Старший брат царя. Книги 3 и 4

13

В воскресенье восемнадцатого февраля выдалось яркое утро; солнце рассыпалось тысячами искр в снежинках на деревьях, крышах и по улице. Радостная игра света как-то потускнела, когда из ворот Никольского монастыря выехал царь Иоанн со свитой — верховыми отрядами схимников. Впереди два десятка. Немного поотстав, государь и его приближённые: сын и отец Басмановы, Вяземский, Скуратов и ещё пять-шесть опричных князей и бояр. За ним — отборная сотня охраны. Ехали медленно, горячие кони грызли удила, перебирали ногами, поднимая снежную пыль. Только под государем белый конь, у остальных — тёмных мастей. Всадники казались невероятно дородными: на каждом кольчуга под шубой, поверх неё — куколь схимника, однако ж без вышитого черепа на башлыке, под которым шапка — треух дорогого меха. Оружия не видно, но, стоит всаднику наклониться, сабельные ножны оттопыривают левую полу куколя. И непременная принадлежность — у луки седла приторочены собачья голова с оскаленной пастью и аккуратная метла: есть чем выгрызать и выметать крамолу!

Загадочная процессия пугала. Она чёрной тучей неотвратимо надвигалась на центр Пскова!

По совету князя Токмакова, предводителя и воеводы Пскова, все горожане у своих домов выставили столы с постными яствами. Женщины, дети держали хлеб и соль. Устрашённые люди крестились, рыдали, падали на колени... Но страшное облако уходило по улице, а люди продолжали стоять на коленях или лежать ничком на колючем снегу, не замечая холода. Никого не радовал весёлый, праздничный перезвон всех колоколен. Даже солнце, далёкое от людских тревог, вдруг потускнело и спрятало не по-зимнему яркие лучи за серыми облаками, быстро набегающими с заката.

Многие псковские начальные люди и гости видели государя Иоанна Васильевича в столице на праздничных выездах, в храмах на богослужениях. Сколько тогда серебра-золота, редких мехов и драгоценных камней было на украшениях государя! И сам он выглядел взлетающим орлом. А глаза — метали молнии! Хоть и страшен был его взгляд, но привлекало лицо его, порозовевшее то ль от мороза, то ль от возбуждения. Борода хоть и не была окладистой, но волос к волосу расчёсан, ухожена... То было, а сейчас... Ни одной блёсточки на сбруе и на одежде, везде ночь тёмная, ненастная. Лицо худое, потемневшее. А про бороду вообще доброго слова не скажешь — клинышек в несколько волосиков! А покляпость носа вон как увеличилась, клюву уподобилась, прости Господи! Вот глаза блеск сохранили, может, ярче горят! Вроде как в них огонь всеистребляющий!.. Смотрят бывалые люди на государя и не узнают его в этом схимнике. Ведь ему в этом году осенью всего сорок лет исполнилось, а перед ними старец древний! И, жалеючи себя, жалели и его!

В то время в Крому со златоглавыми храмами и пасхальным перезвоном со всех концов города подъезжали опричные начальные люди с малыми отрядами, остальные опричники охраняли выходы из города. На площади перед церквами царя встречало высшее духовенство во главе с игуменом печорским Корнилием. Государь, сойдя с коня, принял благословение, как полагается поцеловал крест и последовал в Троицкий храм на молебен.

Такое же благочестивое начало было и в Новгороде, но потом государь дал знак, и опричники принялись грабить беззащитный город, насиловать, убивать. Вот и теперь опричные сотники и десятники, окружив царя, ждали такого знака с тем, чтобы с криком: «Гайда! Гайда!» броситься вон из храма. Каждый из них уже наметил себе жертвы. Дело было за государем, а он, казалось, забыл обо всём, истово молился, даже падал на колени, следом за ним валились на холодный пол ничего не понимающие опричники.

А государь, поднявшись очередной раз с колен, поманил к себе стоящего недалеко священника и спросил его о Миколе-юродивом. Священник с низким поклоном ответил:

— Микола при храме тут, в келье.

— Веди, — приказал Иван. Недоумевающие опричники двинулись за ним. Он жестом остановил их, за ним последовал только Малюта.

Келья Миколы была на втором этаже пристройки в тёмном закутке. Света от лампады не хватало, потому дверь оставили открытой. Государь, низко наклонившись, вошёл в келью, за ним втиснулся Малюта, священник остался в коридоре. Микола встретил царя, упав ниц. Иван не решился сесть на непокрытое соломенное ложе юродивого, скамей в келье не было. Микола, подняв голову от пола, громко произнёс:

— Аз ждал тебя, великий государь!

Холодом повеяли на Ивана слова юродивого: во время моления государь не мог отделаться от мысли, что кто-то зовёт его к себе.

— Ну вот и встретились! — продолжал Микола, теперь встав на колени. — И не такой ты страшный, как говорят.

— Я страшен для врагов моих, Микола.

— И для-я вра-агов и-и для все-ех про-очих, — будто пропел юродивый. — А я-a не бо-ою-усь тебя-а.

— Тебе нечего бояться! Никто не тронет тебя. Я наказываю только врагов.

— Неправду молвишь, великий государь. Вон он, — Микола показал на Мал юту, — может кого хочешь убить! А мне надобно говорить только правду...

— Я пришёл от тебя выслушать правду, Микола! Хотя у меня много советников, но я желаю послушать тебя. — Юродивый молча продолжал стоять на коленях, уронив голову на сторону и закрыв глаза, Иван напомнил о себе: — Государь желает слушать тебя, Микола.

Юродивый повернул посветлевшее лицо к Ивану:

— О, государь! Вон небо заплакало от жалости к тебе, и я плачу! — Слёзы обильно полились из его глаз, хотелось заплакать Ивану тоже. Чтоб удержаться, он возразил:

— Ошибаешься, ты, Микола. Сюда ехал, солнце светило.

А юродивый, не слушая его, продолжал твердить сквозь слёзы:

— Ой, жаль мне тебя, человече-Иванушка! Вон как жаль! Не ведаешь сам, что творишь. Не Бог управляет твоими деяниями! Ой, не Бог! — Иван попятился к двери. — Погоди, не убегай! Я подарок тебе приготовил, на, ешь! — Юродивый быстро развернул рядом лежащую тряпицу и протянул Ивану кусок ещё кровоточащего мяса.

— Что ты, Микола, я христианин и не ем мяса в Великий пост!

Микола стремительно вскочил на ноги:

— Врёшь, государь, ты грешишь страшнее!! Ты питаешься человеческой плотью! Ты пьёшь кровь детей! Забываешь не только пост, но и Бога!!

Юродивый кричал, подступая к царю. Тот поднял руки, чтобы защититься, а Микола кричал всё громче и громче:

— Ты забыл наставление Господа: «Не убий»! Окружил себя палачами и сам стал палачом!

Иван испуганно пятился к двери, забыв, что она всего в два аршина высотой. Царя загородил собой Малюта. А юродивый вещал:

— Доживёшь, и самые близкие умрут от тебя! Кони станут падать под тобой! Земля на захочет держать тебя!

Иван убегал и слышал за собой:

— Ты взгляни на одежду свою. Это не христианская одежда, а бесов...

Малюта с силой толкнул юродивого в келью и захлопнул дверь. Иван торопливо спустился по лестнице и направился к двери. Опричники, теснясь и толкаясь, спешили за ним. С первых же шагов на паперти Иван поскользнулся, и никого рядом. Побалансировав, не упал. Остановился, дрожа от испуга и удивления: за время молебна погода резко изменилась, дул сильный западный ветер и сеял смесь дождя и снега, которая ледяной коркой повисала на деревьях, сосульками свешивалась с крыш и покрывала толстым слоем льда очищенный от снега холодный камень паперти...

Коноводы и слуги растерялись от неожиданного гололёда. Побежали искать песок, лукошки. Теперь с опозданием сеяли песок под ноги государя. Стремянные торопливо подводили коней. Конь государя, испуганный струйками песка, приседал и пытался вздыбиться, таская по льду коноводов. Но вот его успокоили, государь подошёл и поднял ногу, чтобы встать в стремя. Опричники поддерживали царя. Но тут кто-то услуги ради бросил горсть песка. Конь вздыбился и, упав на бок, принялся биться, пытаясь встать. Ивана успели отнести от опасных копыт.

Растерянность прислуги нарастала. Белому коню помогли подняться и ещё дрожащего, дергающегося от испуга повели к царю. Не растерялся и понял опасность князь Вяземский. Не раздумывая, плетью отогнал конюхов с белым конём. Его сразу понял боярин Алексей Басманов, выхватил у стремянного узду и подвёл царю своего коня.

Иван сразу поехал на выезд, сопровождающие спешно догоняли его, стараясь сохранить хотя бы видимость порядка. Навстречу государю люди выбегали из домов к заледенелым столам и земно кланялись. Опричные начальные люди сбились в бесформенную кучу, двигались за охраной, не понимая, что случилось с государем.

А он не видел дороги. Двое стремянных вели его коня под уздцы. Впереди бежали слуги, рассеивая из лукошек жёлтый песок. Иван, забыв обо всём на свете, твердил шёпотом: «Знак! Вот он, знак от Всевышнего! Небо плачет холодными слезами! Конь падает подо мной! Теперь надо ждать предательства близких! О, Господи! Наставь! Помоги!!»

Скрывался он в покоях побольше часа — молился. Вышел бледный, с потухшим взглядом. Тихо распорядился: дьякам определить, а опричникам взять с псковских концов, с монастырей, церквей и богатых сёл подати по их доходам. Неплательщикам малое наказание, священников и монаси не трогать — их Бог накажет. На всё про всё три дня. Уйдём в четверток третьей седмицы Великого поста. Сказал, повернулся и ушёл, пригласив с собой Малюту.

Вяземский предупредил отъезжающих, что в округе неспокойно, ездить сотнями и быть готовыми отразить нападение.