Наблюдательный отряд

Отправив госпожу Круминь, Лабрюйер пешком пошел к Суворовской, благо было недалеко, всего два квартала. Там он у первого же дворника с метлой и совком спросил, где ближайший дровяной склад.

Рижские кварталы были своеобразны – по периметру стояли недавно построенные прекрасные дома, в которых была вся роскошь прогресса: ванные комнаты, удобные клозеты, электричество, телефонная связь, а в самом квартале – чуть ли не хуторские пейзажи, деревянные домишки и даже огороды. Лабрюйер бы не удивился, обнаружив в таком хозяйстве и корову с теленком. Именно в глубине кварталов можно было встретить тайный притон разврата, беглого каторжника, скупщицу краденого и прочую сомнительную публику – оттуда, зная местную географию, легко было выбежать на любую из четырех улиц.

Но сейчас умные люди, вкладывающие деньги в строительство доходных домов, сообразили, что земля под халупами и сараями не хуже всякой иной в центре города, и здание, доступ к которому лишь чуть-чуть затруднен, тоже привлечет немало рижан.

Однако строительство – сложное дело, сперва нужно снести старые дома, потом – завезти материалы, и не всегда удавалось это сделать стремительно. Лабрюйер, переходя от дворника к дворнику, набрел в конце концов на участок в квартале, заключенном между Суворовской, Мариинской, Романовской и Невской улицами. Там снесли деревянные постройки и на том пока остановились; но, поскольку время – деньги, хозяин участка велел там выстроить сарай и устроил торговлю дровами; и земля таким образом понемногу окупалась, и местные жители были довольны.

Там-то и обосновался загадочный Барбос, а отсыпался после ночной вахты как раз на кухне у соседского дворника, на полу возле печки, что обходилось работодателю совсем недорого – полтора рубля в месяц. Всех это устраивало – дворничиха еще и подкармливала старика.

Где Барбос болтался с полудня до ночи, никто не знал, и Лабрюйер решил заглянуть сюда часа через четыре после наступления темноты. А пока следовало срочно что-нибудь съесть. Сидя с Ольгой Ливановой, Лабрюйер полакомился пирожным, и только. А желудок требовал хотя бы котлеты с картошкой, если не порядочной свиной отбивной или горячего айнтопфа.

Поев в кухмистерской, Лабрюйер пошел в фотографическое заведение – немножко отдохнуть. Он уселся в салоне с газетой и смотрел, как Ян обслуживает клиентов. Парень был безупречно вежлив, да и фотографические карточки у него получались все лучше и лучше. Лабрюйер даже подумал, что можно доложить начальству: незачем присылать другого фотографа, этот вполне заменит фрейлен Каролину, а Хорь пусть наконец избавится от юбки с блузкой и отрастит усы.

Это следовало бы сделать хотя бы в пику Горностаю! Горностая развлекал маскарад Хоря – ну так пусть поищет себе других развлечений, в кабаре сходит, в цирк, наконец!

Поиски маньяка, убившего по меньшей мере трех девочек, по решению Енисеева были пока что прекращены. А следовало строго допросить Нюшку-селедку. Она что-то знала, вот только что?

Разговор с судомойкой, бывшей дорогой проституткой, сейчас казался ему трудным и даже опасным. Видимо, желание избежать беседы с женщиной и подсказало мысль: а что, если есть некий незнакомец или незнакомка, кому случайно, или не совсем случайно, стало известно о том, что Лабрюйер идет по следу маньяка, пусть и с опозданием на много лет. Кто бы это мог быть?

Неужели теща ормана Мартина Скуи?! Сам Скуя слышал разговоры седоков и мог сделать выводы. Выходит, визит к теще он не просто так откладывал, сперва хотел расправиться с Леманом и Грунькой-пронырой?

– Брр… – сказал Лабрюйер. И чем больше он думал об этом деле, перебирая подробности, тем яснее становилось: Скуя может оказаться связующим звеном между обоими убийствами и маньяком. Но… но трогать его пока не надо…

А вот кого надо потрогать – так это объявленного невменяемым бывшего студента Андрея Кляву. Если только он еще жив. И если он в своем уме.

Хотя – нет, нельзя, пока не выяснится, кто погубил Лемана и Груньку-проныру. Не то и вовсе без свидетелей останешься…

Еще о розыске знало семейство Круминь. Все четверо. Дворник заходил в салон, приносил дрова для печки, что-то еще чинил, а уж госпожа Круминь – так ли горячо она любит Лабрюйера с Хорем, чтобы по-матерински опекать их? Ян – уже вроде мебели, на его присутствие почти не обращают внимания. Пича – шустрый мальчишка, который, попав в умелые руки, много чего выболтает за детское пружинное ружьецо.

Нужно было посоветоваться с Росомахой. Не с Енисеевым, а с Росомахой – больше надежды на взаимопонимание.

Лабрюйер бы и до других злодеев додумался, но прибежала госпожа Круминь. Пича ей сказал, что Лабрюйер сидит в салоне и скучает, так она принесла кофейник и горячие картофельные оладьи.

Перекусив, Лабрюйер собрался, оделся и пошел искать загадочного Барбоса.

В нескольких деревянных домах посреди квартала еще жили люди: звали домой с крыльца заигравшихся в снегу детей, возвращались домой после трудового дня, перебегали к соседям – как водится, за спичками или солью. При них дровяные воры вряд ли полезли бы на склад. Лабрюйер прогулялся вокруг квартала, вернулся – двор притих, только дырки в ставнях светились. Пожалуй, пора было сторожу заступать на вахту.

Барбос оказался крепким дедом, с выправкой бывшего солдата, а на подкрепленный гривенником вопрос, что его свело с Ротманом, ответил прямо: немало вместе пошалили.

– Я его по важному делу ищу, – сказал Лабрюйер. – Он обещал одно мое поручение исполнить, да пропал.

– Деньги вперед дали?

– Н-ну… да, вперед.

– Вот ведь жулик!

– Ты когда его в последний раз видел?

– Когда – не скажу, у меня теперь все дни одинаковы – полдня дрыхну, потом без дела слоняюсь, потом склад сторожу. А вот где – скажу. На Романовской. Ротман меня навестил, пошли погулять. Тут поблизости ве… вере…вереге… как бишь ее? Столовая открылась, где мясного не бывает, они с черного хода иногда котел с кашей выносят, только нужно свою миску приносить. И там же котельная, кочегар пускает посидеть, если ему две копейки дать. Чем плохо – сиди в тепле, сытый, есть чего вспомнить…

– Так ты его в котельной, что ли, в последний раз видел?

– Да нет, прямо на улице. А еще гривенничка не пожалуете?

– Пропьешь?

– За ваше же здоровьице и пропью.

– Держи да говори скорее. Я, за тобой гоняясь, уже нос отморозил.

Барбос расхохотался и вдруг смолк.

– А и то… нехорошо, что Ротман пропал, он неспроста пропал… Вот я сейчас подумал – так и вижу, что неспроста.

– А как это было?

– Как? Идем по Романовской за кашей, толкуем. Идем аккурат от Суворовской к Дерптской. И посреди квартала мой Ротман вдруг встал в пень, словно ноженьки отнялись. Я ему: ты чего? А он мне: Еремка… Ерема – это, значит, я, Ермолай. Еремка, говорит, гля – человек с того света вернулся! Я – креститься! Ведь и впрямь – выходец с того света!

– Много ты их встречал? – удивился Лабрюйер.

– Бог миловал! А только рожа – будто он месяц в гробу пролежал и черви ее, рожу, уже обглодали.

– Значит, с того света… И что дальше? Мимо прошли?

– Какое там мимо! Ротман говорит: Еремка, мне ведь этот покойник-то и нужен! На что, спрашиваю, тебе такое страшило? А он мне: нужен, да и только! Это, говорит, Бог мои молитвы услышал и нарочно его с того света воротил. Ты, говорит, Ерема, ступай, я тебя догоню.

– А потом?

– Я, дурак, пошел. А он ведь меня так и не догнал.

– И больше не появлялся?

– То-то и оно… Прямо сгинул… Вы, господин хороший, коли увидите его, передайте – пусть приходит. Или хоть придите скажите, что отмучился раб Божий. Свечку за него, правда, ставить нельзя, ну, я так, по-простецки, помолюсь. Ночью, когда тут вышагиваешь, не знаешь, чем себя занять, так можно и помолиться…

Лабрюйер возвращался домой не то чтобы озадаченный – что-то в этом роде он и предполагал, – а скорее задумчивый. Если Ротман жив – то где он? А похоже, что выходец с тобой света с ним уже расправился.

Что это значит? То, что «череп» хочет числиться в мертвых. До такой степени, хочет, что готов убивать, лишь бы никто не заподозрил, будто он жив. Ротман сдуру спугнул его – и вот результат. Те двое убогих, возможно, видели, как Ротман беседует с «черепом»… что же он, проклятый, затеял?..

Если он может доказать невиновность Ротманова племянника – значит, он в пятом и шестом годах был в Риге. Когда же совершилось фальшивое переселение на тот свет? И почему? Знакомство с Ротманом уже говорит не в пользу «черепа». Может, мошенник высшей пробы?

Уйдя из сыскной полиции, Лабрюйер не знал, что за новые герои преступного мира осчастливили Ригу своим вниманием.

Стало быть, придется искать Лореляй.

Отношения с этой воровкой были довольно странными – порой Лабрюйер просто ею восхищался. Маленькая, худенькая, белокурая, она отлично исполняла роль двенадцатилетнего мальчишки, но лазила в окна лучше всякой обезьяны. Видимо, и он ей понравился. Несколько раз Лабрюйер ловил Лореляй, но тогда оба были молоды и азартны, враждовали всерьез. Со временем их отношения стали чем-то вроде игры «кто кого», а потом уж до того дошло, что они могли, встретившись, совершенно по-приятельски поболтать.

Решив, что утром нужно будет съездить в Гостиный двор и поузнавать о Лореляй, которая считала это место своими охотничьими угодьями, Лабрюйер отправился домой.

Стоило войти и раздеться, как в дверь постучал Хорь. Он, видно, из своего окна поглядывал, не засветятся ли окошки Лабрюйера.

– Они не приходили? – спросил Хорь.

– При мне – нет.

– Завтра я им телефонирую.

– А если они скажут – фрейлен Каролина, собирайтесь, вечером идем на «Демона»? Тогда что?

Хорь хлюпнул носом, и получилось это очень жалостно.

– Черт, ну что за гадость! Я понимаю, была бы какая-нибудь чума или хоть инфлуэнца! Не так было бы обидно! А то сопли, как у младенца!

– Совершенно оскорбительная хворь, – согласился Лабрюйер. – Пошли чай пить. Я так промерз, что завтра, чего доброго, буду вроде тебя – на ходу на сопли наступать.

– Сочувствую. Завтра с утра я поеду в Гостиный двор добывать сведения. – А что такое?

За чаем Лабрюйер рассказал Хорю про выходца с того света и Ротмана.

– Нам бы сейчас очень пригодилась карточка Ротмана – было бы что людям показывать. А по описанию его вовеки не найдешь – половина рижских бездомных под это описание подойдет.

– Карточка твоего «черепа» тоже бы очень пригодилась… Хотя бы твоим полицейским друзьям ее показать – может, он много лет назад сгинул без вести, а дело в архиве осталось…

– Хорь, ты прав. В деле может оказаться и его карточка. А узнать имя – это уже немало. Но сперва – в Гостиный двор.

Гостиный двор был таким местом, где вокруг богатых лавок русских купцов ошивалось немало всякой сомнительной публики. Поэтому там бродили агенты сыскной полиции – смотрели, не вынырнет ли какой старый знакомец с ужасающей репутацией.

Лабрюйер подошел к знакомому приказчику, пожилому и опытному, подождал, пока тот отмерит покупательнице десять аршин черного бархата, и спросил – но не про Лореляй, а про ее напарницу Трудхен. Эта почтенная особа именно тут была прихвачена на горячем – залезла в карман к растяпе, и потому приказчики ее хорошо запомнили.