Озорные рассказы

О прево, не знавшем прелестей своей жены

Время действия: XV век (царствование Карла VII).

В старом добром городе Бурже в ту пору, когда там развлекался наш государь[132], который позднее оставил погоню за удовольствиями ради завоевания французского трона и в самом деле его добился, был некий прево, на коего возложена была забота о поддержании порядка, и носил он звание королевского прево. В правление прославленного сына означенного государя появилась новая должность «дворцового прево», или «главного прево королевского дома», которую несколько поспешно отдали сеньору де Мере по прозвищу Тристан, уже помянутому в этих сказках, хотя он вовсе не отличался веселым нравом. Это я говорю для тех, кто обирает старые книги, дабы настрочить новые, и показать, сколь учеными являются сии легкомысленные с виду Десятки. Так вот! Имя этого самого прево из Буржа одни писали как Пико (задоринка), и от имени его произошли слова picotin (порция, мера), picoter (пощипывать), picorer (клевать), другие как Пито (и отсюда родилось слово pitance — паек), третьи (кто говорил на лангедокском наречии) — Пишо (отсюда не произошло ничего, достойного упоминания), четвертые (те, кто владел лангедойлем) — Петио или Петие, пятые (из Лимузена) — Петито, Петино или Петиньо, однако в самом Бурже его именовали просто Пети или Пти (маленький, мелкий). Из этого имени потом образовалась фамилия, род Пети разросся, и потому теперь вы повсюду сталкиваетесь с разными Пети и Пти (что одно и то же), и потому в этой повести мы тоже будем называть нашего прево Пети, и никак иначе. Это этимологическое отступление я сделал для того, чтобы пролить свет на наш родной язык и показать, как наши буржуа и прочие граждане обретали фамилии. Но забудем о науке. Этот самый прево, имевший множество имен, собою был нехорош, и к тому же матушка наградила его такой особенностью, что, улыбаясь, он вытягивал губы, как корова, когда та хочет напиться, и подобную манеру улыбаться прозвали при дворе «улыбкой прево». Однажды король, услышав сие выражение от одного из придворных, заметил шутя:

— Ошибаетесь, господа, Пети вовсе не смеется, просто у него на подбородке маловато кожи.

Смеялся прево или нет, но он как нельзя лучше справлялся со своими обязанностями: он все видел, все слышал, и злодеям при нем приходилось несладко. Как бы там ни было, а он стоил жалованья, которое получал. Что до насмешек, то прево был слегка рогат, что до слабостей — ходил к вечерне, что до благоразумия — слушался Господа, когда мог, что до радости — у него под боком была жена, что до развлечений — он искал, кого бы повесить, и когда его просили доставить подходящего преступника, никогда не подводил; однако спал спокойно, и мысли о злоумышленниках его ничуть не тревожили. Попробуйте найти в христианском мире менее безвредного прево! Нет, не найдете, все прево вешают или слишком много, или слишком мало, а этот вешал ровно столько, сколько нужно, чтобы оставаться на своем месте, ни больше ни меньше. Законная жена этого доброго прево была одной из самых красивых горожанок Буржа, что поражало не только весь город, но и самого Пети. И часто, направляясь к месту казни, задавал он Господу вопрос, который многажды задавали себе все, кто его знал, а именно: «За что ему, Пети, ему, верному псу и прево короля, дана женщина столь привлекательная и очаровательная, что даже ослы, завидев ее, ревут от удовольствия?» На сей вопрос Господь не давал никакого ответа, и, можно не сомневаться, у Него были на то свои причины. Однако злые языки в городе уверяли, что, выходя замуж за прево, жена его никоим образом не была нетронутой. Некоторые уверяли также, что она принадлежала не только мужу. На что шутники отвечали, что даже ослам случается забрести в прекрасную конюшню. У каждого была наготове язвительная шутка, так что, потрудись их кто-нибудь собрать, набрался бы целый ворох. Правда, почти четыре четверти из них стоило бы выбросить, ибо у жены Пети, женщины благоразумной, был только один любовник для собственного удовольствия и один муж — для почтения. Много нашлось бы во всем городе столь скромных в желаниях жен? Покажите мне хоть одну, и я дам вам один грош или одну пощечину — на выбор. Вы легко повстречаете таких, у которых нет ни мужа, ни любовника. У некоторых женщин есть любовники, но мужа нет и в помине. У дурнушек, наоборот, муж есть, любовника нет. Но, доложу я вам, сыскать женщин, кои, имея одного мужа и одного любовника, довольствуются двойкой и не пытаются вытянуть тройку, — это чудо, слышите, вы, болваны, дурни и невежды! Так вот, зарубите себе на носу имя госпожи Пети и идите себе куда шли, а я пойду своей дорогой.

Госпожа Пети не принадлежала к числу женщин, что вечно суетятся, куда-то бегут, не знают ни минуты покоя, крутятся, вертятся, спешат, опаздывают, болтают без умолку и шумят беспрерывно, и ничто их не удерживает на месте и ни к чему не привязывает, ибо столь легки они на подъем, что, пукнув, уносятся вдаль, как за своею собственной душой. Нет, напротив, жена прево была доброй домоседкой, всегда то в кресле, то в постели, ежечасно, словно ручной подсвечник, готовая к услугам в ожидании упомянутого выше любовника, когда мужа не было дома, и привечающая мужа, когда уходил любовник. Сия редкая женщина не стремилась наряжаться на зависть другим горожанкам. Отнюдь! Она нашла лучшее применение прекрасным дням своей молодости и жила как живется. Ну, вот вы и познакомились с прево и его славной женушкой.

Соратник господина Пети по части исполнения супружеского долга, а долг оный столь тяжек, что для его исполнения требуется не менее двух мужчин, был благородным сеньором и богатым землевладельцем, коего король на дух не выносил. Запомните это хорошенько, понеже сия подробность чрезвычайно важна для данного рассказа. И так случилось, что однажды коннетабль, настоящий шотландский дворянин, увидел жену Пети и захотелось ему с ней встретиться с глазу на глаз в час утренней молитвы, что было и учтиво, и по-христиански, и побеседовать, дабы обсудить некоторые научные вещи или науку вещей. Госпожа Пети почитала себя достаточно сведущей, а кроме того, как уже было сказано, отличалась порядочностью и благоразумием и потому отказалась выслушать коннетабля. Когда все уговоры, доводы, уловки, намеки, посулы и мольбы оказались бесполезны, коннетабль поклялся своим большим черным кокдуем, что уничтожит ее любезника, несмотря на то что тот был человеком влиятельным. Насчет женщины он никакой клятвы не дал. Это указывает на то, что он был хорошим французом, поелику в подобных обстоятельствах некоторые, дабы отомстить за оскорбление, крушат все подряд и убивают четверых из трех. Тем же вечером коннетабль поставил свой большой черный кокдуй на кон, когда король и госпожа де Сорель[133] играли в карты перед ужином. Его Величество сим пари был весьма доволен, поняв, что может без хлопот и затрат избавиться от раздражавшего его дворянина.

— И как вы собираетесь справиться с этим делом? — с чарующей улыбкой спросила госпожа де Сорель.

— Ха! — хохотнул коннетабль. — Поверьте, моя госпожа, я не хочу лишиться моего большого черного кокдуя.

Что же в те давние времена называли большим кокдуем? Ах! Это столь сложный вопрос, что можно ослепнуть, изучая древние книги, но ясно, что это было нечто весьма значительное. Однако наденем очки и поищем. «Дуй» в Бретани означает «девица», а «кок» — это что-то вроде сковородника с ручкой, от латинского «coquus» — слова, которое во Франции преобразилось и стало означать того, кто ест, пьет, лижет, сосет, лакает, варит, парит, тушит, жарит и все поедает, а больше ничего не умеет и потому опускается и разоряется, что вынуждает его воровать или попрошайничать. Из чего ученые могут заключить, что большой кокдуй — это кухонная утварь в форме сковородки, предназначенная для жарки девиц.

— Так вот, — продолжал коннетабль, коего звали господином де Ришмоном[134], — я скажу нашему прево, что ему по приказу короля следует отправиться на сутки в деревню, жители которой подозреваются в измене и сговоре с англичанами. Мои голубки обрадуются его отъезду, ровно солдаты, получившие жалованье, и как только они вознамерятся поужинать вдвоем, я верну прево и пошлю его именем короля обыскать дом, где будет ворковать эта парочка, и покончить с нашим другом, который воображает, будто ему одному можно сей капюшончик напяливать.

— Что сие значит? — недоуменно спросила Дама Красоты.

— Я вам позже объясню, — улыбнулся король.

— Идемте ужинать, — вздохнула госпожа Аньес. — Скверный вы человек, коннетабль, надо же, умудрились двумя словами оскорбить и женщин, и монахов!

Надо сказать, что жена прево уже давно мечтала провести со своим любезным кавалером всю ночь, с вечера до утра, у него дома, ибо там можно было кричать сколько угодно, не будоража соседей, а у себя дома она боялась, что ее услышат, довольствовалась любовью украдкой, крохами да каплями и отваживалась лишь на рысь, когда ей хотелось скакать во всю прыть. И вот на следующий день около полудня прислужница ее поспешила домой к молодому сеньору, дабы предупредить его об отъезде славного прево, и попросила господина любовника, от коего она получала щедрые подарки и потому относилась к нему лучше некуда, готовиться к любовным утехам и к ужину, поелику вечером лучшая половинка господина прево прибудет изголодавшаяся и жаждой истомившаяся.

— Прекрасно! — отвечал сеньор. — Передай своей хозяйке, что я никоим образом не заставлю ее поститься.

Солдаты коварного коннетабля, следившие за домом сеньора любовника, заметив, как тот запасается бутылками да кушаньями, доложили своему хозяину, что все идет согласно его задумке. Граф Ришмон, злорадно потирая руки, живо вообразил, как прево расправится с соперником. Коннетабль немедля послал к прево королевского гонца с приказом возвращаться в Бурж, дабы схватить в доме названного сеньора английского лорда и разрушить задуманный этими господами дьявольский заговор. Но прежде чем исполнить приказ, прево было велено явиться к королю, дабы договориться о том, как и с кем в данных обстоятельствах должно обойтись. Прево, возрадовавшись возможности увидеться с королем, поспешил в обратный путь и так торопился, что прибыл в город, когда любовники на вечерне своей лишь первый раз ударили в колокол. Повелитель страны рогоносцев и ее окрестностей, повелитель ветреный и своенравный, устроил все таким образом, что жена Пети мило беседовала со своим возлюбленным в тот самый час, когда законный ее супруг говорил с коннетаблем и королем, и, редкий случай для семейной жизни, оба, и прево, и жена его, были весьма довольны.

— Я как раз говорил монсеньору, — сообщил коннетабль склонившемуся в поклоне господину Пети, — что всякий мужчина нашего королевства имеет право казнить жену и ее любовника, коли он застанет их за верховой ездой. Но наш милосердный государь настаивает на том, что следует умертвить лишь всадника, а ту, на ком он гарцует, пощадить. Скажите, мой дорогой прево, как бы вы поступили, доведись вам столкнуться с сеньором, гуляющим в милых лугах, кои по законам человеческим и божеским полагается орошать и возделывать только вам?