Мать королей

Кто-то из бояр, более осторожный, дал ему знак, чтобы так не открывал своих мыслей, поэтому он замолчал и начал подшучивать над королём. Наконец, налив себе и ему кубок, он вынуждал Ягайллу выпить с ним.

– Ты знаешь, что я никогда не пью ни мёда, ни вина, – сказал спокойно король, – воду, если хочешь, с тобой выпью.

– Ты что… боишься, что я тебя отравлю? – крикнул князь. – Можешь пить со мной то же, что и я. Я не хуже тебя.

– Отродясь ничего горячительного и хмельного в рот не беру, – повторил Ягайлло. – Не могу.

– Но со мной должен пить.

– Воду.

– Нет… мёд!

Ягайлло молча отставил кубок, потому что, как запаха яблок он не выносил, так и горячительного напитка даже вдыхать не мог.

Лицо Свидригайллы уже начало краснеть, губы – дрожать, и, схватив кубок, он силой впихнул его в рот Ягайлле, даже Симеон Гольшанский прибежал его защищать.

Князь напал на него и на короля с ужасной злобой, начал ругаться, а так как в гневе он не знал удержу и можно было бояться какого-нибудь применения силы, потому что он становился всё более агрессивным, Тенчинский с Монжиком схватили короля под руки и вывели из комнаты, а Гольшанский тем временем удерживал на лавке мечущегося Свидригайллу, сам предлагая ему выпить за короля, сколько хочет кубков. Он вынудил его с ним пить. Он вынудил его с ним пить, и так это кончилось.

Это неожиданное столкновение в минуту отъезда тем больней задело Ягайллу, что было множество свидетелей, потому что в комнате было полно бояр, которые, пьяные, осмелевшие от дерзости князя, смеялись и уважать его не хотели.

Первый раз Ягайлло почувствовал себя сильно обиженным, но отъезду уже не только не противился, но сам его хотел ускорить.

На следующее утро король со всем своим отрядом заехал к отцам францисканцам послушать святую мессу, куда и епископ Мацей его проводил. Там Ягайлло, одарив монахов, веселее отправился в путь, направляясь прямиком в Хелмское.

Только тогда, когда старик заехал в лес и вдохнул воздух, к которому грудь его так привыкла, к нему вернулась жизнь, вся свобода и весёлость. А так как везде по дороге люди встречали его с уважением, оказывая ему почтение, он теперь ощутимей вспоминал, какое сильное унижение испытал в Вильне. Он перед всеми жаловался и, вспоминая о плене и обхождении с ними брата, возмущался.

У границы на дороге появилась шляхта, приветствуя. Из Кракова дали знать, что королева Сонька, епископ Збышек, воеводы Краковский и Сандомирский, каштелян Краковский, великий маршалек и достаточно других панов едут навстречу Ягайлле, который на масленицу в Туре хотел приехать в Сопот и там встретиться с женой и с ними.

Сонька везла с собой двоих сыночков, для которых только что съезд назначил учителя и надзирателя, Винцента Кота из Дубна, хранителя Гнезненского и шляхтича Петра Рытерского.

В Сопоте король нашёл, что все его уже ожидали. Заплаканная королева с детьми вышла с ним поздороваться. Вышестоящие кланялись ему в ноги, епископ благословил и окропил святой водой, толпы подбрасывали шапки с криком: «Да зравствует!»

Когда он видел, какая любовь его там окружает, его мужество росло.

Королева не хвалилась тем, и даже не вспоминала, как неутомимо на протяжении всего плена она кричала, просила и торопила отправить войско. Об этом свидетельствовали другие, говорил епископ, когда она ушла, свидетельствуя, что она не знала отдыха, покуда не склонила шляхту вооружиться для эффективной защиты особы и чести своего пана.

Ягайлло тоже стал с Сонькой нежнее и послушнее, былая привязанность к ней вернулась; хотя жили они теперь как друзья, не как супруги, а королева думала только о детях; Ягайлло снова думал об охоте, лесе и вынужден был думать о делах государства, бремя которых легло на него. Осаждали его с ними, лежало множество дел; он все дела отсылал к епископу Збышку.

Не задерживаясь надолго в Сопоте, все поехали на Масленицу в Сандомир, куда созвали шляхту. Там двор опередил Хинча, который, как прямой свидетель, рассказал о королевском пленении, об издевательстве над ним.

Из слухов уже знали, что Ягайлло вытерпел от брата в Вильне, и хотя одной правды было достаточно, чтобы возмутить людей, но Хинча кое-что к ней прибавил, так что короля в Сандомире готовились приветствовать как мученика. Гнев шляхты на Свидригайллу увеличило и то, что его гарнизоны из пограничных замков выезжали в Люблинское и на Русь за добычей, словно хотели вызвать войну.

Прогуливаясь так перед приездом короля с королевой по городу и замку, среди многочисленного съезда шляхты на другой день он надменно встретился с приятелями и гуляющим с братом Чёрным Яном Страшем.

Сначала он не хотел верить своим глазам; не думал, что он рискнёт там появиться, зная о королеве. Кровь в нём закипела.

Ян Страш, доверяя друзьям, которых было у него достаточно, полагая, что со смертью Витовта дело было забыто, приехал специально, чтобы не показать тревоги и окончательно стереть воспоминание об этом.

Хинча не показал по себе, что задумал, что сейчас или никогда должен отомстить и призвать к суду.

Они несколько раз прошли рядом друг с другом, Хинча ничего не говорил, не обращал на него внимания, притворялся равнодушным, но ждал прибытия королевы.

– Сам Господь Бог так устроил, что виновник попал ко мне в руки, – говорил он тихо, – теперь или никогда.

Приехал король, которого радостно и горячо приветствовали; толпы проводили его в верхний замок, а когда на следующий день он вышел в комнаты, набитые сенаторами и шляхтой, приветствуемый сердечными криками, начал благодарить, потом сам попросту рассказывать, как его там мучили, и что он выстрадал… за грехи свои (он со смирением так выразился), крикам и угрозам в адрес Свидригайллы не было конца.

Тут же за троном сидела королева, прислушиваясь, и сердце её, должно быть, росло, видя, как там красноречиво проявлялась привязанность к Ягайлле и его роду.

Она также советовала королю, когда он должен был выходить, чтобы жаловался и рассказывал, как страдал за свой народ, чтобы этим его сердца склонил к себе.

Возвращённое ей влияние теперь выросло и окрепло, Ягайлло чувствовал, что в ней имел лучшую советчицу.

Совещания в Сандомире были в начале бурные, особенно по причине Подолья и Луцка, принадлежащих короне, которые Свидригайлло присвоил себе силой.

Отправили оттуда к нему посольство, вызывая на общий съезд и переговоры, на что, как можно было предвидеть, князь с усмешкой ответил, что ему нет необходимости участвовать в съездах и вести с ними переговоры, а то, что держит по праву крови и наследства, этого никому не отдаст.

На узурпатора было уже сильное возмущение, но оно выросло до наивысшей степени, когда отправленного с упрёками Лутка из Бжезия разозлившийся Свидригайлло ударил по лицу.

Прежде чем сандомирский съезд разошёлся, Хинча через охмистра Мальского обратился к королеве с мольбой и уговорами, чтобы вызвала Страша на суд короля, потому что лучшего времени для этого не было, а виновник находился в Сандомире.

Уже в Вильне Хинча, как мы знаем, просил Ягайллу об этом суде, теперь королева горячо подхватила поданную мысль. Напрасно охмистр, а с ними многие другие отговаривали от суда, Сонька во что бы то ни стало хотела открыто очиститься, король сопротивлялся, упрашивал, наконец согласился. Королева умоляла, целуя ему руки, стояла перед ним на коленях, повторяла, что иначе не отмоется от этого пятна.

Остановились на том, что был назначен рыцарский суд, а заседать на нём должен был Пётр из Видавы, судья Серадзкий.

Страш, не имея ни малейшего предчувствия, что его там ждало, весело развлекался, самоуверенный из-за долгой безнаказанности, когда, как гром с ясного неба, на него упал вызов в суд.

Он застал его среди большого сборища друзей, родственников, свойственников, которых Страш всегда щедро принимал и заполучал их расположение.

И случилось неожиданное чудо – в мгновение ока комната и дом опустели, все разбежались, отказываясь от всяких связей с несчастным.

Только один, стыдясь его покинуть, родной брат Страша по прозвищу Чёрный, остался ему верен. Оба понимали, что бороться с королевой было трудно, и должны были готовиться к суровой казни. Не знали, что делать, и Ян, спасая голову, думал сбежать в Литву к Свидригайлле, или в Чехию к гуситам… но и побег был труден, потому что вокруг дома охраняли, он не мог сделать ни шагу.

Только теперь Страш вспомнил, что видел и встретил тут Хинчу, и был уверен, что никому иному, только ему он был обязан местью.

Всю ночь провели два брата у лампы, потихоньку совещаясь, как нужно защищаться.

– Хоть бы я поклялся, – сказал Ян, – не поможет это, а если бы судья освободил, и так не избегу кары.

Серьёзные люди появлялись со стороны королевы как свидетели и обвинители. Во главе их охмистр двора её Войцех Наленч Мальский, каштелян Ленчицкий, Мшщуй из Слечинна, Клим Вотрубка из Стжелца, Пётр Куровский, Ясько из Конецполя, Хинча из Рогова и многие урядники, каморники и придворные.

В замке был созван суд.

С одной стороны стояла вся эта громада обвинителей, с другой стороны Ян Страш, один-одинёшонек, потому что никто на помощь ему не смел прийти, кроме брата. Все, что вчера его окружали, в тревоге спрятались, некоторые отрицали знакомство с ним.

Обвинение клеветника, против которого раздавалось столько голосов, было несомненным.

Страш стоял униженный, бедный, казалось, просит судью только о милосердии. Он потерял выправку, голос, спесь, дрожал и не смел поднять глаз.

На дороге, когда они шли с братом в замок, их встретил Хинча и, словно умышленно и насмешливо ему поклонился. – Если вы льстите себе, – крикнул он, – что лаем из-под лавки, как Гневош Долевич, избежите страшной кары, вы очень ошибаетесь. Вы должны вкусить того же, что мы по вашей милости вытерпели!

Дали показания перед судом по очереди сам охмистр Мальский, потом другие, что Страш рассеивал по Кракову лживую информацию, чернил перед придворными королеву. Также всем было известно, потому что сам князь Витовт этого не утаивал, что Страш ездил к нему в Вильно, обвиняя королеву, и по его наущению князь обвинил её перед королём.

Все согласно дали показания против Страша.

Виновник в свою защиту не мог сказать ничего больше того, что ничего не знает, что не жаловался, не говорил ничего. Всё отрицал.

Когда свидетели закончили, Страш, подняв правую руку, начал вызывать на поединок, на суд Божий.

Но эти суды уже не были в обиходе, и Хинча первый гордо ответил:

– Ни один рыцарский муж с человеком обвинённым, без чести, под таким обвинением на ристалище выйти не может; он бы запятнал себя, сражаясь с неравным себе и бесчестным.

Другие также повторяли за ним, что с клеветником никто в поле не выйдет. Наступило зловещее молчание.

Судья, не в состояние иначе, велел Страшу очиститься клятвой.

Хотя клятвопреступление было явным, виновник, спасая жизнь, дрожащим голос опроверг то, чему много серьёзных людей были свидетелями, достойными веры.

Это его не очистило, не могло избавить от наказания за лжеклятву. Хинча из Рогова уже стоял наготове с приказом короля, чтобы тот немедленно был выдан старосте Сандомирскому и заключён на дно башни. Ему едва дали попрощаться с братом, когда замковые слуги схватили его у двери и поволокли за собой. Хинча хотел, чтобы он был отправлен в Хецин, но сандомирская башня была не лучше той, в которой он сидел, а перевозить его не было необходимости.