Блудное чадо

От Варшавы московиты на всякий случай двинулись в сторону Бреста: если кто за ними следит, пусть думает, будто собрались в Москву. Потом при удобной возможности они проселочными дорогами направились к Люблину. По пути приобрели у еврея-корчмаря трех невысоких лошадок, чтобы поберечь своих бахматов.

Шумилов рассудил здраво: там, где двор, там и люди, которым Ордин-Нащокин-младший привез государевы письма. Иезуиты, конечно, извлекут из них пользу, но, чтобы польза была побольше, могут поделиться сведениями с королевскими вельможами. Да и не только с вельможами.

Вся Речь Посполита знала, что Ян-Казимир – король, поскольку носит корону, а правит государством его супруга, королева Мария-Людвика. Это был тот редкий случай, когда поляки не восхищались женщиной за красоту и целовали ручки, отлично сознавая, что место красавицы в гостиной и спальне, потом в детских комнатах, а воистину уважали свою королеву.

Она была умна и честолюбива, не боялась сплетен и смолоду заводила бурные романы – возможно, потому, что ее замужество не входило в планы сперва кардинала Ришелье, потом кардинала Мазарини. Если бы эта принцесса заполучила такого мужа, какого хотела, она бы всю Францию вверх дном перевернула.

Мария-Луиза Гонзага де Невер, дочь мантуанского князя, для того и поселилась в Париже, чтобы выйти замуж за персону королевской крови. Наметила она себе не более не менее как родного брата короля Людовика Тринадцатого – герцога Гастона Орлеанского. Разумеется, ей этого не позволили. Тогда она, отдохнув после неудачи в объятиях нескольких графов и маркизов, обратила внимание на молодого королевского фаворита Анри де Сен-Мара. Фаворит был хорош собой, пользовался доверием и короля, и Ришелье. Из него можно было вырастить мужа, но при условии, что он получит титул герцога. Раз уж она сама – герцогиня Неверская, то и муж должен иметь соответствующий титул.

Десятилетняя разница в возрасте Сен-Мара не смутила. Высокое происхождение невесты затмило бы и двадцатилетнюю разницу. Он обратился за поддержкой к Ришелье, но мудрый кардинал запретил ему и думать об этом браке, назвав жениха и невесту безумцами. Мария-Луиза, кажется, на такой ответ и рассчитывала: теперь, стоя за спиной Сен-Мара, она принялась плести заговор против Ришелье, в который были втянуты и Гастон Орлеанский, и многие аристократы. Кончилось все это плохо – Сен-Мару отрубили голову, принцесса осталась незамужней.

Ее следующий избранник оказался опасен уже не кардиналу Ришелье, а его преемнику, кардиналу Мазарини. Это был лучший европейский полководец, принц Луи Конде. Мазарини был не простак и тоже умел плести интриги. Он задумал отправить принцессу подальше, в польские края, и вскоре к ней посватался король Владислав. Мария-Луиза решила, что в тридцать четыре года лучше быть королевой в Польше, чем незамужней в Париже.

Но не настолько уж далеко Варшава от Парижа, сплетни летают с неимоверной скоростью, и жених, набожный и ревнивый, вскоре узнал о похождениях невесты. Ему даже донесли, что у будущей польской королевы имеется незаконнорожденная дочь. Мазарини послал в Варшаву опытных агентов, и Владислава кое-как уговорили. Поддержка Франции в противостоянии с Османской империей и немалая сумма, обещанные кардиналом, перевесили и моральные соображения, и ревность. 8 апреля 1646 года в Варшаве состоялось венчание.

Теперь Марии-Луизе пришлось от многого отказаться, в том числе и от имени. Богобоязненный супруг не хотел, чтобы она носила имя Богородицы, а из Луизы сделал жену на польский лад, Людовикой.

Супружеская жизнь оказалась довольно унылой, и Мария-Луиза начала вербовать сторонников – впрок, в надежде на будущее. И оно наступило через два года – она овдовела. Королем стал младший брат покойного – Ян-Казимир. Он был на два года старше Марии-Луизы и мог бы считаться привлекательным, если бы не следы оспы на лице.

Возвращаться во Францию, где при короле-ребенке правил Мазарини, вдова не хотела. Идти в монастырь – тоже. Выход из положения Мария-Луиза нашла блестящий. Ее сторонники в сейме и сенате провели постановление о браке вдовы с новым королем. Необходимость такого брака объяснили так просто, что самый безграмотный шляхтич из медвежьего угла понял бы: новый король обязательно должен на ком-нибудь жениться; свадьба, начиная с посольства к тем дворам, где имеются особы королевской крови на выданье, и кончая застольем, – дорогое удовольствие, а казна пуста; брать девицу, о которой ничего не известно, – опасная затея, может оказаться мотовкой или просто дурой, а королеву Людовику все знают, все уважают, никуда за ней ехать не надо, так пусть она с Яном-Казимиром и венчается.

По церковным законам такой брак приравнивался к кровосмешению. Но Ян-Казимир имел хорошую поддержку среди прелатов – он был воспитан иезуитами и сам в 1643 году вступил в братство Иисуса, а уже через три года получил кардинальскую шапку. Но, когда впереди засиял бриллиантовым блеском польский трон, он сложил с себя сан, и это обошлось без лишнего шума.

Марию-Луизу он знал, потому что провел почти три года в Париже – и как раз в то время, когда она уже обратила внимание на Анри де Сен-Мара. Принцессе не было дела до польского аристократа, хотя он и одевался не хуже самых изысканных господ при французском дворе. Уж в чем-чем, а в нарядах Ян-Казимир знал толк. Но не только в них – он привез в Париж репутацию храброго офицера, успел повоевать и с московитами, и с турками.

1 марта 1649 года Мария-Луиза и Ян-Казимир обвенчались.

А несколько лет спустя начался «кровавый потоп»…

Ян-Казимир ничего не мог поделать – шляхта переходила на сторону шведов, город за городом распахивал перед ними ворота, оставалось только бегство в Силезию. И тут оказалось, что Мария-Луиза готова воевать до последнего. Во время битвы за Варшаву в конце июля 1656 года она, сидя на походном барабане, командовала артиллеристами. Наготове стояла ее карета – на случай, если придется бежать. Она, завидев на другом берегу Вислы шведский отряд, велела выпрячь лошадей, чтобы перетащить в более подходящее место пушку, и сама ее направила в сторону неприятеля. Все время войны она поддерживала растерявшегося мужа, а когда шведов удалось выставить из пределов Речи Посполитой, опять занялась политикой. На сей раз она стала привлекать на свою сторону казацких полковников. Казаки ей понадобились, чтобы справиться со шляхтой, способной после смерти бездетного второго супруга выбрать в короли кого попало. Мария-Луиза хотела поставить крест на этой вольнице и заставить сейм принять закон, по которому монарх имеет право при своей жизни избирать себе преемника. Для этого ей требовалась поддержка и внутри страны, и за пределами, потому что убедить шляхту отказаться от привычных прав было мудрено.

Все это Шумилов знал и понимал, что возвращение в Москву человека, имеющего тайные поручения польской королевы и парочку переодетых иезуитов в свите, чревато всякими неприятными событиями. А в том, что иезуиты убедят Ордина-Нащокина-младшего поменять веру, он не сомневался. Коли уж убедили бежать из России…

– Как же его теперь искать? – спросил Ивашка, когда удалось поселиться в Кракове на окраине, в усадьбе вдовы, потерявшей в «кровавом потопе» мужа и двоих сыновей. – Приказывай, Арсений Петрович, куда бежать…

Московиты знали, что Воин Афанасьевич с Чертковым по крайней мере побывали в Варшаве. А куда подевались потом – могли только предполагать. Краков был местом вероятным, но кто их, иезуитов, разберет. Тем более они знают, что по следам перебежчиков уже пущены лазутчики.

Уже было ясно, что обещание вернуться через полтора месяца – вздор. Времени на то, чтобы выследить беглецов, уйдет немало, и следует готовиться к тому, чтобы зимовать в Кракове. Уже похолодало настолько, что пора покупать кожаные контуши на теплой подкладке, еще немного – и потребуются сапоги на меху.

Иезуитских храмов в Кракове обнаружилось немало, и в каждом – причт, и кто-то из священников наверняка еще преподает в коллегиях. Московиты решили попытать счастья в костеле Святой Барбары на Рыночной площади – он первый им на глаза попался. Два дня они изучали местность; наконец Шумилов отправился знакомиться с самым почтенным из ксендзов, собираясь поведать ему историю оршанского семейства, где растут два малограмотных паренька, латыни не знающих, а куда же теперь без латыни?..

Ивашка с Петрухой встали на страже – мало ли что устроит этот ксендз?

Они с любопытством поглядывали на шляхтянок, входивших в костел, особенно на хорошеньких. И даже не поняли, откуда вдруг появилась очаровательная паненка, белолицая и чернобровая, в куньей шапочке и теплой коричневой накидке, в красной юбке, позволявшей видеть узкие сапожки, и с ослепительной улыбкой.

– Поздравляю пана, – сказала красавица Петрухе. – Да что же пан стоит как пень? Берите скорее…

В Петрухину руку был втиснут бумажный квадратик, паненка показала язык, засмеялась и убежала.

Московиты растерялись и не сообразили кинуться в погоню.

– Что там? – спросил Ивашка.

– По-польски. Никак не разберу, читай сам.

Ивашка взял записку и вполголоса прочел:

– «Если пан и впрямь такой благородный рыцарь, каким выглядит, он не побоится прийти после заката солнца, как будет темнеть…»

– Опять?! – зарычал Петруха.

– «…на улице Гродской у апостола Варфоломея», – дочитал Ивашка. – Это что же, у них корчмы теперь по апостолам называют?

– Сукины дети! Нет, ты как хочешь, а я пойду! Возьму с собой две пистоли, кинжал, засапожник! Кистень изготовлю! – буянил Петруха.

– Нишкни ты! По-русски же орешь…

Петруха опомнился.

– Отойдем в сторонку, – сказал он. – Иначе я тут кого-нибудь до смерти зашибу.

Шумилов, узнав, куда лучше отдавать учиться придуманных парнишек, вышел и не сразу отыскал подчиненных.

– Вот, – он показал листок. – Тут список школ, которые надобно навестить…

– А вот тебе послание, – сердито буркнул Петруха. – Ванюша, покажи.

Прочитав записку, Шумилов задумался:

– Дураком нужно быть, чтобы дважды ловить на одну тухлую наживку. Пойти надо, но с оружием. Но никого не убивать, а взять пленного и допросить его так, как в Разбойном приказе не допрашивают.

– Где ж мы тут возьмем дыбу и кнуты?

– Смастерим.

Когда стемнело, московиты вышли на Гродскую. Впереди шел Петруха, за ним в двадцати шагах – Шумилов и Ивашка. Ивашка вел под уздцы двух бахматов, Шумилов ехал верхом, пустив своего бахмата шагом.

Шумилов был спокоен, Ивашка волновался – брать пленника в корчме можно, да трудновато.

Петруха горел желанием отомстить за свой позор. Карабелю из рук выбили, убегать заставили! Но близок час расплаты.

Он спросил у встречного, как попасть к Варфоломею.

– Обернись, пан, – сказал встречный. – И вот тебе Варфоломей – стоит, ожидает.

Не поняв шутки, Петруха резко обернулся и увидел двенадцать каменных фигур, выстроенных в ряд перед костелом.

Понять, где который апостол, было совершенно невозможно.

Все три московита в церковь, понятное дело, ходили, но не всякого святого могли опознать на образах. Святого Пантелеймона – по ларчику с зельями, святого Георгия – по коню и змею, с остальными было хуже. И, опять же, одно дело – православные образа, другое – каменные фигуры, которые до того похожи на людей – только что не шевелятся.