Бич Божий

Трудности возникли с патриархом Полиевктом. Для переговоров с ним был направлен Василий Ноф. Высший иерарх византийской церкви принял первого министра холодно, с явным раздражением, хмурил редкие брови и жевал губами, как кролик.

— Ты мне обещал, — проскрипел старик, — что сумеете низвергнуть Никифора без насилия. Я его не любил. Но всегда считал, что убийство — не метод.

— Так уж вышло, ваше святейшество, — кротко сказал Василий. — Мы хотели уладить мирно, но Никифор оказался упрям, и его пришлось обезглавить — по необходимости. Разве ж мы за кровь? Боже упаси!

— Вы цареубийцы, — мрачно повторил Полиевкг. — И короновать преступника я не стану.

— Господи, ваше святейшество, да какой же Иоанн преступник? Он к покойному даже не прикоснулся. Убивали другие.

— Но Цимисхий явился в спальню.

— Да, явился. Вопреки своей воле. Он порог пересёк последним и всё время находился поодаль. Да, формально — виноват, но фактически — чист. Я вас уверяю.

Патриарх пожевал губами. Жёстко произнёс:

— Я смогу венчать Иоанна на царство лишь при выполнении трёх моих условий.

— Всё, что ни попросите, ваше святейшество.

— Что ж, увидим... Первое: истинных убийц обезглавить. Это должен объявить сам Цимисхий — и тогда он хоть как-то снимет с себя вину соучастника.

— Принято. Ещё?

— Отменить закон, изданный Никифором: о запрете церквям и монастырям приобретать земли в частные владения. И епископов буду утверждать только я, без согласования с василевсом.

— Можете считать, что закон уже отменён. Более того: Иоанн обещал после коронации передать патриархии ряд своих имений — для организации там богоугодных заведений.

Полиевкт потеплел. И проговорил под конец:

— Третье моё условие — из разряда личных...

— То есть? — не понял Ноф.

— Относительно этой Мессалины на троне... Быть её поблизости не должно. Чтобы дух её нечистый испарился немедленно. Никаких женитьб. Никаких прощений. Выслать на дальний остров и отдать в монастырь. Имя Феофано предать анафеме. Как, пойдёт Иоанн на это? — мстительно прищурился патриарх.

Первый министр ответил невозмутимо:

— Я ручаюсь. Слово христианина, ваше святейшество.

— Если выполнит все условия, будет коронован в Рождество Христово, двадцать пятого декабря.

— Так и передам василевсу.

Суд созвали немедленно. Перед ним предстала пятёрка заговорщиков — те, которые вошли в гинекей в женском платье. Больше не привлекли никого. Председательствовал на суде Иоанн, он же зачитал приговор: Льва Валантия, первым ударившего Никифора, Иоанна Ацифеодороса, окончательно лишившего жизни покойного, обезглавить. Остальных отправить в каменоломни. Их имения отобрать и отдать монастырям. Головы казнённых выставить для народного устрашения.

Осуждённые встретили решение молча. После «следственной работы», проведённой с ними, говорить они уже не могли.

Феофано к Иоанну не допустили. Он не реагировал ни на просьбы, приносимые ему на словах через третьих лиц, ни на страстные её письма. 19 декабря мать-императрицу вместе с дочерьми отправили на корабль, и, хотя море волновалось, дул жестокий ветер, все плывущие подвергались опасностям, отвезли на остров Проти — первый из Принцевых островов, к югу от Константинополя.

Феофано билась в истерике, обещая посчитаться с Цимисхием в самое ближайшее время. Анна тихо плакала: ей казалось, что она больше никогда не увидит ни Вуколеон, ни подругу — царевну Ксению, ни царя Бориса. Только Феофано-младшая сохраняла внешнее спокойствие.

Коронуясь в соборе Святой Софии, Иоанн торжественно обещал править лишь до совершеннолетия императоров — Константина с Василием. Двор махал ему пальмовыми ветвями. Рождество прошло празднично — с фейерверками, играми на ипподроме и раздачей бедным вина и хлеба.

Оказавшись в спальне один, новый василевс сел на ложе и произнёс:

— Боже, что я наделал?!

Лучших своих друзей он казнил и предал. Женщину, которую обожал столько лет, мать его ребёнка, бросил в монастырь. Никого рядом не оставил, кроме гнусного евнуха и безумного патриарха. Где гарантия, что сегодня ночью не зайдут к нему и не обезглавят? Стоит ли это ложе, скипетр, дворец принесённых жертв? Призрачное счастье распоряжаться людьми? Посылать их на смерть, награждать, наказывать? По какому праву? Чем ты лучше их? Кто уполномочил тебя?

— Грешен, Господи, — прошептал Цимисхий. — И прошение мне не вымолить.

Он сидел на ложе — коренастый, широкоплечий, рыжий, с явственно лысеющим темечком. В голубых глазах его были слёзы. Встав на верхнюю ступеньку империи, он почувствовал себя страшно одиноким.