Наблюдательный отряд

– Как мы их отсюда будем забирать? – спросил Лабрюйер, застегнув обе пары наручников.

– Мюллер должен приехать. Посмотри-ка, что там с Рейтерном.

Рейтерн был ранен в плечо и в грудь.

– Вы за это ответите, – сказал он Лабрюйеру.

– Спросите лучше, где ваш папенька, – буркнул Лабрюйер.

– Меня вызвала сестра… она к соседям побежала, у них телефонный аппарат… сказала – грабители в доме… а это – вы…

– Агент осведомительного агентства, к вашим услугам, – ответил Лабрюйер. – Сестру бы в ваши пакости не впутывали.

– Хоть одну вашу на тот свет отправил…

На снегу вверх лицом лежала Анна Григорьевна Урманцева. Седой парик слетел с нее, темные волосы разметались, но ей было уже все равно, что подумают люди. Поперек ее тела лежало другое – Лабрюйер видел профиль повернутой влево головы и седоватую «шкиперскую» бородку.

– Она, нанявшись учить Ангелику музыке, проникла в дом и потом открыла двери госпоже Гольдштейн? – спросил Лабрюйер. – А ваших громил, видно, где-то заперла?

– Дурацкие вопросы, – ответил Рейтерн.

– Оставь его, – сказал Хорь. – И не шевели. Мы должны довезти его живым.

Амелия Гольдштейн молчала.

– Встаньте, – велел ей Лабрюйер. – Замерзнете на снегу. Где Вильгельмина?

Ответа не было.

– Вы узнали от Урманцевой, что она подружилась с одним из наших, и испугались, что она случайно вас выдаст? Но что вас с ней объединяло? Ну? Говорите!

– Она внучка старого Лемана, – неохотно ответила Амелия Гольдштейн.

Ждать Мюллера пришлось долго. Лабрюйер успел кое-как перебинтовать Рейтерна-младшего, который потерял много крови и был совсем уж плох. Наконец автомобиль прибыл. В автомобиле был только Сенька Мякишев.

– Ушел лесом, – не дожидаясь вопроса, сказал Мюллер. – Они – за ним, а я куда – на четырех колесах? Застрял бы – и автомобиль погубил! Теперь куда?

– Сперва в больницу на Рыцарской, потом – в полицейское управление, – велел Хорь.

– Поймали жуликов? – радостно спросил Сенька.

– Как видишь. Помоги занести в автомобиль этого господина, видишь – ранен.

В полицейском управлении Хорь и Лабрюйер немедленно допросили Шмидта и Розенцвайга, которых полицейские буквально вынули из постели. Шмидт признался сразу, Розенцвайг не понимал, в чем дело: он всего лишь давал бывшим однокашникам покататься то на яхте, то на автомобиле. И Франка с Герцем он считал милейшими людьми, и Теодора Рейтерна – чистым ангелом. Не забыли и срочно командировать к Рейтерну в палату старого опытного агента – для этой надобности срочно послали за Панкратовым.

– Может статься, к вам сюда придет Петер Леман, – сказал Лабрюйер Горнфельду. – Его нужно принять как можно любезнее, чтобы наконец рассказал все, что знает о старом Рейтерне и его сыночке. Пусть объяснит, что именно он видел и как погиб его напарник Митин. Про Амалию Гольдштейн он тоже немало знает.

Бывшая гувернантка наотрез отказалась говорить. Ей дали возможность помолчать – настоящие допросы еще только предстояли.

Перед уходом Лабрюйер решил сделать доброе дело. Он недолюбливал Горнфельда, но хотел избавить сыскную полицию от нераскрытого убийства.

– Слушайте, Горнфельд, внимательно. Я знаю, кто убил того мужчину в меблированных комнатах на Выгонной дамбе. Я знаю его имя и прочие подробности. Сегодня не до того, а дня через два приду и все расскажу.

Ставить точку в этом деле он предоставил Господу Богу. Если Краузе с супругой успели сбежать – их счастье. Не успели – сами виноваты.

В девять утра наблюдательный отряд собрался в фотографическом заведении, но не весь – Куницы не было. Как понял Лабрюйер, ее по-джентльменски отпустили к Ольге Ливановой – переодеться и вздремнуть.

Хорь завершал телефонный доклад столичному начальству. По лицу было видно – вот теперь он своей операцией гордится. Росомаха кипятил воду для чая, Акимыч резал толстую колбасу, Сеньку приставили к мытью посуды, которой накопилось порядком.

– Нужно съездить в тот дом на Виндавской, где жил Петерсон, – сказал Хорь, повесив трубку. – Там могли остаться важные бумаги и какие-то вещи. Может быть, он за ними вернется.

– Будет сделано, – ответил Росомаха. – Только чаю напьюсь. Ух, набегался!

Сенька, совершенно обалдевший от ночной суеты, осторожно подошел к Лабрюйеру.

– А мне какие-никакие наградные выйдут? – спросил он. – И с «Мотора» я могу уйти?

– Можешь, конечно. «Мотором» и без тебя теперь есть кому заняться. А я отведу тебя к господину Линдеру. Ты же хотел стать полицейским агентом? Вот, считай, должность уже твоя.

– Я не пойду в полицейские агенты, – сказал Сенька. – Я с господином Мюллером уже говорил, он меня возьмет в подручные и выучит водить автомобиль.

– На что ему подручный? – удивился Лабрюйер.

– Для пробегов!

– Каких еще пробегов?

– Господин Мюллер рассказывал – «Руссо-Балты» в больших пробегах участвуют. Четыре года назад был пробег Питер – Рига – Питер, потом в прошлом году летом – ралли «Монте-Карло». А в этом году будет пробег по Африке! По Африке, Александр Иванович! И меня туда возьмут подручным! Штурманом-то вряд ли…

– Далась тебе эта Африка… – проворчал Лабрюйер. – Пропадешь ты там в песках или джунглях…

– А Нагель?

– Какой Нагель?

– Который сейчас путешествует на «Руссо-Балте»! Мне господин Мюллер рассказывал, а он за Нагелем по журналам и газетам следит, он выписывает «Автомобиль», «Аэро- и автомобильная жизнь», а это «Аэро» сам Нагель выпускает. Он где только не бывал на своем «Руссо-Балте»! Сейчас по Африке едет!

Восторг, владеющий Сенькой, вызвал у Лабрюйера зависть. «Хорошо быть парнишкой, мечтающим нестись на автомобиле по Африке, – подумал он, – а солидному мужчине о чем прикажете мечтать? Вот то-то и оно…»

– Всю жизнь копаться в железках – рук никогда не отмоешь… – ворчливо сказал он.

– Так это же здорово – всю жизнь копаться в железках!

– Ладно, бог с тобой. Раз уж это твое призвание…

И Лабрюйер крепко задумался. Сенька сделал разумный выбор – хорошее ремесло, приличный заработок, путешествия и даже немного славы. А у агента какая слава?

Енисеев сидел в углу, устроившись в кресле вальяжно, нога на ногу, и читал газету «Рижский вестник», развернув ее во всю величину. Лабрюйер ходил взад-вперед, решая важный вопрос: идти или не идти к Ольге Ливановой. Придешь – может оказаться, что не вовремя и некстати, поскольку туда не звали. Не придешь – еще хуже.

– Сядь, брат Аякс, – сказал Енисеев. – Все кончилось, можно перевести дух. Впереди, как я полагаю, стрелы Гименея… или нет, это у Купидона стрелы…

– Иди к черту, – огрызнулся Лабрюйер. – Как она сюда попала?

– Чего хочет женщина, того хочет Бог, – Енисеев развел руками. – Ее невозможно было удержать. Жанна д’Арк! Только боевой секиры недостает.

– Ты бы мог сказать, что она здесь.

– Не мог, брат Аякс. Мы же не слепые, видели…

– Что видели?

– Что надо, то и видели. Если бы ты знал, что она в Риге, ты бы на все плюнул и к ней помчался.

– Это глупо. По-твоему, я мальчишка?

– Ох, брат Аякс, у меня есть смутное подозрение, что все мы – мальчишки. А как становимся взрослыми – так нам и приходит карачун…

Не желая выслушивать очередной артистический монолог, Лабрюйер просто вышел в салон. Там он засел в одиночестве – и досиделся до того, что в салон вошел Росомаха, а следом за ним – фрау Крамер.

– О господи! – воскликнул Лабрюйер. – Вы?!

– Да…

– Она там, на Виндавской, двое суток без еды просидела, – сказал Росомаха. – Нужно срочно покормить.

– Ей не вредно и поголодать, – по-русски отрубил Лабрюйер.

– Я схожу в кухмистерскую, хоть каких щей принесу в котелке, – с тем Росомаха вышел.

– Итак, что означали поиски кардинала Мазарини? – более сурово, чем требовалось, спросил Лабрюйер.

– Мне приказали…

– Что вам приказали?

– Искать в Риге итальянцев. Всюду слушать… где по-итальянски вдруг заговорят… или акцент… Мне велели найти частного детектива, чтобы он искал…

Вошли Енисеев, Барсук и Хорь. По физиономии Аякса Саламинского было видно – предвкушает очередную анекдотическую историю.

– Вы нашли меня. Что было дальше?

– Вас господин Петерсон увидел со мной и сказал: ты кого нашла, старая?.. Я не могу это слово повторить! Он сказал: это же наш главный враг! И он увез меня и спрятал! А разве я виновата?

– Ясно. Вы жили у него, на Виндавской?

– Нет, я на другой улице жила. Потом приехали госпожа Луговская с господином Леманом, отвезли меня на Виндавскую и запретили выходить. Я их боюсь, они ведь могут убить!

– Могут, – согласился Хорь. – Вы чудом уцелели. А где вы жили до того, как вас на Виндавскую переправили?

– Я не знаю…

– Как это – не знаете?

– Не знаю, черт побери и еще раз побери! – воскликнула госпожа Крамер. – Я только знаю, что из окна было видно кладбище!

– Приятный пейзаж, – заметил Лабрюйер.

– Многообещающий, – поправил Енисеев. – Господа, у нас ведь есть карта?

– Есть, я сам покупал, – отозвался Хорь.

Перед госпожой Крамер расстелили карту Риги и окрестностей, показывали поочередно все кладбища и уже махнули на это дело рукой, когда она вспомнила про железную дорогу. А потом госпожа Крамер пожаловалась, что ее сильно беспокоили церковные колокола.

– Да это, поди, Ивановское кладбище! – воскликнул Барсук.

– Московский форштадт! Там роту эфиопов спрятать можно, и никто не догадается, – добавил Лабрюйер. – Акимыч, мчимся к Андрею! Он скажет, к кому в тех краях можно обратиться!

– Там православный храм, я без всякого Андрея управлюсь, – усмехнулся Барсук. – Где храм и кладбище, там милые старушки. Оно обо всем исправно донесут!

– И вот что, Акимыч. Там поблизости, может, даже на самом кладбище наверняка стоит брошенный мотоцикл, – сказал Хорь. – Кстати, было бы хорошо, если бы ты его прибрал к рукам. Отряду пригодится.

– Хозяйственный… – то ли насмешливо, то ли одобрительно заметил Енисеев.

– Хозяйственный, – согласился Хорь. – Акимыч, поезжай с Росомахой. Если Петерсон там – чего доброго, будет отстреливаться.

– И я с ними пойду, – вызвался Лабрюйер. Выполнять боевое задание с риском для жизни было приятнее метаний в сомнениях. Опять же, оправдание – не мог нанести визит по уважительной причине.

Пули из окошка он боялся меньше, чем объяснения с любимой женщиной.

Тут Енисеев уставился на Лабрюйера. Физиономия у него была озадаченная.

– Разве тебе больше заняться нечем, брат Аякс?

Как и следовало ожидать, Хорь встал на сторону Лабрюйера.

– Леопард отлично знает Московский форштадт. Я сам хотел послать его с Акимычем и Росомахой, – строптиво заявил он. – Но сперва нужно что-то решить с госпожой Крамер.

– Снимем ей номер во «Франкфурте-на-Майне», – предложил Енисеев. – Потом отправим в столицу. Пускай там с ней разговаривают.

Зазвонил телефон, Лабрюйер снял трубку и тут же протянул ее Хорю:

– Тебя начальство требует.

Разговор был короткий, Хорь только кивал. Потом, повесив трубку, он повернулся к Лабрюйеру с Енисеевым и сказал:

– Ну вот, господа… Меня вызывают в столицу… то есть уже сейчас, вечерним поездом…