Нанкинская резня

* * *

В январе 1938 года в Нанкине не было ни одного торгового заведения, кроме военного магазина и рисовой лавки Международного комитета[424]. В гавани практически не осталось кораблей[425]. В большей части города отсутствовало электричество, телефонная связь и водопровод, поскольку японцы согнали и казнили около 50 работников местной электростанции[426]. (Из-за отсутствия воды возникали трудности с мытьем, но многие женщины предпочитали не мыться, надеясь, что это оттолкнет намеревающихся их изнасиловать японских солдат[427].)

Но город все же постепенно возвращался к жизни. По всему Нанкину можно было увидеть людей, которые разбирали чужие дома, отдирая половицы и деревянные панели на дрова, и увозили металл и кирпичи, чтобы отремонтировать собственные дома или продать другим на улице[428]. На Шанхайской дороге в Зоне безопасности собирались толпы перед торговцами, продававшими все, что им удалось добыть, включая двери и окна[429]. Подобная деятельность дала толчок местной экономике – вслед за придорожными торговцами награбленным начали как грибы появляться новые чайные и рестораны[430].

1 января 1938 года японцы объявили о новом городском правительстве: Комитете самоуправления Нанкина (Наньцзин цзычжи вэйюаньхуй), или «Автономном правительстве», как называли его некоторые из находившихся в городе иностранцев[431]. Комитет самоуправления состоял из китайских марионеточных чиновников, которые контролировали городскую администрацию, социальное обеспечение, финансы, полицию, торговлю и транспорт. К весне Нанкин внешне уже функционировал почти как нормальный город. Возобновилась подача воды, электроэнергии и ежедневная почтовая служба. Началось городское автобусное сообщение, на улицах появились рикши, а между Нанкином и Шанхаем стал ходить пассажирский поезд[432]. Нанкин быстро превратился в оживленный торговый центр для японцев, после того как из близ-лежащего города Пукоу сюда начали доставлять паромами небольшие локомотивы, лошадей, сельскохозяйственные орудия, грузовики и прочие грузы.

Признаки жестокой оккупации, однако, присутствовали повсюду. Китайским торговцам приходилось терпеть непомерные налоги и арендную плату, за счет которых финансировалось жалованье новых чиновников во власти[433]. Японцы также открыли так называемые «военные магазины» для китайского населения, которые высасывали из города китайские золото и деньги, заменяя их не имеющей ценности военной валютой[434]. Китайское марионеточное правительство загоняло всех в нищету, конфискуя остававшиеся в городе ценности и имущество даже в присутствии их владельцев[435]. Некоторые китайские чиновники низшего звена цинично шутили между собой: «Мы теперь занимаемся разрешенным грабежом!»[436]

Куда более тревожным, чем эксплуатация населения посредством налогов и конфискаций, стало появление в городе опиума[437]. До японской оккупации опиум был подпольным наркотиком, который тайно курили аристократы и торговцы, но он не продавался открыто на улицах, на глазах у молодежи. После падения города стало возможным без каких-либо помех со стороны полиции свободно посещать опиумные притоны, которые смело рекламировали наркотик с помощью вывесок с китайскими иероглифами «Гуан До», или «Настоящая Земля», – термин, использовавшийся для обозначения опиума.

Чтобы поощрить пагубную привычку и еще больше поработить народ, японцы в Нанкине регулярно использовали наркотики в качестве платы за работу и проституцию. Сигареты с героином предлагали даже десятилетним детям. Профессор-историк Майнер Серл Бэйтс из Нанкинского университета пришел на основе своих исследований к выводу, что в Нанкине и окрестностях героин употребляли около 50 тысяч человек – около 15 процентов тогдашнего населения города.

Многие из тогдашних жителей Нанкина становились легкой добычей наркотиков, поскольку те давали им способ, пусть и иллюзорный, ухода от окружавшей их ужасной действительности. Некоторые даже пытались покончить с собой, глотая большие дозы опиума[438]. Другие, чтобы удовлетворить свою губительную страсть, шли на преступления, что вызвало прокатившуюся по Нанкину волну бандитизма[439]. Создав условия для расцвета преступности в Нанкине, японцы затем воспользовались ею для оправдания оккупации, проповедуя необходимость имперского закона и порядка.

Японские работодатели относились ко многим местным китайским рабочим хуже, чем к рабам, часто убивая их за малейшие нарушения[440]. Выжившие позднее утверждали, что тяжелые условия труда и жестокие наказания имели целью постоянно держать китайских работников в страхе. Один работавший на захваченной японцами фабрике китаец описывал ужасы, которым он был свидетелем на протяжении нескольких месяцев. Когда японский надсмотрщик ложно обвинил его товарища в краже свитера, того замотали веревкой, почти как мумию, от ног до шеи, а затем забили до смерти кирпичами. К концу экзекуции тело утратило всякую форму, и спутанные веревкой мясо и кости бросили на корм собакам. В другой раз японец обнаружил пропажу с фабрики двух пар подкладных плечиков и выяснил, что их использовали в качестве туалетной бумаги. Двадцатидвухлетнюю женщину, которая призналась, что пользовалась в тот день туалетом, затащили за фабрику и обезглавили. Вечером того же дня тот же японец убил мальчика-подростка, которого обвинил в краже тапочек.

Еще японцы в то время проводили над жителями Нанкина медицинские эксперименты[441]. В апреле 1939 года они открыли в городе центр исследований на человеческом материале. Подопытных они называли «дзаймоку», или «бревна». На улице Чжуншань Восточной, неподалеку от реки Янцзы, японцы переделали шестиэтажную китайскую больницу в лабораторию по исследованию эпидемий, которую назвали «подразделение Эй-1644». Хотя лаборатория располагалась возле военного аэродрома, района гейш, кинотеатров, японского консульства, управления военной полиции и штаб-квартиры верховного командования китайского экспедиционного корпуса, она оставалась тщательно охраняемым секретом. Здание окружала высокая кирпичная стена с колючей проволокой наверху, его патрулировала охрана, а персоналу запрещалось упоминать «Эй-1644» в своих письмах домой, в Японию. Работавшие там ученые вводили китайским пленным разнообразные яды, бактерии и смертельные газы, в том числе ацетон, мышьяк, цианид и яды таких змей, как кобра, хабу и амагаса. Японские ученые убивали таким образом десятки человек в неделю, после чего отправляли их тела в печь.

Когда японцы капитулировали в 1945 году, сотрудники «Эй-1644» уничтожили все оборудование и данные, взорвали лабораторию и бежали, прежде чем до Нанкина добрались китайские войска. Об этой секретной лаборатории нам известно лишь потому, что некоторые работавшие там ученые признались в своей деятельности американским следователям после войны.

Те жившие в городе китайцы, кому повезло избежать физического насилия, японских медицинских экспериментов и наркотического соблазна, жили в удушающей атмосфере постоянного страха. Японские власти разработали метод управления массами, организовав население в виде иерархической пирамиды[442]. Каждым десяти домовладениям было приказано назначить главного, а каждым десяти из этих главных было приказано назначить еще одного главного, и так далее. В условиях этой системы каждый мужчина в Нанкине обязан был иметь при себе регистрационную карточку с подписями глав его десятка, сотни и тысячи, подтверждавших его лояльность новому правительству. Каждый также был обязан докладывать о присутствии в его домовладении любого неизвестного или незарегистрированного лица непосредственному главе десятки, который сообщал об этом своему главе, и так далее, пока известие не доходило до районного чиновника городского правительства. Это было не японское изобретение, а традиционная китайская система под названием «баоцзя», возрожденная японцами с целью укрепить их власть над жителями Нанкина.

Японцы подвергали эту систему «баоцзя» частым проверкам, иногда отправляя в город людей без пропусков, чтобы выяснить, сумеют ли они найти ночлег. Если их не отлавливали и не докладывали о них в течение двух часов, главы групп в соответствующих округах сурово наказывались. «Видимо, таким образом, – писал член комитета Альберт Стюард в своем дневнике в 1939 году, – японцы обеспечивали полное послушание новому режиму».