Алая Корона

ПОДЗЕМНАЯ ТЕМНИЦА

Ханна

Боль.

Я чувствовала только боль, которая полностью завладела моим телом и заполнила меня с головы до ног. Это была такая боль, которая заставляла разбиваться на части изнутри, а осколки быстро и глубоко разрезали тебя дальше.

Но это была не физическая боль. Моё тело, конечно, болело. У меня болел бок. Там, вероятно, образовался синяк из-за падения в темницу. Мой желудок переваривал сам себя, так как его не кормили уже несколько дней, а мой рот так сильно высох, что я даже не могла сглотнуть.

Но я чувствовала именно боль в сердце, тяжёлое и мучительное чувство в груди, которое заставляло меня хватать ртом воздух в надежде, что он проникнет сквозь мои рёбра и остановит кровотечение.

Я раскрыла глаза — моё лицо было прижато к старой, затхлой соломе, лежавшей на полу темницы — но увидела только темноту. Я не знала, сколько я уже находилась в этой глубокой яме в земле. Казалось, что как только Мор столкнул меня с края, я утонула в кошмарах. Моё тело как будто сдалось и решило отключиться, вероятно, навсегда. Может быть, в этом и заключался смысл этого места? Не в том, чтобы о тебе забыли другие, а в том, чтобы ты сам о себе забыл?

Как бы мне этого хотелось. Сейчас, когда я полностью проснулась, боль стала такой сильной, что я хотела снова исчезнуть в своём сне, хотя он тоже приносил мне мучение. Во сне я была со своим отцом и летела на Алку над Звёздными топями. Мы летели к порталу, чтобы навсегда выбраться из Туонелы. Мы почти добрались до него… как вдруг под нами возникла Лоухи. Она начала замахиваться на меня моим ножом из селенита, издеваясь и насмехаясь надо мной, а затем метнула его вверх, и тот вонзился в горло единорога. Алку полетел вниз, а мой отец и я, схватившись друг за друга, начали падать в чёрное болото полное звёзд, которое становилось всё шире и шире и превратилось в пасть с зубами, выточенными из костей.

Когда мы ударились о землю, не осталось ничего кроме боли. Я снова потеряла Алку, снова потеряла своего отца.

И всё то, что могло бы со мной произойти.

Сны были забавной штукой, так как они часто преодолевали твоё подсознание и попадали прямо тебе в душу так, что начинали ощущаться как реальность. Какая разница, происходило ли что-то в реальности или нет, если оно казалось реальным? Когда я лежала там, боль словно укоренилась во всех моих реальностях.

Алку действительно умер. Я совсем его не знала, но, если бы ни я, он всё ещё был бы жив. Он всего лишь пытался нам помочь, помочь мне, и он умер из-за меня. Иногда, когда я закрывала глаза, я вспоминала боль и ужас, написанные на его морде в тот момент, когда Обливион поглотил его тело. Я чувствовала совершенную беспомощность, стоя там и будучи не в силах ему помочь. Я не знала, когда эти образы перестанут проигрываться у меня в голове.

Мой отец был жив, судя по поведению камней авроры в моих сережках, которые светились жизненной энергией, но это пока Эйро и Нура вели себя хорошо. И всё же мне казалось, что он был мёртв. Если бы он снова не пришёл в Туонелу, я, вероятно, никогда бы его больше не увидела. Никогда его не обняла, не поговорила, никогда бы не почувствовала эту безусловную любовь, благодаря которой я жила и переставляла ноги, сколько я себя помнила. Я хотела задать ему столько вопросов.

Я хотела знать, почему он никогда не рассказывал мне про Расмуса? Я хотела знать, как это вообще произошло? Как он мог переспать с Лоухи, зная, каким монстром она была? Я хотела знать правду о том, почему меня увезли в Америку.

Может быть, моя мать узнала, кем я на самом деле была? Или что он был шаманом? Или узнала про Расмуса? Может быть, она увезла меня, так как боялась того, кем я могу стать? Может быть, она меня защищала?

Любила ли она меня… или боялась? Потому что я росла с осознанием того, что она меня боялась, даже если я этого тогда не понимала. Моя мать, у которой никогда не было на меня времени, кроме тех моментов, когда у неё получалось слепить из меня то, что она хотела. И, конечно же, как бы я ни старалась, у меня никогда это не получалось. Я ни разу не смогла стать той, какой она хотела меня видеть.

И всё же в течение всех этих лет я думала, что моя мать хотела сделать меня похожей на себя. Сделать из меня ещё одну версию себя, заставить меня пойти по её стопам, и я прогибалась, пытаясь угодить ей и стараясь избавиться от своей собственной идентичности, которая была такой незнакомой и постоянно меняющейся. Каждый день я приходила домой из школы и репетировала речь, которую я скажу ей за ужином, придумывая темы для разговоров, которые сделают её похожей на меня. Это могла быть хорошая оценка за тест, или комплимент, полученный мной от популярной девочки, или мои успехи в физкультуре. Я цеплялась за любую тему, в надежде, что она будет мной гордиться. И даст мне хоть что-то.

Но дело было не в этом. Ей было всё равно, похожа я на неё или нет, она просто не хотела, чтобы я стала похожей на отца. Она не хотела, чтобы я была самой собой. И когда я, наконец, вырвалась из-под её гнета, когда я не могла уже больше танцевать, потому что не могла больше быть худой, и перестала пытаться стать той, кем я не являлась, она полностью от меня отдалилась. Как только мне исполнилось восемнадцать, она пропала, а я оказалась на улице. Он выбросила меня, словно старое украшение, которое она больше не хотела носить.

Постепенно у меня исчезла семья.

И меня это устраивало, или, по крайней мере, я так себя убеждала.

А затем… у меня снова появилась семья.

В виде Расмуса, брата, о котором я не знала, и которому я хотела верить, несмотря на то, что с нами произошло. И если уж я ему верила, то я оплакивала его, потому что Лоухи поймала его в ловушку, и всё хорошее, что в нём было, обожание и преданность по отношению к моему отцу — нашему отцу — и его беспокойство обо мне, всему этому не суждено было снова проявиться, так как его мать собиралась его развратить. Она собиралась опустошить его так, чтобы в нем не осталось ничего хорошего. Демон должен был победить.

А теперь что касается Мора.

Единственный человек, который, как мне казалось, мог когда-нибудь стать моей семьёй… вот чёрт. А ведь он был теперь моей семьёй! Мы были женаты. Какой бы безумной ни была эта свадебная церемония, она состоялась. Я была теперь замужем за Мором. Я была его женой, его богиней, его королевой.

Королевой на дне ямы, о которой он скоро должен был забыть.

Внутри меня зажглась искра гнева, но у меня не осталось энергии, чтобы разжечь её в пламя. Мор хотел наказать меня за то, что я сделала. Он думал, что, оставив его, я совершила преступление самого высокого порядка, и этот Бог хотел, чтобы я заплатила за это. Иногда мне казалось, что он вообще не верил в это глупое пророчество. Мне казалось, что он просто хочет мучить меня до скончания веков, потому что ему скучно.

Скучно и одиноко. И моя боль доставляла ему удовольствие.

«Но ведь твоё удовольствие тоже доставляло ему удовольствие», — напомнила я себе, вспомнив о том, что происходило несколько недель назад, и о том, что даже тогда он относился к моему телу так, словно я уже была королевой. Я всё ещё помнила его взгляд в тот момент, когда я кончала. Он смотрел на меня так, словно я была солнцем, таким редким, драгоценным и могущественным.

От этих воспоминаний моё сердце забилось немного быстрее. Этого было недостаточно, чтобы похоронить боль у меня в груди, но это помогло мне отвлечься. Как могло всё так быстро поменяться?

Подождите.

Что это было?

Я прищурилась.

Стена темницы, находившаяся в тени, на которую я отрешенно смотрела… двигалась. Чем больше я пыталась на ней сфокусироваться, тем больше я понимала, что смотрю не на камни, а на что-то между мной и камнями.

Нехорошо.

Я резко вдохнула и села. Моя голова закружилась и заболела, когда я это сделала.

«Не бойся, моя королева, — сказал голос в темноте. — Я пришла, чтобы позаботиться о тебе».

Я моргнула, и мой пульс замедлился, когда знакомая фигура выступила вперед.

Чирк.

Зажглась спичка, которая сначала осветила пальцы в атласной перчатке и чёрный кружевной рукав, а потом я увидела свою мёртвую прислужницу, Райлу, стоящую передо мной. Её лицо было скрыто под чёрной вуалью.

— Райла, — сказала я, и мой голос сорвался.

«Не пытайтесь говорить», — сказала она, присев на корточки, чтобы быть со мной на одном уровне. Спичка все еще горела у неё в руке.

«Вы пробыли здесь внизу так долго без воды. Дéржитесь стойко».

Она вытащила несколько скрученных листов папоротника и подожгла их. Пламя от папоротника сразу же осветило темницу.

Здесь не было ничего, кроме соломы, лежавшей на холодной земле. Но рядом с Райлой я увидела вязаную сумку, а с другой стороны — огромное ведро с водой.

«Я принесла это для того, чтобы вы помылись», — она кивнула на воду.

Затем она засунула руку в сумку, достала из неё кожаную флягу и протянула мне.

«А это для питья. Это та же вода, но я добавила туда немного сушеного горячего мака и иголочек каштановой ели, чтобы придать вам сил».

Я осторожно взяла флягу в руки и опрокинула её. Вода оказалась прохладной и одновременно тёплой. Мак и иголки взбодрили меня, и моему горлу это понравилось.

Я пила быстро, не в силах утолить свою жажду, пока фляга, наконец, не опустела.

«Я принесу ещё», — сказал Райла.

Я кивнула и вытерла рот, чувствуя себя уже лучше.

— Спасибо. Как тебе удалось спустить всё это сюда?

Я посмотрела наверх, на вход в темницу, который был тускло освещён свечами. Верёвки там не было.

— Как ты сама сюда спустилась?

«Я могу быть довольно проворной, если захочу», — сказала она загадочно.

Затем она раскрыла сумку, достала оттуда мешочек с сухофруктами и передала его мне вместе с простым хлопковым платьем с кружевной отделкой.

«Я принесла вам еду и одежду на смену».

Я прижала платье груди и почувствовала прикосновение гладкого и чистого материала к своей коже. Я давно уже не меняла одежду.

— Это тебе дал Мор? — спросила я, так как часть меня надеялась на то, что он передумает.

Она покачала головой, и я ощутила укол разочарования у себя в груди, что мне очень не понравилось.

«Нет. Это я сама. Я слышала, что произошло после свадьбы. Я не должна была позволять ему обращаться таким образом с моей королевой».

— Даже несмотря на то, что он твой король? — спросила я.

Она покачала головой.

«Я знаю, что я у него в долгу, но я отвечаю также и перед вами. Сейчас вы мой главный приоритет, и вообще всегда, потому что я ваша мёртвая прислужница, а не его».

Я не смогла сдержать улыбку, хотя мои сухие губы треснули, когда я улыбнулась. Я была тронута тем, что она переживала обо мне. Она, вероятно, делала это из чувства долга, но это всё равно считалось. Похоже, она была единственной, кому было не всё равно.

— Разве у тебя не будет проблем, если он узнает?

Я вспомнила, как Калма сразу же вывел Райлу из замка, когда Расмус начал свою атаку. Похоже, её положение было и без того шатким.

Она смотрела на меня некоторое время. Конечно, я не могла видеть её глаза, но я их чувствовала.

«Чему быть, того не миновать, — сказала она наконец. — Я смогу справиться с небольшими проблемами. Ранее я уже чуть не потеряла руку, но именно хозяин спас меня в итоге».