Озорные рассказы

Мнимая куртизанка

Время действия: 1406 год.

Многим неведома правда о кончине герцога Орлеанского[87], младшего брата короля Карла Шестого. Так вот, смерть настигла оного по ряду причин, одной из которых будет посвящена сия история. Достоверно известно, что герцог был самым большим блудодеем среди всех потомков святого Людовика[88], того самого, что при жизни был королем, хотя по части порочности с означенным герцогом могли посоперничать отдельные представители славной семейки, чьи особенности вполне согласуются с пороками и отличительными чертами нашего веселого и отважного народа. Легче представить себе преисподнюю без господина Сатаны, чем Францию без ее доблестных, достославных и отчаянно сластолюбивых королей. Можно только посмеяться и над так называемыми мудрецами, кои утверждают, что наши отцы были лучше нас, и над добрыми человеколюбцами, уверенными в том, что человек движется по пути совершенствования. Все они слепы, ибо наблюдают лишь перья устриц и раковины птиц, кои, равно как и наши нравы, никогда не меняются. Эхма! Веселитесь, пока молодые, пейте на здоровье и не лейте слез, помня, что даже целый пуд печали не стоит капли потехи.

Дерзкие поступки этого сеньора, возлюбленного королевы Изабо[89], которая души в нем не чаяла, привели ко множеству смешных приключений, поелику он был большой насмешник, прожигатель жизни, настоящий француз и крепкий орешек. Герцог первым придумал подставы из женщин, и посему, когда он отправлялся из Парижа в Бордо, на каждой станции, расседлав коней, он находил добрый ужин и постель с хорошенькими грелками внутри. Счастливый государь! Он умер верхом на лошади, ибо не слезал с нее никогда, даже в постели. Наш благоразумный государь Людовик Одиннадцатый приводит примеры его веселых приключений в книге «Сто новых новелл»[90], которая была написана под его надзором во время пребывания оного короля в ссылке при Бургундском дворе, где вечерами, дабы развлечься, он и его кузен граф Шароле рассказывали друг другу обо всех известных им проделках. Потом, когда правдивых историй стало не хватать, их придворные стали придумывать новые, кто во что горазд. Однако из уважения к королевскому достоинству господин дофин приписал историю, случившуюся с госпожой де Кани, некоему буржуа и назвал ее «Оборотная сторона медали». Эта история — настоящая жемчужина, ею открывается вышеуказанный сборник, с которым может ознакомиться каждый. Однако к делу.

У герцога Орлеанского был в вассалах сеньор одной из провинций Пикардии по имени Рауль д’Октонвиль[91], который взял в жены девицу из дома Бургундского, владевшую обширными землями. Сия богатая наследница в порядке исключения отличалась столь ослепительной красотой, что рядом с нею все придворные дамы и даже королева Изабо и сеньора Валентина[92] словно погружались в тень. Мало того, знатность, богатство, красота и доброта госпожи д’Октонвиль, по отдельности и вместе взятые, приобретали божественное великолепие благодаря ее невероятной чистоте, скромности и целомудренному воспитанию. Почуяв благоухание сего небесного цветка, герцог немедля воспылал страстью. Он впал в тоску-печаль, забросил всех девиц, лишь изредка и скрепя сердце вкушал от лакомого пирога баварки Изабо, а засим пришел в ярость и поклялся, что колдовством, силой, обманом или уговором, но насладится сей исключительной женщиной, воспоминание о прелестях коей делало его ночи безотрадными и пустыми. Сначала он пытался увлечь сеньору д’Октонвиль медоточивыми речами, но по ее безмятежному виду скоро понял, что она полна решимости оставаться благоразумной, а однажды она сказала ему прямо и без деланого возмущения, свойственного женщинам легкодоступным:

— Сир, поймите, я не желаю доставлять себе неудобства любовью на стороне не из презрения к присущим ей радостям, ибо они должны быть весьма велики, коли столько женщин забывают ради нее о своей семье, добром имени, будущности, обо всем на свете, а единственно из любви, кою питаю я к детям моим. Не хочу краснеть перед дочерьми, когда придется внушать им, что истинное счастье покоится на добродетели. К тому же, мой господин, должно сознавать, что старость продолжительнее молодости и следует заранее о ней позаботиться. Благодаря воспитателям моим я научилась по-настоящему ценить жизнь и знаю, что все проходит, кроме естественных наших привязанностей, кои нам следует оберегать. Я стремлюсь к тому, чтобы меня уважали и прежде всего чтобы меня уважал мой муж, ибо в нем вся моя жизнь. Я не хочу и не могу его предать. Больше мне нечего вам сказать. И умоляю, позвольте мне мирно заниматься семьей и домом, в противном случае я не колеблясь расскажу обо всем моему господину и мужу, который немедля покинет ваш двор.

Смелый ответ еще пуще вскружил голову брату короля, и он решился заманить в западню сию благородную женщину и овладеть ею живой или мертвой. Он не сомневался в успехе, зная все об этой дух захватывающей охоте, в которой дозволены любые приемы, ибо сия привлекательная дичь берется на бегу, на лету, на мушку, при факелах, ночью, днем, в городе, деревне, лесу, у воды, сетью, крючком, с соколом, копьем, рогом, луком, манком, капканом, кляпцами, сачком, тенетами, на приманку, наживку, клей, в общем, ловится во все ловушки, изобретенные со времен изгнания Адама. Потом эта дичь добивается тысячью разных способов, но почти всегда на скаку.

Славный притворщик не произнес больше ни слова о своих желаниях, но устроил госпоже д’Октонвиль должность в свите королевы. И вот однажды, когда Изабо уехала в Венсен, чтобы проведать заболевшего короля, и оставила герцога за хозяина во дворце Сен-Поль, он приказал поварам приготовить роскошный ужин и накрыть стол в покоях королевы. Затем послал пажа, чтобы тот срочно вызвал упрямицу во дворец. Графиня д’Октонвиль, полагая, что королева Изабо желает дать ей какое-то поручение или что-то обсудить, поспешила явиться на зов. Ее коварный преследователь сделал все, чтобы никто не предупредил благородную даму о том, что королева уехала, и графиня прошла в тот прекрасный зал дворца Сен-Поль, за которым находится опочивальня королевы. Там не было никого, кроме герцога Орлеанского. Графиня сразу заподозрила, что дело нечисто, быстро заглянула в спальню, королевы не нашла, зато услышала громкий смех герцога.

— Я погибла, — воскликнула она и попыталась бежать.

Но славный охотник за женщинами расставил кругом своих верных слуг, которые, не зная зачем, заперли все входы и выходы, и по этому огромному дворцу, который один занимал четверть Парижа, госпожа д’Октонвиль бродила, словно по пустыне, под защитой лишь своей святой покровительницы и Господа Бога. Наконец, поняв, что происходит, бедная дама содрогнулась всем телом и упала в кресло, и тут влюбленный герцог, смеясь ей прямо в лицо, дал понять, что она попалась в подстроенную им ловушку. Когда же он захотел приблизиться к ней, женщина вскочила на ноги, а затем, вооружившись для начала своим языком, с ненавистью в глазах промолвила:

— Вы насладитесь мною только мертвой! Ах, герцог, не принуждайте меня к борьбе, о которой непременно станет известно. Сейчас я еще могу уйти, и господин д’Октонвиль не узнает о том, как вы навсегда испортили мою жизнь. Герцог, вы слишком любите женщин, чтобы найти время и изучить мужчин, и вы не сознаете, какой человек служит вам. Господин д’Октонвиль на все готов ради вас, он предан вам в память о ваших благодеяниях и потому, что вы нравитесь ему. Но как он любит, так и ненавидит. И я знаю, что он не побоится размозжить вам голову и отомстить за одну-единственную слезинку, которую я уроню по вашей вине. Вы хотите моей и своей смерти? Будьте уверены, что бы ни случилось со мной, хорошего или дурного, я, как честная женщина, того в секрете держать не стану. Так вы позволите мне уйти?

Насмешник принялся насвистывать. Услышав сей свист, добрая женщина бросилась в спальню королевы и вытащила из известного ей тайника острый кинжал. И когда герцог последовал за ней, дабы понять, что означает сие бегство, она указала ему на порог и сказала:

— Перешагнете через эту черту, и я убью себя.

Герцог, ничуть не смутившись, взял стул, поставил его у порога и начал переговоры, полагая, что сломит сопротивление, распалив и ослепив эту отважную женщину, возбудив ее мозг, сердце и все остальное сладострастными картинами. Вкрадчивым и любезным тоном, коим прекрасно владеют королевские особы, он для начала сказал, что целомудренные дамы слишком дорого платят за свое доброе имя, ибо в заботе о неопределенном будущем они теряют все самое прекрасное в настоящем; засим заметил, что мужья из высших соображений и интересов брака держат на замке ларчик с сокровищами любви, ибо сии сокровища обладают блеском, сладостью и приятностью столь несравненными, что женщину уже ничто не сможет удержать в холодных границах супружества; что такой брак есть тяжкое преступление, поелику муж в знак признания благоразумности своей доброй жены и ее неоценимых достоинств должен выбиваться из сил, надрываться, надсаживаться, напрягаться, работать на износ, чтобы потрафить ей, услужить во всем, наградить лаской, поцелуями, объятиями и прочими нежностями и наслаждениями любви; и что коли жена попробует капельку неземной сладости неизвестных ей приемов, то все остальное в этой жизни покажется ей пустым и ничтожным; и что, будь на то ее воля, муж был бы нем как могила, и, таким образом, никакой скандал не опорочил бы ее добродетели. Засим хитрый распутник, видя, что дама не собирается заткнуть себе уши, попытался описать ей в манере восточных сказителей, которые в ту пору были в большой моде, похотливые изобретения разврата. Глаза его загорелись огнем; подкрепляя слова пылкостью, голос зазвучал, точно песня, он сам испытывал удовольствие, вспоминая все, что вытворяли его любовницы, коих он называл госпоже д’Октонвиль по именам. Герцог рассказал ей даже, какие ласки, уловки и нежности предпочитает королева Изабо, и прибегнул к столь изысканному и возбуждающему красноречию, что ему показалось, что дама вот-вот выронит из рук свой маленький грозный кинжал, и он сделал вид, что хочет подойти к ней. Она, устыдившись того, что позволила себе заслушаться, бросила горделивый взгляд на дьявольского левиафана, искушавшего ее, и сказала:

— Благодарю вас, сир. Вы заставили меня еще больше возлюбить моего благородного мужа, ибо слова ваши дали мне понять, что он глубоко почитает меня и из величайшего уважения ко мне не бесчестит свое ложе грязными уловками порочных и одержимых похотью женщин. Я сочла бы себя проклятой и обесчещенной навеки, коли хотя бы одной ногой ступила в грязное болото, в коем копошатся сии продажные твари и бесстыжие потаскухи. Жена — это одно, любовница — совсем другое.

— Держу пари, — ухмыльнулся герцог, — отныне вы все же станете требовать чуть больше пылкости от господина д’Октонвиля.

Добрая женщина содрогнулась и воскликнула:

— Вы негодяй! Я презираю вас, вы мне отвратительны! Как! Не сумев отнять у меня честь, вы хотите испачкать мою душу! Ах! Мой господин, эта ночь вам дорого станет.

Коль даже я прощу вам это,
Всевышний призовет к ответу, —