Озорные рассказы

Как красотка из Портильона судью одолела

Время действия: XV век.

Красотка из Портильона, как всем известно, была в этом самом Портильоне прачкой, пока не вышла замуж за красильщика Ташеро, за что и прозвали ее Ташереттой. Тем, кто не знает города Тура, так и быть, скажу, что Портильон находится ниже его по течению Луары, в той самой стороне, где стоит Сен-Сир, и на том же расстоянии от моста, который ведет к Турскому собору, в каком сей мост удален от Мармустье, ибо мост этот расположен как раз посередке той береговой линии, что тянется от Портильона до Мармустье. Все понятно? Да? Ну и ладно. Так вот, когда Портильонка была еще прачкой, она в мгновенье ока добиралась до берега Луары, стирала, садилась на паром, чтобы переправиться на другой берег в Сен-Мартен, и там разносила большую часть своей работы в Шатонёф и другие дома.

За семь лет до замужества своего, как раз накануне Иванова дня, достигла она возраста любви. Веселая да смешливая, она позволяла себя любить, но сама не выбрала ни одного из тех парней, что пытались завоевать ее сердце. И хотя на лавке под ее окошком сиживал и сын Рабле, владевший семью кораблями, что ходили вверх и вниз по Луаре, и старший из братьев Жаанов, и портной Маршандо, и золотых дел мастер Пекар, она лишь посмеивалась да подшучивала над ними, ибо желала прежде обвенчаться в церкви, а потом уже взваливать себе на шею мужчину, что доказывает порядочность сей девицы, которая тогда еще чести своей девичьей не лишилась.

Она принадлежала к тем девушкам, что весьма опасаются порчи, однако, коли случится им согрешить, пускаются во все тяжкие, полагая, что одно пятно или тысяча — разницы нет, все равно придется чиститься да блеск наводить. К подобным характерам, впрочем, стоит проявлять терпимость.

Как-то один молодой придворный увидел ее на берегу. В лучах жаркого полуденного солнца она предстала перед ним во всей своей красе и прелести, и придворный спросил, кто она такая, у старика, копавшего рядом песок. Тот сказал, что это красотка из Портильона, прачка, известная всем своей веселостью и благоразумием. У этого сеньора, помимо кружевных манжет, кои полагалось крахмалить, имелось много белья и дорогой одежды, и он решил поручить их стирку сей девице, для чего догнал ее и остановил. Она выразила ему свою великую благодарность, поелику то был сам сир дю Фу, королевский камергер. Встреча эта так обрадовала девицу, что она только и говорила что о сеньоре дю Фу. Она разнесла новость по всему Сен-Мартену, а когда вернулась к себе, то опять-таки без умолку повторяла имя молодого камергера. И на следующий день в прачечной своей снова взялась за свое, так что в тот день в Портильоне имя сеньора дю Фу[145] звучало чаще, чем имя Божье, что было уже слишком.

— До дела еще не дошло, а она вон как разошлась, — заметила одна старая прачка. — Что ж дальше-то будет? Несдобровать ей с этим дю Фу, как пить дать, он ей язык укоротит!

И в самый первый раз, когда эта болтушка, которая только и думала что о сеньоре дю Фу, принесла в особняк белье, камергер пожелал ее видеть, рассыпался в похвалах и вознес до небес прелести ее, а засим сказал, что, раз ей хватает ума, чтобы быть такой красоткой, он заплатит сверх всяких ее ожиданий. Сказано — сделано, в тот же миг слуги оставили их вдвоем, и камергер принялся за дело. Девица же полагала, что он полез в мошну за долгожданными монетами, но, будучи застенчивой, взглянуть на сию мошну не смела, а только робко промолвила, надеясь получить вознаграждение:

— У меня такое в первый раз.

— Вот и славно, — сказал он.

Некоторые уверяют, что камергеру пришлось немало потрудиться, чтобы взять ее силой, но в конце концов они поладили. Другие уверяют, что он обошелся с нею слишком грубо, понеже она вышла от него, тащась, словно разгромленная армия, и, стеная и жалуясь, направилась прямиком к судье. Так случилось, что судьи на месте не оказалось. Портильонка ждала его и, плача, говорила прислужнице, что ее обокрали, поелику господин дю Фу не заплатил ей, а нанес ущерб невосполнимый, тогда как один каноник и член капитула обещал ей огромную сумму за то, что похитил господин дю Фу. Она, само собой, чаяла, коли полюбит кого, подарить эту радость за так, понеже сама получит удовольствие, а камергер обошелся с нею ужасно грубо, не ласкал ее нежно, как полагается, и потому он должен уплатить ей тысячу обещанных каноником золотых. Тут явился судья, увидел красавицу и захотел с нею позабавиться, однако она была начеку и заявила, что хочет подать жалобу. Судья отвечал, что, разумеется, он отправит злодея на виселицу, поелику ради такой девицы он, служитель закона, готов расшибиться в лепешку. Красавица сказала, что не желает смерти обидчику, а хочет, чтобы он уплатил ей тысячу золотых, потому что она подверглась насилию.

— Ах, ах! — сокрушенно молвил судья. — Такой цветок стоит большего.

— За тысячу экю я его прощу, потому как смогу жить, не занимаясь стиркой.

— У того, кто тебя ограбил, много денег? — спросил судья.

— А как же!

— Значит, он дорого заплатит. А о ком речь?

— О господине дю Фу.

— Это меняет дело…

— И правосудие?

— Я сказал, дело, а не правосудие, — возразил судья. — Я должен знать, как все произошло.

Красавица простодушно поведала о том, как раскладывала манжеты молодого господина в его гардеробной, как он полез ей под юбку, а она сказала: «Кончайте, господин!»

— Все ясно, — произнес судья. — Твои слова дали ему понять, что ты дозволяешь ему кончить. Ха-ха!

Красавица на это сказала, что она защищалась и отбивалась, кричала и плакала, а значит, это было насилие.

— Нет, это приемчики, используемые девицами, кои стремятся подстрекнуть да разжечь.

В конце концов Портильонка призналась, что ее против воли схватили и бросили на кровать, но, как она ни билась, ни кричала, никто не поспешил ей на помощь, силы оставили ее, и она сдалась.

— Так, так! — промолвил судья. — Ты получила удовольствие.

— Нет. И ущерб, мне причиненный, может возместить только тысяча экю.

— Милочка, я не принимаю твою жалобу, потому как полагаю, что неможно взять девицу без ее на то согласия.

— Ах! Господин, — снова заплакала прачка, — спросите вашу служанку, послушайте, что она на это скажет.

Служанка заявила, что бывает насилие приятное и насилие весьма скверное, что, раз Портильонка не получила ни удовольствия, ни денег, ей обязаны дать или первое, или второе. Сие мудрое замечание повергло судью в великую задумчивость.

— Жаклин! — сказал он. — Я хочу покончить с этим делом до ужина. Принеси мне иглу с красной ниткой, которой я сшиваю мои папки с делами.

Жаклин вернулась, держа в руках толстую иглу и толстую красную нить, которой пользуются все судейские. Засим она застыла в ожидании, так же как и красотка. Обеих их взволновали и встревожили сии таинственные приготовления.

— Милочка, — сказал судья, — я буду держать это шило, заметь, с довольно большим отверстием, и потому продеть в него нитку тебе не составит труда. Проденешь, я возьмусь за твое дело и заставлю монсеньора пойти на компромисс.

— Как же это? — возмутилась она. — Нет, я не согласна, он и так уже меня скомпромиссировал дальше некуда.

— Это слово у судей означает «пойти на соглашение».

— То есть, по-вашему, это что-то вроде сговора?

— Милочка, насилие явно прибавило тебе ума. Так ты готова?

— Готова.

Хитрый судья, подставив отверстие шила, начал играть с бедняжкой: как только она хотела продеть в отверстие нитку, кончик которой она скрутила, дабы нитка держалась прямо, судья лишь чуть-чуть сдвигал шило, и девушка никак не попадала ниткой в отверстие. Тут до нее стало доходить, что задумал судья. Она намочила кончик нитки, распрямила его и сделала еще одну попытку. Судья принялся дергать, крутить и вертеть иглу, уворачиваясь, точно пугливая девственница. Проклятая нить не попадала куда следует. Как Портильонка ни старалась, все было напрасно. Нитка никак не могла исполнить свой супружеский долг, шило оставалось девственным, и служанка захохотала, объявив, что Портильонке брать силой удается куда хуже, чем силе уступать. Засим и сам судья рассмеялся, а красавица Портильонка зарыдала, оплакивая свои денежки.

— Если вы не замрете, — потеряв терпение, воскликнула она, — и будете все время дергаться, я никогда не попаду в эту дырку.

— Вот, дочь моя, если бы ты вела себя так же, монсеньор не смог бы тебя одолеть. К тому же подумай, как на самом деле легко продеть нитку и как трудно то, чего добивался господин, которого ты требуешь привлечь к ответу.

Красотка, уверявшая, что ее приневолили, задумалась, а потом решила, что непременно надо доказать судье, что она не врет, ибо на кону стоит честь всех бедных девушек.

— Господин судья, — сказала она наконец, — чтобы все было по правде и справедливости, я должна делать так, как делал монсеньор. Коли довольно было бы лишь изворачиваться, я бы доднесь вертелась, но он меня перехитрил.

— Что ж, посмотрим, — согласился судья.

Портильонка взяла нитку и натерла ее восковой свечкой, дабы она стала прямой и твердой. Засим, крепко зажав нить, она стала тыкать в шило, которое держал судья, двигая ниткой то в одну сторону, то в другую. При этом красотка шутила, не умолкая:

— Ах, какое милое шило! Ах, что за сладкая мишень! Да как бы мне в нее попасть! Никогда не видал такого сокровища! Что за милый глазок! Ах, позвольте мне продеть в него мою нетерпеливую нитку! Ах! Ах! Ах! Вы пораните мою бедную, мою милую ниточку! Тише! Давай, судья любви моей, давай, моя судейская любовь! Нитка не может проникнуть в эту железную дверь, которая портит мою нить и может порвать!

Тут она засмеялась, поелику понимала в этой игре больше, чем судья, который тоже хохотал, ибо красотка со своей ниткой в руках, коей она сновала взад-вперед и влево-вправо, была безумно забавной, лукавой и игривой. Она продержала бедного судью за этим занятием до семи часов вечера, крутилась, вертелась, словно обезьянка, и упрямо старалась продеть нитку в иголку. Рука у судьи устала, на кухне подгорало говяжье филе, а пальцы у старика онемели до того, что он не выдержал и опустил ладонь на край стола. И тут же прекрасная Портильонка продела нитку в шило.

— Вот как было дело, — промолвила она.

— Пропали мои филеи, — вздохнул судья.

— И мои тоже, — сказала она.

Судья сдался, обещал Портильонке поговорить с монсеньором дю Фу и удовлетворить ее жалобу, полагая, что молодой камергер и вправду овладел девицей против ее воли и по вполне понятным причинам захочет дело замять. И на следующий день судья явился ко двору, нашел монсеньора дю Фу, рассказал ему о жалобе девицы и о том, как она всю историю представила. Сие судебное разбирательство весьма позабавило короля. Сеньор дю Фу признал, что во всем этом есть доля истины, а король спросил, действительно ли девица столь неприступна, и когда сеньор дю Фу простодушно ответил «нет», король велел заплатить потерпевшей сто экю золотом. Камергер отсчитал их судье, дабы его не упрекнули еще и в скаредности, и заметил, что крахмал принесет Портильонке хороший доход. Судья отыскал красавицу-прачку и с довольным видом сообщил, что раздобыл для нее сто экю. Если же она хочет тысячу, то в этот самый час в покоях короля некоторые сеньоры, прознавшие о ее деле, готовы предложить ей свои услуги, дабы пополнить недостающее. Красотка не стала упираться, сказав, что, дабы раз и навсегда бросить стирку, она охотно потрудится и повертит задом. Она щедро отблагодарила судью и в первый же месяц заработала желанную тысячу золотых. От того пошли пересуды и поклепы, завистницы уверяли, будто этих сеньоров было не десять, а сто, хотя, в отличие от шлюх, Портильонка стала благоразумной, как только заполучила свою тысячу. И это не считая одного герцога, который пожадничал и не дал ей пятьсот экю, сочтя ее недостаточно покладистой. Сие доказывает, что девица бережно относилась к своей собственности. Правда также, что король пригласил ее в свой домик на улице Кинкангронь, нашел ее весьма привлекательной и пылкой, славно провел с ней вечер и приказал стражникам никоим образом ей не докучать. Видя, как она хороша, Николь Бопертюи, королевская зазноба, дала ей сто золотых экю, дабы она съездила в Орлеан и проверила, действительно ли вода в Луаре там того же цвета, что и в Портильоне. Красавица отправилась туда тем более охотно, что король ей не понравился. Когда в Тур прибыл святой отец, который короля в его последний час исповедовал, а после был причислен к лику святых, Портильонка пришла к нему, дабы очистить свою совесть, покаялась и ради искупления грехов приобрела кровать для турского лепрозория Святого Лазаря. Многие знакомые вам дамы по своей воле претерпели насилие от десятков сеньоров, но кровати приобретали только для своего собственного дома. Я почел своим долгом сообщить об этом, дабы очистить имя доброй девушки, которая стирала чужое грязное белье, а потом благодаря уму своему и обходительности приобрела добрую славу. Выйдя замуж за Ташеро, коего она одарила ветвистыми рогами, она показала, на что способна, о чем было рассказано в «Спасительном возгласе».