Молодой Александр

Кости Филиппа хорошо сохранились по сравнению с другими кремированными останками. Тело царя могло быть завернуто в какой-то плотный, огнеупорный плащ или лежать на негорючей поверхности внутри костра[813]. Те, кто был ответственным за сбор его останков, проделали тщательную работу: нашли и сохранили даже молоточек – косточку в среднем ухе, одну из самых маленьких в человеческом теле[814]. Их сложили в ларнакс в анатомически правильном порядке: череп сверху, длинные кости внизу[815]. Помимо фрагментов царских одежд и венка, на костях выявлены следы композитного материала, содержащего белый пигмент, известный как египетский хантит, – вероятно, это все, что осталось от религиозной или посмертной маски, которую положили поверх останков[816]. Исследование скелетного материала добавило интересные подробности, связанные с внешностью и здоровьем Филиппа. Оценки роста варьируют от 160 до 170 сантиметров, он не был высоким человеком даже по древним меркам[817]. Узлы Шморля, обнаруженные на его нижних позвонках, указывают на интенсивную верховую езду. Много внимания было уделено черепу в надежде найти рану от стрелы, которую он получил в Мефоне, но фрагментарность костей и их деформация, вызванная высокой температурой, затрудняют выводы. Однако есть признаки того, что Филипп страдал рецидивирующей инфекцией (возможно, синуситом – воспалением околоносовых пазух), которая могла возникнуть в результате травмы лица. Единственной раной, идентифицированной с уверенностью, был след от небольшого лезвия на одной из костей пальца левой руки – такая рана упоминается в древних источниках как одна из известных травм Филиппа[818].

Анализ останков женщины из вестибюля оказался более сложной задачей. Они фрагментированы сильнее – это позволяет предположить, что кремация произошла при других обстоятельствах, очевидно, отдельно от предыдущих останков; ее великолепная диадема также была спасена от огня, который оставил после себя некоторые повреждения и следы. До сих пор ведутся активные споры о личности этой женщины. Высказывали соображения в пользу и Клеопатры-Эвридики, и гетской жены Филиппа по имени Меда, и даже неизвестной скифской жены[819]. Предполагаемый возраст женщины варьирует в разных исследованиях – от 20 с небольшим до 32 лет[820]. На ее позвонках также были обнаружены многочисленные узлы Шморля, что позволяет предположить активный образ жизни. В юности она получила тяжелую травму, на левой голени обнаружен заживший компрессионный перелом. Такая травма может вызвать укорочение, атрофию ноги или хромоту, что могло бы объяснить различный размер и форму поножей, обнаруженных в вестибюле: левая часть короче и тоньше правой, что должно соответствовать разной длине ее ног. Если, конечно, поножи и другое оружие принадлежали этой женщине. Связь между костями и доспехами, особенно наличие позолоченного горита – оружия конного лучника, служит аргументом в поддержку скифской идентичности и гипотезы о дочери павшего царя Атея, полученной Филиппом. Впрочем, такие предметы могли принадлежать и Меде. Ее народ, фракийские геты, придерживался той же военной тактики, что и их соседи-скифы, и не исключено, что их женщины тоже сражались вместе с мужчинами. Во время правления Атея обе группы оккупировали регион Добруджи, что могло привести к дальнейшему культурному обмену и возможному смешению населения. Геты твердо верили в бессмертие и загробную жизнь, в которой они присоединятся к божественному Залмоксису, и есть античные рассказы о том, что гетские жены приносили себя в жертву после смерти мужей. Меда вполне могла покончить с собой после убийства Филиппа, в таком случае ее удостоили бы погребального костра по царскому обычаю[821]. Тем не менее исследователи, которые отвергают аргументы в пользу гетского происхождения женщины и новую оценку ее возраста, утверждают, что в вестибюле похоронена Клеопатра-Эвридика, последняя жена Филиппа, которой, вероятно, было немного за двадцать, когда она умерла (до 334 года до н. э.). В этом случае инвентарь считают принадлежащим Филиппу: это могли быть трофеи кампании 339 года до н. э., и такая точка зрения может объяснить явно более позднюю дату декорирования вестибюля. Споры на эту тему еще не окончены.

Гробница, в которой обнаружили все эти замечательные артефакты, находится у подножия деревянной лестницы, недалеко от главной погребальной камеры. Фасад виден за экраном из органического стекла, двери, обрамленные дорическими пилястрами, никогда не открывались. С каждым шагом вниз по скрипучей лестнице на расписном фризе начинают проступать сюжеты, словно частично истлевшая первая полоса газеты – история, представленная там, все еще существует, но лишь в призрачном виде. Чтобы оценить мельчайшие детали, необходим бинокль или зоркие глаза. Голые деревья в обрамлении скалистых склонов напоминают македонские горы зимой, высокая квадратная колонна, увенчанная тремя статуями, может обозначать священную рощу или царские охотничьи угодья. Композицию нужно смотреть слева направо, деревья и разбитый на фрагменты пейзаж разделяют повествование с человеческими фигурами и животными. Вместе они рассказывают историю охоты. Слева, среди скал и деревьев, изображены дикие животные и охотники в героической наготе, им усердно помогают несколько гончих. Олень уже пойман, кабана добивают. Фигура в центре фриза восседает на гнедом коне, всадник облачен в пурпурный хитон с поясом, на голове его лавровый венок. Охотник поднял копье, целясь в другого зверя, что лежит прямо справа, рядом с царской каменоломней, – это горный лев, и каким бы невероятным это ни казалось нам сегодня, но в древней Македонии их можно было встретить[822]. Лев окружен охотниками и гончими, один юноша в боевой стойке, одетый в хламиду и шапку-каусию, направляет копье ему в шею, другой охотник, стоящий позади зверя, заносит двусторонний топор для смертельного удара. Лев уже истекает кровью из ран, но не сдается. Он вызывающе рычит, глядя на лошадь и ее всадника, которые возвышаются над ним, копье мужчины направлено вниз, охотник и добыча смотрят друг другу в глаза. Это кульминация сцены: считается, что зрелый мужчина с бородой, изображенный в профиль, это царь Филипп в последний момент славы. Пограничное расположение этой фигуры на правой половине картины противоречит царскому рангу и преобладающей роли в охоте, но объясняется личностью юноши на гнедом коне в центре композиции. Позади на земле лежит побежденный кабан, и теперь внимание всадника сосредоточено на льве, его следующей цели. Охота, эта вековая аллегория статуса в македонском обществе, показана здесь с определенной целью. Молодой человек, скорее всего, Александр. Если все так, то это самое раннее его изображение, сохранившееся от античной эпохи. Он уже успешно завершил важный обряд посвящения – убийство кабана без помощи сетей – и, хотя еще молод, готов сразиться со львом. В этом контексте сцену можно рассматривать как политическое заявление, призванное укрепить рано начинавшееся правление. Он чтит своего отца и предшественника, но в то же время подчеркивает свою готовность и способность царствовать.

Благодаря таким интерпретациям царские гробницы и их бесценные сокровища обретают новый смысл. Грандиозный костер, ритуалы царской церемонии, последовавшие за ними банкеты и игры – все это совершалось Александром и было одним из первых его деяний в качестве царя. Тщательно организованные похороны отличались той же пышностью, которой Александр будет придерживаться на протяжении всего своего правления. Посетитель может постоять на деревянной платформе над древним фундаментом, обратившись лицом к силуэту гробницы, – возможно, так же стоял молодой Александр в 336 году до н. э. Наспех законченная главная погребальная камера, стены которой так никогда и не были должным образом украшены и, вероятно, вместо этого задрапированы пурпурными занавесями, чтобы скрыть отсутствие штукатурки, может указывать на некоторое беспокойство молодого преемника, ведь необходимо было как можно скорее совершить заключительные ритуалы, чтобы взять в свои руки бразды правления царством, которое могло стремительно погрузиться в хаос[823]. Когда уложили последний предмет погребального инвентаря, мраморные двери главного зала закрылись, и бронзовый клин встал на место, чтобы запереть их для вечности – должно быть, Александр уже тогда размышлял о чудовищности предстоящих испытаний. Ощущение истории в этом темном и влажном пространстве физически ощутимо.

Гробница II, Вергина. (Ntinos Lagos / Getty Images)

Вероятно, именно при похоронах Филиппа были казнены два брата из Линкестиды – Геромен и Аррабей[824]. Во время раскопок неподалеку нашли два скелета, также засыпанные красной землей от первоначального кургана. Их могилы были простыми и не содержали никакого инвентаря – можно предположить, что это тела осужденных заговорщиков. Для завершения вестибюля времени было достаточно, и это позволило закончить изысканную роспись до захоронения царственной женщины[825]. Остатки погребального костра были собраны и разложены на своде гробницы, ее фасад и живописный фриз оставались видимыми какое-то время, пока их не поглотила земляная насыпь. То, что создали для блага живых, теперь принадлежало мертвым. Позднее рядом с курганом было воздвигнуто святилище героон, где совершались ритуалы культа умерших[826]. Ушел величайший царь Македонии за всю ее историю, но его замыслы, в частности мечта о панэллинской экспедиции в Персию, не последовали за ним во тьму Гробницы II. Александр был полон решимости осуществить планы отца. Однако сначала ему нужно доказать своим собратьям-македонянам, а также остальным грекам и балканским народам, что он достоин быть лидером. Ситуация после его вступления на престол все еще была неустойчивой, ему предстояло устранить соперников при дворе, а греческие города уже демонстрировали признаки разногласий. Иллирийцы и фракийцы также угрожали сбросить македонское иго и жаждали вернуть на престолы своих родных царей. Советники Александра убеждали его отказаться от контроля над греческими городами, склонить на свою сторону варваров подкупом или территориальными уступками и не вкладывать силы в воплощение замыслов отца – они говорили, что его главной заботой должна стать стабильность Македонского царства[827]. Но Александр был не из тех правителей, что отказываются от завоеваний, которые дались таким трудом. Он начнет свое правление так, как собирался: с быстрых, решительных действий и монументальной веры в самого себя.