Бич Божий

* * *

Во дворце тоже происходили события. Асмуд влюбился в Живу. Говорил ей приятные слова и щипал за щёчку. Та хихикала:

— Господин наставник, что ты, право слово, как маленький.

— А пошла б за меня? — спрашивал варяг.

— Не пугай, пожалуйста. Я ведь женщина одинокая, за меня и вступиться некому.

— Нет, ну всё-таки, говори: пошла б?

— Засмеют же люди: ишь, чего надумали на старости лет.

— Да какие ж наши лета? Мы ещё ого-го! Мне всего шестьдесят один, да тебе сорок восемь будет. Разве это возраст?

— Шутки шутишь, господин наставник?

— Нет, серьёзно, Жива.

— Ты такой благородный, умный... Я же — темнота, всё по дому да по хозяйству...

— И наследство тебе оставлю — кое-что нажил за долгие годы. Лучше пусть тебе, чем кому-нибудь.

— Ну, не знаю, право. Разреши мне подумать, господин наставник.

— Думай, думай...

Между тем росла симпатия Добрыни к дочке Остромира. Кланялись они подчёркнуто вежливо, с затаённой улыбочкой, говорившей о многом. Иногда обменивались незначащими словами. Но Добрыня чувствовал: стоит сделать шаг — Верхослава уступит, сделается его, наградит ласками и нежностью. А её высокая грудь и крепкий стан обещали немыслимые блаженства.

Но жена была начеку. И когда новгородский посадник окончательно надумал заглянуть ночью к белотелой вдовушке для намеченного свидания, Несмеяна устроила маленький спектакль. Нет, она не кричала, не крушила посуду, не грозила покончить счёты с жизнью. Просто, смахнув слезу, прошептала грустно:

— Вот она, награда: я хочу супругу сына произвести, а супруг бежит за чужими юбками.

— Что ты мелешь? — возмутился Добрыня.

— А вот то, мой любезный муж. Богомил слушал мою утробу: говорит, будто к лету мальчика рожу.

— Быть того не может!

— Правда.

Он присел рядом с Несмеяной, обнял за костистые плечи, тихо покачал, как младенца в люльке:

— Счастье-то какое! Коль и впрямь будет сын — нареку его Любомиром. В знак того, что мы больше не поссоримся — никогда. Обещаю крепко.

— Не сбежишь к этой, Верхославке?

— Не сойти мне с этого места, если убегу.

— Как мне радостно это слышать, Добрынюшка.

— Не тревожься, милая: если я сказал — значит, как отрезал. И действительно: он крепился долго...