но, достигнув конца стены, он обнаружил, что осторожно кравшаяся на расстоянии всего восьми-десяти шагов впереди него Риррта уже в полуприседе мчалась вдоль облысевших розовых кустов аллеи в сторону выезда из усадьбы. Капитан перешёл на бег, чтобы догнать юную побегушницу, однако, пробежав мимо всех кустов, он обнаружил, что теперь девушка оторвалась от него ещё сильнее и торопливо двигалась по полю.

Не желая прекращать погоню, Хромос без толики страха и раздумий последовал за девушкой, топча поникшую траву. Месяц скрылся за приплывшими табунами горбатых туч, погрузив природу в непроглядный мрак, в котором едва вырисовывался вытянутый силуэт, больше походивший на призрака или обитателя мира теней. Так они шли какое-то время, пока впереди не показалась пара робких и холодных синих огоньков, и в их тусклом свечении капитан увидел беззубую, горбатую старуху, стоявшую в укрытии пышных еловых лап. Правой рукой она опиралась на высокий, извилистый посох, венчавшийся черепом большого зайца, в чьих глазницах и теплился магический огонь. Стоит ли говорить, что вблизи его семейного виноградника Макрейнов не было никаких лесов, тем более хвойных?

Сдержанно, но радостно завизжав, Риррта бросилась в объятия старой ведьмы, которая ответила ей ласковым поглаживанием по голове. Никакие запреты матери не могли удержать её от общения с по-юношески озорной, но ри том несомненно мудрой старухой, а все родительские предупреждения и запугивания разбивались о неутомимую и жадную до секретов любознательность девушки. К тому же Риррта уже ощутила пробудившуюся в ней силу, которая так и осталась дремлющим ростком в теле её матери, но которую она всё же передала дочери, и она более не могла устоять перед эйфорией, что даровало её чувство растущего могущества. Риррта теперь уверенно и стремительно шла по той же дорожке в один конец, с которой уже более не сойти ни один чародей, раз ему довелось единожды на неё ступить.

Огонь в заячьих глазах потух, очертания всех окружавших капитана предметов вновь расплылись в лёгкой и тягучей дымке, но на сей раз движения туманных масс были неуверенными и разобщёнными. Тучи стремительно раздувались, окрашивались в разные цвета, сталкивались друг с другом, точно ведя ожесточённый спор за возможность показать себя. Несколько раз среди них вырисовывался победитель, и Хромос уже видел площадку для конного ристалища и флаги знатных семейств, развивавшихся над городком из роскошных шатров, но этот яркий и праздничный образ не смог затвердеть и растаял, уступив место залам магической королевской академии королевства Стаграз, куда в своё время отправили Хромоса для изучения азов чародейской науки и где он впервые ощутил влечение к юной, загорелой и черноволосой колдунье, дочери безземельного и нищенствующего рыцаря, которой в последующие десятилетия будет суждено стать одной из самых влиятельных особ в государстве, сперва в качестве приближённой советницы короля, а после как опальной и могущественной чародейке, которой более не хотелось прислуживать чужим прихотям и интересам, а властвовать самой.