Блудное чадо

Глава девятая

Воин Афанасьевич сперва думал, что попал в рай, потом усомнился.

После долгого и скучного путешествия, которое даже веселого Ваську утомило, он поселился в варшавской гостинице на улице Длугой, и тут жизнь дивным образом переменилась.

Сперва, узнав, что короля в Варшаве нет, Воин Афанасьевич с Чертковым загрустили – это ж еще куда-то тащиться! Решили сперва отдохнуть, посмотреть город. И несколько дней спустя к ним у дверей гостиницы подошел пожилой, богато одетый, с поясом ценой в целую деревню пан. Он полюбопытствовал, не продадут ли ему паны их лошадей, больно ему те лошади полюбились. Слово за слово – к пану подбежала молоденькая и очень красивая паненка, судя по обхождению, дочка, стала просить денег на какие-то девичьи забавы. Состоялось то, о чем в Москве и помыслить было невозможно: отец познакомил незамужнюю дочку с кавалерами и позволил ей шутить с ними и даже перемигиваться.

Потом этот пан, по прозванию Даниэль Лапицкий, предложил вместе ехать в Краков. Хотя дороги и стали спокойнее, чем года три назад, а чем больше народу соберется вместе для путешествия – тем надежнее.

Васька прямо ума лишился – готов был ехать в обществе паненки Зоси не то что в Краков, а хоть в Турцию.

Эта милая панночка умела петь песенки тонким и очень приятным голоском, подыгрывая себе на лютне. Такого московиты раньше не видали и не слыхали. А что за слова! Московская девка такое и выговорить бы постыдилась. «Сквозь очи чисты зори лучисты радостью сияют. Сии пыланья в наши желанья силы вливают…» И дураку ясно, какие такие желания!

Так вот, переглядываясь и пересмеиваясь, доехали до Кракова. А там пан Лапицкий сказал:

– Далее мы с Зосенькой поедем в свое имение. А вас определю на постой к давнему знакомцу. Он молодых людей всегда привечает. Он же и присоветует, как пристать к королевскому двору. Вы, паны, люди молодые, вам королю надобно служить, а не прохлаждаться. Вы моего знакомца слушайте! Он к его величеству дорогу знает и сам часто в Вавельском замке бывает!

Давний знакомец был старый ксендз, когда-то, видимо, полный и круглолицый, но с годами утративший плоть и наживший дряблость лица и рук. Но взгляд у него был острый, голос тихий и властный.

– Благодарю тебя, пан Даниэль, – сказал он Лапицкому. – Ты слово держишь, и я слово сдержу, найду для Зосеньки хорошего жениха, такого, чтобы при дворе был принят и будущее славное имел.

Услышав это, Васька понурился: наверняка ведь посватают девушку за богатого пана, который в недавней войне отличился. А в чем отличился он, Васька Чертков? В возне с дворовыми девками летом на сеновале?

Странствуя с Воином Афанасьевичем, Васька увидел молодых людей, которые занимались разнообразными делами, и вдруг понял: только у них будут богатство и честь, только им отдадут невест с хорошим приданым. Живя на Москве, он об этом не задумывался, знал, что батюшка с матушкой пропасть не дадут, а честь – лишь родовая. Но тут все иначе, и мало быть Василием Чертковым, нужно еще и что-то из себя представлять.

– Премного благодарен буду, отец Миколай, – сказал Лапицкий. – И коли хорошо выдашь замуж мою Зоську, пожертвую в любой храм, куда велишь, большое резное распятие.

Потом отец Миколай предложил московитам поужинать. За столом Ордин-Нащокин-младший неожиданно для себя рассказал о своем бегстве и желании служить польскому королю, раз уж так получилось…

– Похвальное желание, – согласился ксендз. – Полагаю, денег вы с собой взяли не так уж много, так что служить не просто желательно, а придется.

И, перейдя на латынь, произнес небольшую, но проникновенную проповедь о долге шляхты, откуда бы эта шляхта ни взялась, хоть из Московии, хоть из Лапландии. Воин Афанасьевич отвечал не так бойко, путался в глаголах, но со своей ответной речью справился, чем и заслужил похвалу.

Потом московиты стали осторожно выпытывать насчет Зосеньки. Оказалось – незаконное дитя, пан Лапицкий пригулял ее с некоей вдовушкой, а теперь вот боится, что хорошие женихи не посватаются. Васька даже обрадовался: если богатые не посватаются, так, может, ему девушку отдадут? Ксендз был умен – поскольку Васька не сумел скрыть радости, сказал: паненка еще молода, года два может соблюдать девичество, а за два года умный человек найдет способ стать еще и чиновным, и богатым. Васька понял, что отец Миколай на его стороне, а была у него, Васька, такая особенность – он хорошо помнил, кто ему сделал добро.

Поселившись в доме пожилой шляхтянки, духовной дочери ксендза Циховского, Воин Афанасьевич и Васька стали гулять по Кракову и улучшать свой польский язык. Городу во время «кровавого потопа» не повезло: перед войной по нему прогулялась чума, в войну он побывал в руках у шведов, многие костелы и монастыри были разрушены. Вавельский замок уцелел, но город обезлюдел и лишь теперь понемногу стал оживать. Поняв, что в замке поселились важные господа, прибежали купцы с товарами, открыли свои заведения ремесленники. Товар был, и хороший товар, но уже приходилось беречь деньги.

Ксендз их не беспокоил, но недели через две прислал за ними мальчика.

– Я говорил о вас с его величеством, – начал он, – и его величество готов взять вас в покоевые. Но только пана Ордина, пану Черткову придется состоять пока при нем. Это будет не сразу. И еще я говорил о вас с неким богатым паном. Он просил передать вам этот кошель с золотыми дукатами.

Воин Афанасьевич и Васька переглянулись.

– Вот так, не зная нас, взял да и отдал кошель? – спросил удивленный Васька.

– Отчего же не пожертвовать на благое дело? Вы пока эти деньги не тратьте. Когда попадете в Вавельский замок, приглядитесь, как одеваются покоевые его величества.

Но служебные дела пришлось отложить – Воин Афанасьевич простудился не на шутку и две недели провалялся в жару, а потом еще столько же не выходил из дома. Отец Миколай навещал его, расспрашивал о московских делах и предложил принести книг. Без книг Воин Афанасьевич скучал.

Готовя его себе на смену, батюшка с детства заставлял много читать и писать. Будь сынок иного нрава, хитрил бы, чтобы вырваться на двор к другим парнишкам. Этот же охотно сидел в горнице за столом или стоял перед аналоем, на котором лежала здоровенная книжища. Очевидно, поэтому жизнь, которая не укладывалась в книжные правила, раздражала его безмерно.

Книг Воину Афанасьевичу было принесено немало, и таких, каких он ни во Пскове, ни в Москве, ни в странствиях, ни в Царевиче-Дмитриеве не видывал. Они лежали двумя стопками на столе – «Метафизика» и «Логика» Монасия, «Красноречие» Каузина, еще Липсий – «Политика», «О республике», «Вступление в стоическую философию», еще комментарии к речам Цицерона, еще сборник проповедей Галятовского «Ключ разумения», еще творение Никколо Макиавелли «Государь». Все это были незнакомые имена, и Воин Афанасьевич очень хотел бы запереться с книгами и читать их в полное свое удовольствие, делать выписки, сравнивать и рассуждать. Но он выздоравливал, и следовало поскорее предстать пред королевские очи.

Государя Алексея Михайловича Ордин-Нащокин-младший так не боялся, как боялся польского короля. Государь был свой, а этот…

Этот еще только мог стать своим. Иногда Воин Афанасьевич говорил себе: этот должен стать своим.

Как-то у него в голове увязались понятие «свой» применительно к монарху и письма, написанные затейным письмом, с которыми он не расставался. Передача писем в руки Яна-Казимира означала, что отныне у Ордина-Нащокина-младшего иного государя нет. Это было исполнено тайного и высокого смысла, хотя, если рассудить трезво, смысл был простой и даже низменный – купить благосклонность короля.

В какой-то мере передача писем смахивала на «шествие на осляти» в Вербное воскресенье, когда патриарх едет на коньке, переряженном в осла, а царь ведет животное под уздцы. Тоже ведь – можно чистосердечно веровать в этот миг, что под патриархом ослик, как под Господом Иисусом, а можно усмехаться, зная, что это конек в попоне и особой ушастой шапке.

Ваську же заботило иное. Родители приучили его соблюдать посты. Шел Рождественский пост, а Васька, видя на столе скоромное, забывал о правильном воспитании. Если бы, как дома, ставили на стол миску с постными щами, да другую – с солеными рыжиками, да третью – с гороховыми комьями, ел бы, что дают, без размышлений. А тут потянешься рукой и замрешь – вспомнишь, что не положено; потом задумаешься, а рука сама и цапнет гусиную ногу…

Наконец настал день, а точнее, поздний вечер, и отец Миколай повел московитов в Вавельский замок.

Замок стоял на круче, под кручей была пещера, в которой неведомо когда жил страшный змей. Змея давно истребили, а все равно глядеть на черную дыру было страшновато. Да и на замок – тоже… Эк он чернеет на темном небе, и окошки нехорошо светятся…

– Не бойтесь, вы понравитесь его величеству, – ободрял отец Миколай. – Его величество охотно берет на службу православных. Недавно принял в покоевые пана Яна Мазепу, совсем молоденький панок, и православный…

О том, что Ян-Казимир, воспитанный немцами и иезуитами, недолюбливал поляков, старый ксендз умолчал.

Король принял будущего покоевого в спальне, где занимался важным делом – стоял, растопырив руки, а двое портных закалывали на нем булавками французский брасьер – коротенький, не достигавший пояса, и с короткими разрезными рукавами. Ян-Казимир был щеголем во французском вкусе, польское же платье надевал изредка и главным образом из политических соображений, но иногда приходилось из соображений климатических: парижские моды не рассчитаны на польские зимы.

– Вот господа, которые желают служить вашему величеству, – почтительно сказал отец Миколай.

Он заранее предупредил московитов, чтобы в ноги не валились, а поклонились в пояс.

Иван Афанасьевич после поклона осмелился взглянуть на лицо своего будущего повелителя. И точно – оно было побито оспой, но не настолько, чтобы сделалось страшно. Хуже было другое – большие черные глаза короля смотрели недовольно, а между бровями сразу обозначились две морщины, как говорили, – признак неуемной гордости.

– Я рад, – ответил король. – Пока портные трудятся, расскажите мне о Москве.

– Москва – ужасный город, ваше величество. Там самые грубые нравы, какие только могут быть, – честно сказал Воин Афанасьевич.

– Вы настолько ее не любите?

– Я ее ненавижу, ваше величество.

И это было сказано вполне искренне – Воин Афанасьевич вспомнил молодых стольников и их едкие издевки.

– За что же?

– За то, что там только знатный род в чести, а разум, а верная служба, а способности ничего не значат! Я же хочу служить государю, который умеет это ценить! – пылко воскликнул воеводский сын. – И я желаю… желаю оказать услуги… я привез важные бумаги…

Тут он замолчал, не желая рассказывать о государевых посланиях при посторонних.

– Услуги в возможной войне с вашим государем?

Воин Афанасьевич был человек невоенный, и вопрос короля его озадачил. Но следовало понравиться, и он, совсем малость подумав, ответил:

– Да, ваше величество. Мой отец – один из главных советников русского царя, он человек очень образованный и многому меня учил…