Всплытие. Звездный час "Весты"

— Я всегда старался служить безупречно!

— Дело вовсе не в этом, — мягко сказал Станислав Иванович, — в России довольно часто бывают затяжные периоды, когда порядочному человеку путь к карьере закрыт. И чтобы сделать оную, нужно, по меньшей мере, поступиться совестью (Алексей поразился совпадению мыслей Станислава Ивановича и старика Каллистова). И дело тут не только в отсталой социально-политической структуре нашего отечества, дело еще и в личности самого хозяина страны. Серенькая посредственность, случайностью вознесенная во главу государства, с годами неминуемо окружает себя однородной серой же массой. И тогда каждый сановник боится, чтобы, не дай бог, подчиненный не оказался умнее его — и так сверху донизу. И вот, готово: примитивнейшая по форме своей, но страшная по сути, схема сковала и заморозила все живое, творческое, мыслящее в государстве, и социально-экономическая телега пошла себе угрязать в бескрайних хлябях самой противоречивой в мире империи.

Станислав Иванович вздохнул и добавил грустно!

— Но это всего лишь одна из сотен других кричащих проблем.

— А главная проблема? — спросил Алексей.

— Липа мне говорила, что вы, Алеша, увлекаетесь историей. Если это серьезно, то вы не могли не задумываться над тем, что абсолютизм, когда он начинает мешать общественному развитию страны, исторически неизбежно заменяется парламентаризмом, что и произошло уже во всех развитых странах. В России абсолютизм вот уже сто лет как тормозит ее развитие, ведет в тупик.

— А... где же выход из тупика?

— Выход в социальной революции, в свержении царизма, в национализации земли и крупных предприятий и передачи власти Учредительному собранию, которое должно в максимальной степени выражать интересы всех социальных слоев России, кроме свергнутых разумеется, и в конституционно узаконенной многопартийности — это непременно, ибо однопартийность снова приведет к абсолютизму еще более откровенному, тоталитарному, — спокойно и слишком уж, как показалось Алексею, буднично произнес Станислав Иванович, будто сказал хрестоматийную истину, непонятную лишь одному Несвитаеву.

— Ну а если, допустим, осуществится эта ваша социальная революция — интеллигенцию куда вы денете? на все четыре стороны? а военных, офицеров — к стенке?

— Никто никуда никого «девать», а тем более ставить к стенке не собирается. Просто от помещиков и капиталистов отнимут их привилегии и предложат трудиться наравне со всеми — не больше, не меньше. А интеллигенция будет нужна, очень нужна. И кадровые офицеры тоже. Прямые и честные. Такие как вы, Алеша. Впрочем, с армией вопрос особый. Однако, друзья, мы, кажется, выбрали с вами э-э... несколько неподходящее место для подобных разговоров, хотя зала почти и пуста... Скажите-ка, любезный, — обратился Станислав Иванович к стоящему в почтительном отдалении кельнеру, — у вас тут в ресторации революционной пропагандой случаем никто не пробавляется?

— Как можно-с, — вежливо улыбнулся официант, привыкший еще и не к таким господским шуточкам.

— Слышали?! — поднял палец Станислав Иванович. — Здесь не принято затрагивать политику!

И аккуратно наполнил остуженным золотистым санце-бахером специальный пивной, с откидной крышечкой, стакан.

Когда, покидая залу, проходили мимо Киры Леопольдовны она, бледная от выпитого вина, так откровенно вызывающе улыбнулась Алексею, а по смущенной Липе прошлась таким сатанинским, издевательским взглядом, что у бедного поручика вовсе упало сердце, и Станислав Иванович, от которого, похоже, ничего не ускользало, задержавшись в дверях, за спиной дочери, сочувственно шепнул ему:

— Не принимайте близко к сердцу. В этой красивой рептилии слишком много того, что Фрейд называет «либидо». Но — хороша!

Они стояли втроем на Приморском бульваре, у ограды яхт-клуба.

С моря тянул легкий бриз, и прозрачный осенний воздух был такой свежий и ощутимо упругий, что, казалось, его можно погладить ладошкой.

Станислав Иванович обнял дочь за плечи, стоял строгий, серьезный и теперь казался постаревшим на много лет. Только сейчас Алексей понял, сколько этот человек вынес в жизни, как он устал.

Липа, покусывая травяную стеблинку, задумчиво глядела в море.

А Алексей Несвитаев думал об извечном вопросе, о котором не может не думать мыслящий человек: зачем он живет на земле, что он должен сделать в жизни? И не находил пока ответа. И как же трудно будет ему — вечно сомневающемуся, но чуждому трусости и приспособленчества, среди тысяч маяков мира стремящемуся отыскать лишь один-единственный маяк, маяк своей совести, — как же лихо придется ему на крутых перекатах жизни...

Лезвие германского шпиона пройдет в вершке от его сердца.

Революционные матросы будут его расстреливать, но спасет Бордюгов.

«Черный барон» Врангель Петр Николаевич будет сулить ему золотые горы, чтобы Несвитаев только покинул Советскую Россию.

Он потеряет и снова обретет Липу.

Попадет в тюрьму, а Командующий Морскими силами молодой Советской Республики Александр Васильевич Немитц вызволит его оттуда.

Он с энтузиазмом возьмется за строительство первых советских подводных лодок.

И будет с киркой в руках, в арестантской одежде, строить Беломорско-Балтийский канал...

В 1938 году Михаил Иванович Калинин, вручая ему орден Ленина, спросит, сбылась ли мечта его жизни, и Несвитаев честно ответит: нет, ведь он всегда мечтал, строить мирные исследовательские подводные корабли, а пришлось делать боевые лодки.

А в 1939 году его расстреляют. Как «врага народа». Но он успеет создать те крепкие, надежные советские подводные лодки, которые в Великую Отечественную будут дерзко топить гитлеровские суда, наводить ужас на фашистов.

Все это будет, будет через много, много лет.

А пока они стоят втроем — он, Станислав Иванович и Липа — на Приморском бульваре, и над их головой часы на ажурной мавританской башенке яхт-клуба отзванивают положенные временные отметины. А может быть, — поворотные этапы трудных, выстраданных человеческих судеб.

Евгений Веникеев ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС «ВЕСТЫ»