Наблюдательный отряд

Глава седьмая

Фирст был на задании, а Линдер не имел времени на разговор, он должен был выезжать в Московский форштадт, где обнаружили сильно покалеченного, ограбленного, но способного давать показания русского купца. Он взял фотокарточки и обещал передать их Фирсту.

– Другим агентам тоже покажи, – попросил Лабрюйер. – Может, дамочка кому-то уже знакома.

– Хорошо, а теперь – извини, бегу.

Из сыскной полиции Лабрюйер пошел к Немецкому театру – искать ормана, который возил блондинку. К счастью, там в очереди обретался Мартин Скуя. Он вместе с Лабрюйером обошел собратьев по ремеслу, и хозяина пролетки определили точно – Бертулис Апсе, искать его лучше у Новой Гертрудинской церкви.

– К теще не заезжал? – спросил Скую Лабрюйер.

– Заезжали с женой.

– Не нашелся Леман?

– Теща говорит – там вообще странные дела творятся. Внуки Лемана куда-то подевались. В доме – только дочка с мужем, да еще к мужу приехали два каких-то парня, теща слыхала – будто бы племянники. Она говорит – не хотела бы с этими племянниками встретиться ночью на пустой улице.

– Этого еще не хватало… А что за человек Бертулис Апсе?

– Обычный человек, ездит правильно, я не слыхал, чтобы он в происшествие угодил. Ну, ездит давно, лет десять, наверно… Лошади у него староваты, но спокойные… что еще?..

– И на этом спасибо.

В фотографическое заведение Лабрюйер возвращался пешком и неторопливо. Там его ждала суета, а ему было над чем поломать голову.

Пройдя мимо заведения, он направился к Новой Гертрудинской церкви. Место было для орманов привлекательно тем, что там стоял известный всей Риге Большой Насос, а рядом шла торговля съестным, и умные соседки приносили корзинки с горячими, прямо из печки, пирожками.

Бертулиса Апсе Лабрюйер не нашел, но просил орманов передать: пусть заглянет в «Рижскую фотографию господина Лабрюйера».

Темнело, и рабочий день в фотографическом заведении близился к концу. Пора было запирать двери. Лабрюйер вместе с Хорем и Яном забрался в лабораторию, и там Хорь принялся колдовать над Яновой пленкой, вытягивая изображение блондинки, добиваясь максимальной резкости. Ян внимательно следил за манипуляциями – учился. Госпожа Круминь в это время прибиралась в салоне.

Потом Хорь признался, что еще не совсем здоров, и госпожа Круминь принесла ему целебных травок. Хорь ушел домой – лечиться, а Лабрюйер, отпустив Яна, сходил поужинать во «Франкфурт-на-Майне» и вернулся в фотографическое заведение. Нужно было дождаться Сеньку и узнать, куда бегала и с кем говорила Нюшка-селедка. С Сенькой было условлено, что он дворами проберется к квартире Круминей, живших, как и полагается дворницкому семейству, на первом этаже, постучит в окошко, и тогда кто-нибудь введет его в заведение с черного хода.

Сеньки все не было и не было. Лабрюйер с горя сел читать «Принцессу Грезу». Красивый и отважный герой Бертран (помирающего Рюделя Лабрюйер не счел героем) с боями пробивался к принцессе Мелиссинде, чтобы прочитать ей стихи. Случилось то же самое, что с Бальмонтом, – стихи, вокруг которых персонажи пьесы развели столько суеты, показались Лабрюйеру вычурными. Но настала минула, когда он поймал себя на острой ненависти к принцессе. Это его удивило, читать было все интереснее, узнать, выдержит ли Бертран атаки соблазнительницы, – все важнее.

В самую решительную минуту Лабрюйер услышал, как через черный ход кто-то пробирается в заведение. Он отложил книгу, достал револьвер. Но это были Енисеев и Росомаха.

– Ну-ка, Леопард, расскажи подробно, где ты взял этот чертеж, – потребовал Енисеев.

– Какой чертеж?.. А-а, летающий пароход! – вспомнив приспособленные к бортам аэроплана колеса, воскликнул Лабрюйер. – У Панкратова снимал комнату изобретатель, я же рассказывал, этакий гений из провинции. За комнату, понятное дело, не платил, и Панкратов его выставил. А чертеж он при сборах попросту забыл.

– Понятно. Я показал это произведение искусства нашим чертежникам. Сделано-то безупречно. И тут входит инженер, Розенцвайг. Ему любопытно стало, мы и показали. И знаешь, что он сказал? Что отвезет эту штуковину на «Мотор», к Калепу, потому что она, кажется, может очень пригодиться. Так что неплохо бы отыскать изобретателя. Если в его затее есть хоть какой-то смысл, ему заплатят.

– И мы внесем свой вклад в развитие русской авиации, – добавил Росомаха. – Думаете, нас хоть кто-то поблагодарит?

Наблюдательный отряд дружно расхохотался.

– Как госпожа Круминь приняла мой подарок? – полюбопытствовал Енисеев.

– Спроси лучше, как я его принял. Чуть не поседел, – огрызнулся Лабрюйер. – И за нами следят, я сам видел топтуна.

– Вот и прекрасно. Сделай, пожалуйста, описание. И тогда им займется Акимыч. Да что это я раскомандовался? Где Хорь?

– Сказал, что выйдет ненадолго. И в самом деле, куда-то запропал. А насчет утюга ты поторопился. Ян с Круминем старый нашли.

Лабрюйер описал найденные под помостом сокровища, Росомаха рассмеялся:

– Это, может, даже не Пича, а сам старый Круминь припас!

– Сумасшедшее у нас все-таки ремесло, – горестно признался Енисеев. – Казалось бы, дрянь какая-то – чугунный утюг! А ведь сколько смыслов в него может быть вложено, кроме его прямого назначения. И вот дергаешься, беспокоишься, разгадываешь – в ущерб более серьезным делам. А оказывается – трата времени, и винить некого. А не потратили бы время – оказалось бы, что как раз в утюге кроется государственная тайна.

– Мы идем неверным путем. Нужно было подтолкнуть к настоящему розыску госпожу Круминь. Она бы нам столько государственных тайн откопала – успевай только слать донесения, – заметил Росомаха. – Что, Леопард, она больше не ходила допрашивать соседок?

– Кто ее разберет. Она обо всех своих маневрах не докладывает.

– Но сама мысль, что преступление могло быть совершено во время беспорядков, мне нравится. Тогда ведь было столько безобразий… – Енисеев покачал головой. – Ты бы потолковал с ней об этом, Леопард. Вот этот твой Ротман – тоже ведь ищет свидетеля, который подтвердил бы невиновность племянника, и кого-то уже нашел. Через Ротмана можно выйти на подлинного виновника расстрелов…

– Который сейчас благоденствует в Риге и в ус не дует? Горностай, ты в школе плохо географию учил. Из Риги перебраться в тот же Стокгольм несложно. Требуются темная ночь и опытный рыбак с паровым катером. Маршрут – из Риги в ту же Виндаву можно и пешком дойти, там немногим более полутораста верст, местность лесистая, если двигаться целым отрядом и знать, где устраивать дневки, так это – увеселительная прогулка. Оттуда – на Готланд, и – все, ты свободен. Те, кто безобразничал в пятом или шестом году, или в Сибири, или за границей, я это в который раз повторяю! – Лабрюйер уже начал сердиться.

– А если не все? Тот, за кем гоняется Ротман?.. Он ведь не простой свидетель, если пытался убить Ротмана и убил его сожителей, – возразил Енисеев.

– Я полагаю – это человек того же круга, что и Ротман, только более везучий. Он остепенился, он, может, жениться собирается! И тут Ротман призывает его свидетельствовать! А при свидетельстве все его жизнеописание на свет божий вылезет. По описаниям, «череп» одет более чем прилично, ведет себя достойно, когда не бегает по кладбищам, и совершенно не хочет, чтобы в его прошлом копались. Не смотри на меня так, Горностай, я уже почти выяснил, где он живет, теперь главное – добраться до него прежде, чем полиция найдет в подвале покойников и приступит к неторопливому розыску. Но я могу спорить, что «череп» – не тот, кто нам нужен.

– А твой маньяк, значит, тот, кто нужен? Да он за это время мог в Австралию убраться!

– Ты забыл, что убиты Петер Леман и Грунька-проныра. Он – в Риге или поблизости от Риги. И я его найду, – твердо ответил Лабрюйер.

Про загадочную блондинку он решил пока не докладывать. Раз Енисеев не верит в причастность маньяка к утечке сведений о военных заказах – то и бог с ним; еще прицепится, чего доброго, к тому, что Лабрюйер пускает на ветер казенные деньги.

– Господа, господа! Нам нужны они оба! – воскликнул Росомаха. – И перестаньте ссориться, это нелепица – в ваши-то годы. Смешно смотреть, ей-богу.

Енисеев и Лабрюйер разом друг от дружки отвернулись.

– А что, Леопард, не напоишь ли чаем? – спросил Росомаха.

– Хорь, – сказал Енисеев, первым услышав, что возле двери черного хода копошатся. Но это был дворник Круминь, в тулупе поверх исподнего, который привел Сеньку Мякишева. По лицу дворника было видно: будь его воля, он бы эту цыганскую рожу близко к заведению не подпустил, но если господину Гроссмайстеру угодно якшаться с цыганами – глас рассудка умолкает.

– Докладывай, – выйдя из лаборатории, велел Лабрюйер.

– А нечего докладывать. Баба никуда не побежала, а на кухне хозяйничала. Потом, как народ разошелся, хозяин на нее орал. Опять, говорит, набралась! А она – что? Отбрехивалась, потом домой побрела, она угол на Банной снимает, там и спать завалилась. Никто к ней не приходил, никто ее не спрашивал, никого она никуда не посылала. Про нее говорят – живет бедно, пьет, никто с ней дела иметь не хочет, селедкой потому прозвали – любит селедкой закусывать. Дружится только с тамошними, приличные люди никогда ее не навещают. Спьяну хвастается, как на Канавной в лучшем доме служила и соболя носила. Вот все.

– Молодец, – похвалил Лабрюйер. – Вот, господа, рекомендую – Семен Мякишев, хочет быть агентом сыскной полиции, учится прямо на ходу – все вызнал про Нюшку-селедку. Получается, что она к убийству Груньки-проныры отношения не имеет. С одной стороны, плохо – потому что нужно искать других путей к убийце. С другой, хорошо, что не нужно тратить время на Нюшку.

– Значит, ты продолжаешь ловить маньяка? – спросил Енисеев. – А поискать третьего злодея не хочешь? У тебя пока маньяк и «череп», но может быть еще один, как говорят аглицкие милорды, скелет в шкафу. Ищи другие сомнительные случаи.

– Разумеется, я их буду искать. Вот и Мякишев мне поможет. Мякишев, эти господа – из столичной полиции, ловят шайку, – по-простому объяснил Сеньке Лабрюйер. – Поскольку ты сейчас хорошо себя показал, то я бы хотел, чтобы ты и впредь выполнял мои приказания.

– Разумно, – согласился Росомаха. – Парнишка на агента непохож, в таком качестве его в Риге еще не знают… или уже знают?..

– Я господину Фирсту два раза помогал, – похвастался Сенька. – Господин Панкратов нас свел.

– А как ты с Панкратовым познакомился? – спросил Енисеев.

– Меня к нему послали. Сам-то я из Люцина. Решил в Ригу перебраться, что мне там высиживать? А у матери кум в полиции служит, околоточным. Он дал записку для господина Панкратова. Я три дня его искал, насилу отыскал. Он прочитал, посмеялся, свел меня с Корчагиным, это грузчик, велел при амбаре жить, чтобы знать, где меня искать.

– Карьеру, значит, решил сделать? Полицейскую?

Усмешка Енисеева, как всегда, не понравилась Лабрюйеру.

– Ничего плохого в полицейской карьере я не вижу, – ответил он вместе Сеньки.

– И я не вижу. Более того – я предлагаю господину Мякишеву сотрудничество. Уступи его мне, брат Аякс, он мне пригодится, – сказал Енисеев.