Блудное чадо

Вспомнилось удивительно кроткое лицо, явившееся во сне. Он же, Афанасий Лаврентьевич, никогда кроток не был, себя в обиду не давал. А где-то там – Господи, где? – ему нет нужды спорить и доказывать свою правоту. Там он может вздохнуть с облегчением, ведь вся суета кончилась, и послать сыну последний любовный привет…

– Но все это будет, если вы сделаете верный выбор, – настойчиво повторял собеседник.

Воин Афанасьевич посмотрел ему в глаза. Ответный взгляд был спокойный и внимательный, но холодный. Как и лицо собеседника – красивого сорокалетнего мужчины с модными узкими усиками, с округлым подбородком и прямым носом, с гладенько выбритыми щеками. Русые волосы, густые и ухоженные, спереди были подстрижены и разделялись на прямой пробор, обрамляя лоб не завитками, а изящно уложенными прядями.

Две почти догоревшие свечи в серебряном подсвечнике освещали это умное лицо снизу, убирая тяжелые складки щек, делая собеседника моложе.

Нужно было что-то отвечать. Воин Афанасьевич медлил с ответом – ему было страшно возвращаться туда, где больше нет отца.

– Господин Лоренц, благодарю, ступайте, – сказал собеседник лекарю. Тот, не задавая вопросов, стал собирать свое имущество в сундучок, и Воин Афанасьевич понял: боль никуда не денется!

Возвращаться в грязь и смрад, терпеть боль, есть прокисшую похлебку, маяться животом он не желал.

До отъезда в Россию было немало времени – ведь его обещали многому научить, хотели многое ему показать. Значит, выбираться из вонючего подвала нужно любыми средствами, а дальше – как Бог даст.

– Я сделал верный выбор, – ответил Воин Афанасьевич.

– Вот и замечательно. Господин Лоренц, помогите этому господину раздеться. Не бойтесь – по пояс, чтобы наложить повязку с мазью. И остается еще один вопрос. Ваш спутник – как быть с ним?

Воин Афанасьевич понял, что речь о Ваське.

– От него ни малейшей пользы не предвидится. Вы очень им дорожите? Мы можем оставить его при вас, но он будет лишь отвлекать вас от занятий, – объяснил собеседник.

И стало ясно, какого ответа ждут.

Господин Лоренц замер с открытой баночкой в руке.

Есть хотелось чрезвычайно.

– Нет, я им не дорожу, – сказал Воин Афанасьевич. И в самом деле – какой прок от дармоеда Васьки?

О дальнейшей судьбе дармоеда не было сказано ни слова.

– Сейчас вам наложат повязку, и я увезу вас в дом, где вы сможете выспаться на порядочной постели, – пообещал собеседник. – Нам придется еще не раз встречаться. Можете называть меня отец Жозеф.

О том, что здешние попы ходят порой в мирском платье, Воин Афанасьевич уже знал. Да и какого прихода этот поп – тоже уже понял.

– Вы что-то хотите сказать? – спросил отец Жозеф. – Вас что-то беспокоит? Может быть, в ваших вещах осталось что-то ценное?

Ценное было – послания царя Алексея Михайловича, впрочем, давно устаревшие, которые прочесть тут, в Маастрихте, может только один человек – Ордин-Нащокин-младший… Нет, не один!..

– Вы вспомнили нечто важное, – уверенно сказал отец Жозеф. – Говорите, не бойтесь. Если мы смогли вытащить вас из тюрьмы, то сумеем защитить от кого угодно. Ну? Ну?!

Терять было уже нечего.

– Меня ищут наши, московиты…

– Так. Вы знаете, кто бы это мог быть? Вряд ли за вами послали людей, которые с вами не знакомы.

– Я думаю… думаю, что знаю…

– Можете их описать?

С этим было хуже, но Воин Афанасьевич, мучаясь, спотыкаясь и путаясь, кое-как изобразил круглолицего и плечистого Ивашку, чернобрового красавца Петруху и худощавого, с сухим лицом и пронзительными глазами Арсения Петровича Шумилова.

– Очень хорошо, – хмуро сказал отец Жозеф. – Но с Божьей помощью мы их до вас не допустим.

Воин Афанасьевич вздохнул с облегчением – вот тут он отцу Жозефу поверил полностью.

Его вывели из здания суда, помогли подняться в карету. Четверть часа езды – и Воина Афанасьевича высадили во дворе трехэтажного дома, повели на самый верхний этаж. Господин Лоренц, ехавший с ним, устроил его на ночь в небольшой теплой комнате, приготовил целебные отвары.

– Выпейте и ложитесь, – велел он.

– Я грязный… и насекомые… – признался Воин Афанасьевич.

– Ничего, вас завтра отмоют.

Утром пришел лакей, сказал, что зовут его Маартен, что он обучен ходить за больными. В комнату внесли большую лохань, ведра с водой, и Маартен вымыл Воина Афанасьевича, как младенца, сперва – голову, потом – все тело. Голову он смазал какой-то дрянью и укутал в полотенца.

– Конечно, стоило бы остричь вас, – сказал он, – но мне велели сохранить ваши волосы. У вас должны быть длинные волосы. Когда мы истребим эту заразу, я принесу масло, от которого ваши волосы будут прекрасно расти и блестеть.

Потом он наложил на бок Воина Афанасьевича повязку с мазью, действительно унимавшей боль, и осведомился, что господину угодно съесть на завтрак. Услышав пожелание («горячего чего-нибудь, и побольше»), он сдернул с кровати постельное белье и унес. После завтрака пришел господин Лоренц, ощупал больное место, нахмурился, сказал, что придется провести в постели неделю, а лучше две, чтобы косточки срослись. Воин Афанасьевич не возражал.

Ему принесли книги на французском языке.

– Велено сказать: в Париже теперь в большой моде математика, – сообщил, ставя на стол стопку книг, Маартен. – Знатные господа читают эти трактаты и спорят о них. Извольте ознакомиться.

О математике у Воина Афанасьевича было кое-какое понятие, он даже мог доказать теорему Пифагора, но, взявшись за самую верхнюю книжку, а это оказался трактат Блеза Паскаля о конических сечениях, он ощутил себя полным болваном. Когда пришел отец Жозеф, Воин Афанасьевич признался ему в своей бестолковости.

– Ничего, в Париже у вас будут отличные учителя, – пообещал тот.

В Париж удалось приехать только в феврале.

Там уже ждало жилище – хорошо обставленный дом возле церкви Сан-Северин.

– Отсюда вам будет удобно ходить на занятия в Клермонскую коллегию, – сказал отец Жозеф. – Там вы познакомитесь с молодыми людьми, из которых выберете себе спутников для возвращения в Россию. Все они – образованные, прекрасные собеседники, знают науки и могут преподавать. Преподавание – очень важное ремесло, а наши студенты умеют расположить к себе воспитанников. Вот то, чего так недостает вашему государству. Сперва надо открыть хотя бы одну коллегию в Москве, потом – в больших городах…

Воин Афанасьевич думал, что дело ограничится занятиями. Оказалось – из него хотят быстро воспитать светского человека.

– Мне все равно, умеете ли вы танцевать, я не девица, которая влюбляется в лучшего танцора, – со смехом заявил отец Жозеф. – Но танцы сейчас в большой моде. Его величество Людовик чуть ли не ежедневно берет уроки, весь двор ему подражает. Танцы – лучший способ завести светские знакомства, которые вам очень пригодятся. Вы должны стать своим среди молодых аристократов – они лет через десять займут важные посты в правительствах своих стран. Сейчас при дворе входит в моду менуэт – извольте учиться…

Как у всякого человека, воспитанного в книжном мире, у Воина Афанасьевича было темное понятие о красивых телодвижениях. Танцмейстер, господин Бокаж, за голову хватался при его попытках изящно округлить руки. И отродясь Воин Афанасьевич не задумывался, куда при ходьбе направлены носки его сапог. Оказалось, должны смотреть в разные стороны. Опять же – он думал, что нарочно маленькими шагами ходят лишь девки-плясицы в хороводах.

– Па меню, вы понимаете? Па меню! – восклицал господин Бокаж и, подыгрывая себе на скрипке, в сотый раз показывал правильные мелкие шажки. – Повторите! Носки, носки! Спина! Шея! Руки! Голова!!!

Уследить за всеми частями тела было решительно невозможно. Оказалось, проклятое «па меню» – еще не все.

– Батман тандю жете! – кричал маленький и яростный господин Бокаж и тыкал смычком в ногу Воина Афанасьевича. – Колено натянуто! Не так высоко! Рон-де-жамб ан деор! О мой Бог, что это такое?! Колено! Носочек, носочек! Раз-два-три, раз-два-три… Маленький прыжок, совсем маленький… Спина, спина!.. О, это не руки, это две коряги, которые принесли из леса!.. Пальчики, пальчики… Сперва идет локоть, за ним кисть… Нет, клянусь, я сойду с ума!

Взмокший Воин Афанасьевич к концу урока начинал путать «право» и «лево», руки и ноги. После этой муки мученической занятия в коллегии казались отдыхом. Хотя полный курс был рассчитан на пять лет, Воин Афанасьевич уже кое-что знал, с латынью затруднений не возникало, а вот начала древнегреческого сперва давались с трудом; эклоги и эпиграммы римских поэтов он читал и переводил сносно – сперва используя русский язык в качестве посредника, потом – сразу с латыни на французский. Вот разве что чувства ритма он не имел вовсе – это и в танцевальных уроках сильно мешало, а в возне с гекзаметрами и пентаметрами – тем более. Нашли для него и учителя польского языка. Риторика была необходима, тут пришлось заниматься очень старательно; для чего нужны математика и физика, Воин Афанасьевич плохо понимал, а вот география ему понравилась, и он охотно путешествовал по картам, вычисляя расстояния и узнавая многое о городах и странах. Отец Жозеф, узнав, очень хвалил и подарил два глобуса одинаковой величины – Земли и звездного неба. Воин Афанасьевич впервые в жизни увидел глобус и дивился очертаниям обеих Америк.

Жизнь в Латинском квартале ему нравилась. Отец Жозеф договорился с двумя студентами коллегии, чтобы они всюду сопровождали Воина Афанасьевича и вели с ним ученые беседы даже в кабачках, где отдыхала молодежь из Сорбонны.

– Такая же Сорбонна будет и в Москве, – обещал отец Жозеф. – Будет благодаря вам. Главное – правильно воспитать молодых людей, чтобы они не держались за все старинное, а умели признать превосходство иных стран, когда это требуется. Для этого нужно много знать и много путешествовать…

Наконец он решил, что пора вывозить воспитанника в свет. Воину Афанасьевичу сшили дорогую одежду, купили отличные туфли и чулки, но сам он одеться не мог – его в четыре руки одевали. Две рубахи, нижняя узкая и верхняя просторная, с широченными рукавами и нашитыми атласными лентами, а сама из батиста, поверх рубах – брасьер морковного цвета, с рукавчиками, не доходящими до локтя, и с пучками лиловых лент на плечах, затем – поверх исподнего обычные штаны почти по колено, а от колена – подвязки с пышными кружевами, и верхние штаны, тоже морковного цвета, со странными разрезами, отделанные позументом и тесьмой…

При этом событии присутствовал господин Бокаж и указывал, как именно напустить складки рубахи на живот.

Потом Воину Афанасьевичу дали в левую руку трость и позвали отца Жозефа. Тот обошел вокруг стоящего столбом, растопырив руки, воспитанника и распорядился – именно так одевать его для каждого урока танцев; заодно он и разносит узкие тупоносые башмаки, украшенные большими, плоскими и жесткими бантами.

Начать отец Жозеф решил с театра. Там можно показать себя во всей красе всему аристократическому Парижу, не пускаясь при этом в хитросплетенные беседы. Для посещения театра Пале-Рояль он нашел Воину Афанасьевичу спутников – пожилую пару, которая из-за денежных затруднений была вынуждена покинуть Париж и жить в провинции. Для господина и госпожи де Трайль (муж числил свое происхождение чуть ли не от Людовика Святого, жена – от Франциска Первого) сняли квартиру и тоже купили приличную одежду.