Блудное чадо

Всадники неслись на свежих и резвых лошадях.

– Двое, – сказал Гонтран.

– Справимся, – ответила Анриэтта.

Но сражаться не пришлось. У этих всадников был фонарь, они перевели лошадей на рысь, подъехали и осветили Анриэтту – она выступила вперед, заслонив собой Гасконца и Гонтрана.

– Не попадались ли вам на этой дороге три человека, которые держатся вместе и говорят на польском языке? – спросил старший из всадников.

– А как отличить польский язык от немецкого или венгерского? – поинтересовалась Анриэтта. – Нет, все, с кем мы встретились тут, говорили на том французском, который в ходу у пикардийцев.

– Будьте осторожны, сударыня, эти трое – опасные грабители. Если вы живы и целы – значит, скорее всего, не столкнулись с ними. Но если вам не повезет и вы их увидите, помните, что лучший способ защиты – это нападение.

– Или вы убьете их, или они вас, – добавил второй всадник. – Счастливого пути.

Они ускакали.

– Весьма благовоспитанные господа, – заметил Гасконец.

– Теперь мы знаем, что ваши друзья где-то близко, сударыня, – добавил Гонтран. И он, и Гасконец хорошо знали московитов, сочувствовали людям, которых занесло так далеко от родного дома, но только не понимали, как им помочь.

Анриэтта же убедилась, что герцог де Ларошфуко был прав: если до сих пор в списке подвигов воеводского сына было лишь одно предательство, то теперь прибавилось и второе.

– Да, они где-то здесь, но нужно быть болваном, чтобы носиться по дорогам, зная, что за тобой погоня, – сказала Анриэтта. – Они могли укрыться в роще, взобраться на холм…

– Сударыня, им до утра нужно уйти как можно дальше от погони, – возразил Гасконец. – Утром сельские жители выходят из домов, увидят незнакомцев и за шесть су расскажут о них любому, кто догадается показать деньги.

– Значит, нам надо было ехать за теми господами с фонарем? И они привели бы нас к нашим друзьям? – спросила Анриэтта. – Кажется, ты прав. Еще не поздно…

– Сударыня, тише… – прошептал Гонтран. – Там, кажется, карета…

– Какая бурная ночная жизнь на дороге в Камбрэ… – прислушавшись, заметила Анриэтта. – В такое время путешественникам положено отдыхать на постоялых дворах.

– Карета движется сюда, но очень медленно…

– Бог с ней, нам не карета нужна, а всадники, – заявила Анриэтта. Словно в ответ издалека донеслись выстрелы. Стреляли где-то на севере, откуда прибыли всадники с фонарем.

– Там! – показал рукой Гасконец.

– Значит – туда!

Анриэтта поскакала первой, не оборачиваясь.

По обе стороны дороги были пустые поля, тянувшиеся вправо и влево на два-три лье. «Не лучшее место, чтобы укрываться от погони, – подумала Анриэтта, – но ведь леса тут тоже огромные, если успеть добраться, в них можно надежно спрятаться…»

Вдали светился фонарь, судя по всему, фонарь кареты. Еще немного – и карету можно было разглядеть. Она остановилась, ее охраняли четверо верховых.

– Поезжай, Гонтран, спроси, не видели ли эти люди погони, – велела Анриэтта.

Гонтран подъехал к карете и вскоре вернулся.

– Ничего они не видели, сударыня. Карета еле ползет, потому что слетело колесо, они его сами кое-как поставили на место, но боятся, что опять улетит. В карете дама, и мне посоветовали убираться, потому что им велено стрелять в каждого, кто покажется опасным для этой дамы. И вот что еще, сударыня. Они меж собой говорят по-английски.

– Вот только англичан нам тут недоставало, – проворчала Анриэтта. – Они соврали, они должны были что-то видеть или хотя бы слышать. Едем дальше.

– Они, кажется, решили заночевать посреди дороги, сударыня, и это странно, – сказал Гасконец. – В таком случае я бы посадил даму на конский круп за собой и доставил на постоялый двор, а мужчины остались бы охранять карету.

– А ведь ты прав, Гасконец. Они загородили дорогу каретой и чего-то ждут. Странно только, что англичане…

Два выстрела прервали Анриэтту.

– За мной! – приказала она и, обогнув подозрительную карету, поскакала к северу.

Где-то там были братец, Петруха и Шумилов. Трое московитов, а сколько человек враги снарядили в погоню, неведомо.

Анриэтта понимала, что воевать с целым полком ей не под силу, но спугнуть погоню, показать, что в события вмешались посторонние, она могла. Одно дело – загнать троих никому не известных московитов в такое место, где их смерть никто не увидит, потому что ночь и все сидят по домам, другое – заполучить свидетелей; слишком много покойников этой погоне тоже ни к чему…

Нужно было дать знать московитам, что они тут уже не одиноки.

Когда следующий выстрел прогремел совсем близко, Анриэтта остановила коня и, привстав на стременах, приложила ко рту ладони, сложенные чашей.

– Шумилов, свои! – закричала она по-русски, что хватило глотки. – Свои, Шумилов! Сюда, сюда! Братец! Сюда!

Карета, которая, как сказали Гонтрану, еле ползет из-за колеса, вдруг стала, колыхаясь, разворачиваться.

– Сударыня, они хотят нас преследовать! – крикнул Гасконец.

– Черт побери! За мной!

Анриэтта послала коня вперед и заставила перескочить придорожную канаву. Такое для кареты было невозможно. Кучер хлестнул лошадей, и все, кто в тот час оказался на дороге, ведущей в Камбрэ, устремились на север: Анриэтта с Гасконцем и Гонтраном – по скошенному лугу, карета и сопровождавшие ее всадники – по дороге.

– Шумилов, Шумилов! – кричала Анриэтта. – Назад!

И по-французски приказала ему прятаться в лесу в надежде, что поймет.

Но московиты, оказалось, были слишком близко и вылетели на дорогу.

– Сюда, сюда! – кричала Анриэтта, даже рукой показывая: перебирайтесь на луг, можно уйти по лугу!

В слабом свете фонаря, подвешенного спереди к стенке кареты, она увидела лицо Петрухи, скакавшего первым.

– Сюда, сюда! – продолжала звать она, уже приготовив для стрельбы пистолет.

Петруха на скаку придержал коня и одолел канаву.

Вслед за ним примчались Шумилов и Ивашка.

– Нам стрелять нечем! – крикнул Ивашка. – А их там шестеро!

Анриэтта дала Шумилову свой пистолет.

– Вы наверняка лучше меня стреляете. Бейте в первого – и уходим!

– Нет, – ответил Шумилов. – Лучше вы.

Уже были видны лица всадников, что гнались за московитами. Шумилов выстрелил – и промахнулся. Перезаряжать не было времени, и он ухватил пистолет за дуло, чтобы отбиваться тяжелой рукоятью.

Петруха и Ивашка выдернули из ножен рапиры. Анриэтта достала второй пистолет и поскакала навстречу погоне, надеясь, что с близкого расстояния все же попадет. За ней поспешил Гасконец. Доставать клинок он пока не стал, а выставил перед собой вилы. При везении он мог сбросить этими вилами всадника с коня. Гонтран следил за тем, как разворачивается боком карета. Понять этот маневр он был не в состоянии – до той поры, пока из окна не стали стрелять. Но сидевшие в карете люди целились не в московитов – они, сделав три выстрела, сбили одного из всадников, что преследовали Шумилова, Петруху и Ивашку.

Дальше была драка – и неизвестно, чем бы она закончилась, если бы не четверо верховых, сопровождавших карету. Они тоже принялись стрелять.

Неприятель отступил и убрался – боезапас был расстрелян, трое ранены, а вчетвером воевать против десятерых – как-то не с руки.

Анриэтта подъехала к неожиданным спасителям и заговорила с ними по-английски. Но ее благодарственная речь оказалась очень короткой. Дверца кареты отворилась, и Анриэтта услышала знакомый голос:

– Такие истории случаются только с тобой, моя милая!

Но прежде, чем Анриэтта успела осознать происходящее, возле кареты оказался Ивашка – и Дениза соскочила прямо в его объятия.

Они стояли, ничего не слыша и не желая размыкать рук. Слова были совершенно лишними: какие слова, когда совершилось чудо? Поцелуи – даже те были сейчас лишними.

Единственным разумным человеком оказался Гасконец.

– Надо убираться отсюда поскорее, сударыня, – сказал он изумленной Анриэтте.

Наконец Дениза чуть отстранила от себя мужа и смогла расцеловаться с названой сестрой.

– Садись ко мне в карету и приказывай кучеру, куда нас везти, – сказала она. – И ты садись к нам, любовь моя.

Ивашка от счастья утратил всякое соображение.

Карета опять с трудом развернулась и покатила к Парижу. Сзади рысью ехали англичане, Гонтран, Гасконец, Шумилов и Петруха.

Шумилов был сердит – не мог простить себе промаха. Петруха расспрашивал Гонтрана и Гасконца, он желал знать, как оно все столь ловко получилось. А в тесной карете, не выпуская мужниных рук, Дениза рассказывала Анриэтте все с самого начала.

– Я постоянно ходила в Посольский приказ узнавать, нет ли от вас вестей, – говорила она. – Там одно отвечали: нет, и неведомо, где обретаются. Я познакомилась с женами приказных – жена ведь то разболтает, чего от мужа не добьешься. Так я узнала, что снаряжают посольство в Лондон – поздравлять короля Чарльза с восшествием на престол.

Короля она назвала так, как привыкла с юности.

– И тогда ты пошла к Башмакову! – догадался Ивашка.

– Я рассудила: если Чарльз уже правит Англией, то не при нем ли Анриэтта? А она должна знать, куда вы пропали. Я очень беспокоилась, мой любимый…

Ивашка обнял жену.

– Все, слава богу, хорошо, все хорошо, – повторял он.

– Только странно – Чарльз вернул себе корону летом шестидесятого года, а посольство ваш государь велел отправлять в шестьдесят втором. Не верил он, что ли, что Чарльз усидит на троне? – удивилась Анриэтта.

Ивашка уже привык числить года на европейский лад и не попытался перевести шестьдесят второй на российский «от сотворения мира».

– Сразу ли Башмаков дал позволение? – спросил он.

– Сразу. Когда я объяснила ему, что леди Анриэтта Тревельян, скорее всего, уже в Лондоне, при дворе, потому что она крестная дочь королевы-матери, он все понял. Он тоже очень хотел знать, где вы и что с господином Ординым-Нащокиным-младшим. Он так мне сказал: «Если этот господин уже на том свете, никто по нему плакать не станет, но если бы он погиб, вы, все трое, постарались бы вернуться домой. Значит, он, как видно, еще жив». Я пошла к князю Прозоровскому, которому государь велел ехать послом в Лондон, отдала ему письмо от Башмакова. Князь – молодой человек, для московита довольно образованный, – удивился, но спорить не стал. Если бы мы ехали верхом, а потом на судах, добрались бы месяца за полтора. Решено было двигаться к Риге, а там сесть на судно. Но государь велел собрать целый обоз – ведь более полутора сотен человек ехало, везли гору подарков, вели каких-то особенных лошадей – говорили, что это персидские. А мехов сколько с собой взяли! А персидских ковров?! И на отдельных телегах – охотничьи птицы с сокольниками. Помнишь, каких соколов тогда привезли герцогу Якобу? Я думала, никогда до Лондона не доедем. И очень боялась, что Прозоровский с Желябужским наделают глупостей.

– Отчего это они должны наделать глупостей?

– Они взяли с собой грамоту, написанную бог весть когда. Ваш государь редко шлет послов в Англию, и этот, что грамоту писал, был, видно, последним перед тем, как казнили покойного короля Чарльза. После того отношений с Англией, как я поняла, не было вовсе.