Бич Божий

* * *

— Завтра надо устроить праздник, — поучал ведун. — Соберём киевлян, всю твою дружину, отдадим на заклание юношу, быка и двенадцать петухов. Сварим мёду...

— Да, я сам брошу жребий, кто пойдёт на святую жертву. Подбери шестерых — лет пятнадцати-шестнадцати.

— Подобрал уже. Юноши пригожие, все один к одному. Боги останутся довольны киевским посланником.

— Хорошо. Есть ли среди них христиане? Я бы не хотел портить отношения из-за этого с матерью.

— Всё учёл. Пятеро из них нашей веры, а один иудей — хазарин.

— Значит, порешили.

Подойдя к воротам княжеских хором, Святослав повернулся к народу и сказал громогласно:

— Люди добрые! Я прогнал поганых с Киевской земли. Станем жить отныне, как прежде! Возблагодарим за это богов. Завтра будет праздник. Милости прошу — стар и млад, все, кто хочет, все, кто может, — сесть за общие столы, разделить с нами жертвенную трапезу. И отпраздновать бракосочетание сына моего Ярополка с греческой царевной. А теперь по домам — в баньке мыться, очищаться перед завтрашним священнодействием. Слава Перуну и отцу его Роду!

— Слава! Слава! — громыхнула толпа.

А позднее, когда Святослав, вымытый, душистый, несколько хмельной от выпитой браги, розовый от банного пара, сладко размышлял, кого вызвать из своих холопок на ночь к себе, двери его одрины открылись, и вошла Ольга Бардовна. Правый глаз её нервно вздрагивал. Это было признаком крайней возбуждённости.

— Ты, — сказала она и ударила посохом об пол, — ты велел Жериволу выбрать юношей на заклание? Или, может быть, я ослышалась?

— Маменька, не надо, — отмахнулся князь. — Я и так сделал более того, что мог сделать: запретил включать в их число юношей-христиан. Только для тебя.

— Ах, спасибо тебе большое, благонравный ты наш сыночек! — с показным сарказмом поклонилась та. Изменившись в лице, Ольга Бардовна вновь ударила посохом об пол. — Варвар. Людоед. Хочешь на равных быть с королями германцев, чехов и мадьяров, с василевсами Царьграда, а ведёшь себя, как последняя чудь и пермь.

— Я веду себя, как считаю нужным, — огрызнулся он. — Это ты всегда в рот смотрела Иеропии. На поклон поехала к Константину Багрянородному. А потом, когда он подох, устремилась за покровительством к германцу Оттону. «Ах, Оттонушка, защити, помоги, напусти на Русь римского епископа!» Нешто мы без римского папы управлять не умеем?

— Вижу, как ты умеешь, — посмотрела с презрением Ольга. — До сих пор краснею, как вспомню, что ты сделал с епископом Адальбертом. Старый человек, он приехал от германского императора с помыслами добрыми. Ну а мы? Выставили в шею, вырвали волосья и избили до полусмерти! Да, культурный князь, ничего не скажешь! Вся Иеропия над нами смеялась.

— Не смеялась, а трепетала. То ли ещё будет после того, как я щит прибью к воротам Царьграда! Сделаю Дунай внутренней рекой у моих земель, со столицей в Переяславце!

— Бросишь Русь? — поперхнулась княгиня.

— Разделю её между сыновьями. Справятся.

— Не посмеешь! — крикнула она. — Слышишь, запрещаю! Русь делить никому не дам. Вот умру — делай всё, что хочешь. Но пока я жива, Русь единой будет. Отмени заклание юношей, или мы поссоримся.

— Никогда, — сказал Святослав. — Мой народ хочет жертвы. Он её получит.

— Ну, прощай тогда, — повернулась Ольга. — Завтра же с утра уезжаю в Вышгород.

— Воля вольная. Скатертью дорога.

— Бездарь. Неотёсанный. Весь в отца-бражника! — и она ушла, громко хлопнув дверью.

— Ведьма старая, — пробубнил Святослав. — Всё равно по-моему будет. Я хозяин Руси. Мне перечить никто не смей!..