Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

Из Бостона Брешковская вернулась в Нью-Йорк, где выступила перед многочисленной публикой в Купер-Юнионе. Кроме того, она снова побывала в сеттльментах, частных домах, на эмигрантских собраниях, а также посетила несколько школ для девочек, где всячески превозносила образование и служение обществу. На нескольких мероприятиях переводчицей при Брешковской выступала Гольдман. Еще она организовала ряд частных встреч с участием своих влиятельных знакомых. После длительных вечерних выступлений перед публикой Брешковская часто ночевала у Гольдман, пешком поднимаясь к ней в квартиру на пятый этаж. Когда Гольдман спросила Бабушку, как, несмотря на годы, проведенные по тюрьмам и ссылкам, ей удается сохранять молодость и энергию, Брешковская ответила: «Многое вдохновляло и поддерживало меня, но на что опереться в вашей стране, где идеализм считается преступлением, бунтарь – изгоем, а деньги – единственный бог?»[114]

Публично Брешковская хвалила Соединенные Штаты, говорила, что их граждане охотно поддерживают то дело, которому она посвятила жизнь. В узком же кругу жаловалась своим товарищам на скупость американцев: они вовсе не спешили раскошелиться на реальную денежную поддержку русской революции. Так, Феликсу Волхонскому – русскому эмигранту и эсеру, жившему в Лондоне, – она писала:

Чертова Америка вечно находит какие-нибудь милые отговорки. И богатые, и бедные дамочки суетятся вокруг меня, хлопочут, но денег нет как нет… Газеты пишут о России очень хорошие и правильные вещи, рассказывают все обстоятельно и подробно; [все] сочувствуют народу и поносят правительство и царскую семью; сходятся на том, что насилия не избежать, – а денег все равно не дают. [Они] скупердяи, как все богачи, и к тому же трусы[115].

На выступления Брешковской стекались огромные толпы, и среди ее слушателей оказывались люди самых разных политических взглядов. В Ньюарке (штат Нью-Джерси) Хью М. Пентекост, проповедник-радикал из Нью-Хармони (штат Индиана), представляя Брешковскую публике, назвал ее живым памятником свободе. В Филадельфии на встречу с Брешковской явилось столько народу, что выступать ей пришлось два раза подряд: тысячную толпу кое-как разместили в двух общественных зданиях вместо одного. Размахивая красным знаменем, которое принес кто-то из публики, Брешковская довела слушателей до исступления. Еще она внезапно заключила в объятья преподобного Рассела Х. Конуэлла после его вступительного слова. Затем небольшую приветственную речь произнесла скандально известная анархистка Вольтарина де Клер, выступившая «не как американка, а как анархистка»[116].

Брешковская с захватывающими подробностями описывала переносимые русскими людьми страдания, унижения и несправедливость. Она рассказывала о том, как сосланным под дулами конвоиров приходится идти пешком по замерзшим степям. О том, как она разговаривала с крестьянами в тесных мазанках, как будила в них воспоминания о мучениях, выпавших на их долю и на долю их близких, и они, взрослые мужики, рыдали в голос, так что коровы за стеной принимались мычать. В одном выступлении Брешковская вспоминала о группке заключенных женщин, которых власти толкали к проституции, «из-за чего любой офицер, чиновник и солдат, а также их друзья и приятели, могли удовлетворять с ними свою похоть». Такая подлость давала революционерам «право – да что там, обязанность – бороться изо всех сил, всеми доступными средствами, с деспотизмом – главной причиной всех бед в нашей стране». Из подобных рассказов становилось ясно, почему все свободолюбивые американцы должны поддерживать борьбу русских революционеров[117].

В Кровавое воскресенье, когда в Петербурге расстреляли мирных демонстрантов во главе с Георгием Гапоном, проповедником-диссидентом, – Брешковская находилась в Чикаго. Теперь ее популярность выросла еще больше. Женщины, жаждавшие послушать Брешковскую, стеклись на одно мероприятие в таких количествах, что несколько человек затоптали в давке. И теперь ее старания окупались: к тому моменту, когда она собралась уезжать, сократив сроки пребывания в Америке, чтобы успеть вернуться на родину, где назревала революция, ей удалось собрать около 10 тысяч долларов. Эти деньги она потратила на оружие, которое Гольдман помогла ей переправить в Россию через надежного связного[118].

Многие из друзей и поклонников Брешковской убеждали пожилую революционерку остаться в Америке, говоря, что на родине ее наверняка подстерегает опасность. Кто-то из знакомых Стоун Блэкуэлл в Бостоне уверял, что лучше всего Брешковской было бы остаться в США, чтобы «собирать деньги на покупку оружия и боеприпасов и вооружать крестьян». Но Стоун Блэкуэлл понимала, что Бабушка уедет, просто не может не уехать: «Новости из России приходят такие, что мне и самой хочется туда поехать и помочь», – признавалась она[119]. В марте 1905 года Брешковская выехала в Россию.

Все, кому довелось лично встретиться с Брешковской, получили незабываемый опыт. Хелена Дадли многословно благодарила Бабушку за тот пример сознательной жизни, который она подавала:

Вы показали нам всем, как нужно проживать жизнь: не ради сытости и уюта или личной выгоды, а ради великих целей. Гораздо полезнее встретить всего одного человека, который живет так, как вы, чем прочесть все книги на свете о достойной жизни.

Похожие чувства испытывала и Эллен Гейтс Старр из чикагского Халл-хауса.

Я едва могу подобрать слова, чтобы не показаться сумасбродной вам, такой скромной, чтобы выразить свои чувства, которые вызвало во мне знакомство с вами. Такое ощущение, будто вы причастны всем душам, всем умам, и большим, и малым. Поистине, вы околдовываете нас всех, ваша удивительная, внимательная любовь к людям не ведает ни границ, ни различий – семейных, национальных или расовых.

А Хелен Тодд, фабричный инспектор в Чикаго, писала Брешковской: «Вы так много принесли в нашу жизнь здесь, в Чикаго, что теперь, после вашего отъезда, жить в этом городе стало как будто немного бессмысленно». Спустя много лет Тодд, состоявшая в Национальной женской партии и известная своей прямотой, стала одной из многочисленных активисток суфражизма в США, изучавших русский революционный опыт с точки зрения новых моделей гражданской ответственности женщин[120].