Хозяин Севера

Тот самый особняк, куда меня доставили в одеяле и заперли в одной из комнат.

Я слышу кровожадный рык монстра, открывающего дверь особняка — и успеваю на секунду заглянуть внутрь, прежде чем монстр, войдя в дом, захлопывает за собой дверь.

Там... в дверях тоже я — в подранной куртке, одетой на голое тело. Вся грязная и в крови.

Я пытаюсь помочь себе, пытаясь проникнуть в этот самый дом, чтобы спасти ту Наташу — я бегаю возле дома и стучу руками... стучу, стучу, стучу... вдруг одна из стен превращается в окно, где напротив меня оказывается та измученная Наташа.

Она тоже бьёт ладонями по стеклу, тоже стучит по нему кулаками... мы делаем это одновременно... я вдруг замечаю за её спиной того самого монстра, который медленно надвигается на Наташу — я киваю ей, но в это время она также кивает мне. И только тогда я понимаю, что это не окно, это зеркало... а я сейчас нахожусь в нашей ванной комнате — здесь в Мурманске. И что это не позади неё стоит зверь... он стоит здесь, за моей спиной.

Герман и есть тот зверь.

Как только я осознала это, меня вдруг резко выкинуло из сна.

Открыв глаза, я посмотрела в не зашторенное темное окно.

И всё вдруг встало на свои места.

Кошмар, который мне только что привиделся был на самом деле пазлом... найдешь нужный кусочек — и начинаешь быстро собирать всю картину.

ВСЮ КАРТИНУ.

ВСЮ....

А не только ту радостно-идиалистическую картинку, которую мне почти месяц упорно совали под нос.

Когда я всё осознала, мне захотелось закричать от боли. Но что я могла! Оборотни — большие мастера по запудриванию мозгов. Впрочем, меня почти год обрабатывали, осторожно подводя к тому, что было нужно им... естественно, что оборотни уже знают меня вдоль и поперек. Все мои мечты, все мои желания.

Тот черный особняк-крепость, который мне привиделся в кошмаре, существовал на самом деле. И Герман даже привёз меня туда, объявив это необходимостью. А вот когда я начала сопротивляться, его планы тут же поменялись. То мне для восстановления нужен свежий лесной воздух, то уже и Мурманск вполне подошёл...

Я неожиданно поняла, что они просто сменили тактику.

Поняв, что кнутом от меня мало чего добиться, меня начали приручать с помощью пряника. Герман наверняка поговорил с Марианной — он точно знает, чего я хочу, о чем мечтаю, поэтому и дает мне сейчас это...

Кое-как удержавшись от стона, я вспомнила начало своего сна: счастливую семью с ребенком. Если уж признаваться самой себе, то именно это было всегда моей самой сокровенной мечтой.

Кто-то мечтает о дорогих украшениях, кто-то — о красной спортивной машине или дорогой яхте. Я мечтала о муже и детях.

Старомодная, далеко не феминистическая мечта... но именно она олицетворяла для меня счастье. Любящий, верный муж и дети... — большего счастья, как пели в одном из советских мультиком, мне было не надо.

И получалось... получалось, что всё это время Герман просто давал мне то, в чем я нуждалась.

Не понимаю как, но за этот короткий период мы как будто стали настоящими супругами: мы живём вместе, мы проводим досуг вместе, мы даже спим вместе... Секс в супружеской жизни ведь не обязателен... в том смысле, что бывают моменты, когда не хочется, или не можется... или вообще нельзя. Но это не значит, что люди перестают быть семьей.

«Вот и у нас также» — подумала я, сама вздрогнув от этой мысли.

Насколько всё это ... реально?

Я вспомнила вторую часть своего кошмара... Особняк в поместье Альфы — кажется, так правильно называется это место.

После лесного домика Герман привез меня именно туда... не в Мурманск, а в тот страшный дом. Я вспомнила зашуганных девушек, которые боялись при мне слова лишнего сказать. И ведь вроде как их Альфой, их вожаком, был мой Герман... Герман, который вместе со мной придирчиво выбирал в магазине пельмени, по вечерам смотрел комедии и мелодрамы и который нежно целовал меня перед сном.

Это этого Германа боялись девушки?

… или всё-таки есть ещё один, чью сторону мне сейчас благоразумно не показывают?

— Покажу — убежишь, — рыкнул во сне Герман. Я повернулась к нему с ужасом осознавая, что последнюю фразу я произнесла вслух... Ну, иначе как бы он её услышал? Благо хоть Герман не проснулся, а просто ответил сквозь сон.

Пронесло.

Хотя я рано обрадовалась.

Не успела я сделать и пары облегченных вздохов, как Левицкий, выкинув вперед руку, тут же притянул меня к себе, зафиксировав моё положение таким образом, что двинуться было уже невозможно.

Нет, я пару раз попыталась — но недовольный звериный рык заставил меня замереть... Такое уже случалось — как правило, зверь Германа быстро прекращал свои рычания если я просто оставалась на месте, никуда не вырываясь. В этот раз я сделала то же самое — осталась, где была, ожидая, когда зверь успокоится.

Герман же, прижав меня к своему телу, продолжил размеренно дышать во сне.

Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох...

Тихие ровные звуки, так же как и тепло, которым со мной щедро делился Герман, успокаивали и даже навевали сон. Не чувствуя никакой опасности от спящего рядом оборотня я закрыла глаза и расслабилась.

С одной стороны, расслабилась я, конечно, не совсем по своей воле, а вынужденно; с другой — какая разница, как, главное, что меня со всех сторон окружало какое-то домашнее и даже родное тепло. Благодаря этому теплу я не только сомлела, но ещё и успокоилась... кошмар, из-за которого я проснулась, рядом с Германом стал всего лишь досадной дымкой — пустым воспоминанием, которое как возникло, так и исчезло, оставив мне спокойный ночной сон в объятиях Германа.

В общем, я не только снова заснула, я ещё даже успела неплохо выспаться до наступления утра — по крайней мере, проснулась я раньше Германа.

Поняв, что спать я больше не хочу, я осторожно выбралась из захвата мужских рук и встала с кровати. Оставив Германа в спальне и сама отчаянно зевая, я по-быстрому приняла душ и побрела на кухню готовить завтрак. Спросонья лучше всего работали привычки. А вот мозги пока работать отказывались...

Завтрак у нас всегда был основательным. То есть, я-то сама по-прежнему ела немного, а вот Германа прокормить было непросто... Засыпав кофейные зёрна в кофе-машину, я вытащила из холодильника охлаждённые стейки и сыр. Сыр — для меня, стейки — для Германа. Плюс листья салата, которые служили не только украшением, но ещё и полезной добавкой к утренним бутербродам.

Я положила в тостер первые два ломтика хлеба, вытащила из шкафа гриль-сковороду, чтобы обжарить мясо. Это была уже привычная для меня рутина, которая не занимала много времени: кофе-машина сама готовила прекрасный кофе, тостер также замечательно подсушивал хлеб, и только стейки готовила я сама, но и они не занимали много времени, так как Герман предпочитал мясо с кровью.

Выкинув упаковку от мяса в мусорку, я включила воду, чтобы вымыть руки... в этот момент — чужие мужские руки — обняли меня за талию.

— Доброе утро, — почти промурлыкал Герман, привычно уткнувшись носом в мою шею. Сделав пару глубоких вздохов, он протянул. — Ты божественно пахнешь.

— Это мое розовое мыло так божественно пахнет, — хмыкнула я в ответ, имея в виду почти не пахнущее для меня, но ароматное для оборотней какое-то дорогущее мыло.— Или стейки.

Герман, приняв мой ответ за шутку, хохотнул … и провёл носом по моей шее.

— Нет уж, — протянул мужчина. — Это ты — ты и твой аромат.

Он попытался осторожно повернуть меня к себе, чтобы явно попытаться дальше поцеловать меня. Но я в этот момент очень удачно «услышала» шкворчание стейков — и занялась ими.

Герман же, поняв, что момент упущен, отошёл к шкафу с посудой, чтобы достать тарелки. И именно в этот момент я вдруг вспомнила...

Не знаю точно, что стало причиной — тем триггиром, который запустил весь процесс — то ли ощущение полного счастья, которое я сейчас испытывала, то ли ощущение страха — ведь это счастье, в котором я сейчас проснулась, было каким-то непрочным и даже иллюзорным. Я боялась, что всё может рассыпаться в один момент — сделав всё ещё хуже, чем было раньше.

Потому что наше сегодняшнее семейное тихое утро больше напоминало мою фантазию, чем реальную жизнь... всего лишь картинку, которую мне подсовывали уже какое-то время, чтобы сбить меня с толку.

Я со страхом покосилась на готовое мясо, которое уже лежало на блюде для подачи на стол.

«Зачем я это делаю? Зачем я сейчас стою и готовлю оборотню, от которого мне, вообще-то, бежать надо!»

— Люблю наши утра, — вдруг громко произнес Герман, перебивая мои мысли. Когда я повернулась к нему с блюдом, на котором лежало приготовленное мясо, глаза Германа на секунду сверкнули желтой молнией.

— Люблю твои стейки, — хрипло добавил он, глядя в этот момент совсем не на блюдо... а точнёхенько в вырез моего домашнего платья.

Взяв у меня из рук блюдо, он поставил мясо на стол, а сам притянул меня к себе. А я... я и не думала сопротивляться.

Я не понимала, что со мной происходит. Точнее, что со мной произошло?

Согласившись на месяц жизни рядом с Германом, я вместо того, чтобы просто отсчитывать дни, стала наслаждаться ими...

— Наташ, — хмыкнул Герман, пробуя мои губы на вкус. — Малышка, ты такая вкусная.

Я вкусная?

Я вкусная...

Почувствовав, что мне стало приятно от этих слов Германа, я в то же время почувствовала ужас от этого... не от слов — от своего поведения.

Отстранившись от Германа, я посмотрела на него с болью во взгляде. Я откуда-то совершенно точно знала, что моя боль видна, по крайней мере, я так чувствовала ...

— Я знаю, что ты делаешь, — произнесла я, глядя на мужчину.

Серые с какой-то изморозью глаза оценивающе прищурились.

— Что? — спросил Левицкий, скрестив руки на груди.

— Ты специально меня запутываешь... — Прикусив губу, я покосилась на стол, где сейчас всё было готово к завтраку. Тихий семейный завтрак — такой, который уже успел стать нашей утренней традицией.

— Ты даешь мне ощущение семьи в обмен на мой страх.

— Я просто хочу, чтобы ты привыкла ко мне, — пожал плечами Герман.

— Нет, ты специально это делаешь. — Мотая головой из стороны в сторону, возразила я. — Ты высасываешь мой страх, заменяя его ненастоящими чувствами.

Конечно, Марианна и эта бабулька, которая уже умерла — они обе прекрасно знали все мои потаённые мечты и желания. Главное желание, которое у меня так не сбылось. А ещё мою боль, мою растерянность... Развод с Аркадием почти сломал меня — это они прекрасно знали. Не безденежье, не тяжелая работа — меня подломил именно развод. Я ведь так хотела семью. Я столько работала для этого … и дом вела лучше некуда: готовила, убиралась, заботилась о муже, часто забывая о себе самой — и вместо награды за все труды получила от Аркаши «давай разъедемся».

Я горько усмехнулась: конечно, мои новые знакомые не могли пройти мимо этой моей боли. Эти оборотницы, которые меня изучали, с пользой использовали мою боль и каждый кусочек моей несбывшейся мечты.

— Вы не имели права делать всё это, — медленно произнесла я, обводя взглядом свою … нет, чужую квартиру. — Вы не имели права делать это!