Лист на холсте, или Улиточьи рожки

30. Давняя история. Знак препинания. Доменика Прима

К старшей Доменике Элоиза ехала в традиционных сомнениях. Говорить ли с ней? Если да, то о чём с ней говорить? И не сделает ли она хуже?

И уже когда впереди были видны монастырские стены, мысль оформилась. Она поговорит, да. В контексте того, чем они занимаются. А лишние вопросы можно и не поднимать. Или пресекать.

Доменика оглядела её и прямо с порога вместо приветствия выдала:

— Что с тобой произошло?

— Ты о чём? — Элоиза села, как ни в чём не бывало.

— О каких-то глобальных внутренних изменениях, которые видны невооружённым глазом. Мне видны, не знаю, заметит ли кто-нибудь ещё.

— Полине я просто рассказала.

— Тогда уж и мне расскажи, любопытно, — усмехнулась родственница.

— Я обнаружила, что в определённых ситуациях вся моя защита летит к чёрту, и я становлюсь бессильна.

— Ты можешь описать особенности такой ситуации?

— Могу, — усмехнулась Элоиза. — В том случае, если речь идёт о моей сестре Норе.

— Надо же, интересно. И часто ли так случается?

— Знаешь, нет. Не часто. Но жизнь столкнула меня с человеком, который имел к истории Норы непосредственное отношение.

— Вот как. И где ты нашла такого человека?

— Я его не искала. Так получилось. Но мне кажется, я смогла разобраться и найти в себе некоторую опору. Не без помощи и очень не сразу. А хотела бы, чтобы сама и быстрее.

— У всех есть уязвимые места, с этим ничего не поделаешь. Это своё проблемное место ты знаешь, и либо учишься его специально защищать, либо оно перестаёт быть проблемным.

— А есть и такие способы защиты?

— Вполне, — кивнула Доменика, сощурившись. — Самое эффективное — блокировка памяти. Нет воспоминаний — нет проблемы.

— Но это буду уже не вполне я.

— Конечно. И поэтому я предпочитаю второй вариант. Понять, почему болит, и вылечить. Кстати, ты производишь впечатление человека, который как раз понял.

— Мне тоже так кажется, просто я ещё не до конца с этим освоилась.

— Освоишься ещё, дело времени.

— Скажи, а что ты думаешь о смерти Норы?

— В каком смысле — что думаю?

— Было это убийство или самоубийство?

— Самоубийство. Илария пригласила меня сразу же, как её нашли, мы осматривали тело вместе. Ещё с Донатой, но той были важнее физиологические моменты. И знаешь, насильственная смерть выглядит иначе. Я не смогу сейчас объяснить тебе разницу, её нужно показывать на реальных объектах, понимаешь? А в той ситуации и я не сомневалась, и Илария была со мной согласна. Это определённо была собственная воля Леаноры. И это было бездумно и безответственно, как и всё, что она в жизни сама делала. Она могла выбрать за себя, но не за ребёнка. Родила бы — и делала бы с собой, что хотела, поднять младенца общими силами — не проблема.

— То есть… бабушка знала?

— Конечно. А что не стала обсуждать с тобой — вероятно, считала тебя недостаточно взрослой. И сделала ошибку, как мне кажется. Но Иларию уже не спросишь, а ты говоришь, что нашла выход.

— Я смогу убедиться в этом только тогда, когда столкнусь снова.

— А я убеждена уже сейчас. Раньше-то ты мне таких вопросов не задавала. А сегодня смогла. И мне кажется, что мы уже можем приступить к занятию обычным образом.

Вечером в день рождения Элоиза навестила Полину. Она собиралась сделать это вместе с Себастьеном, но когда спросила его о планах, то он сразу сказал — увы, освободится только поздним вечером. Поэтому она отправилась без него.

Вернулась к себе, заперла дверь и, не включая света в прихожей, сразу же пошла раздеваться. Краем глаза заметила тёмное пятно на полу в гостиной — там ничего не должно было быть, но, похоже, что было.

Свет любезно продемонстрировал корзину роз, с одного боку украшенную ещё и тремя контрастными по цвету лиловыми орхидеями. С другого боку симметрично переливалось тоже что-то лиловое… Это оказалось самое красивое на свете колье с аметистами, очень похожее по рисунку на подаренный в Рождество гребень. К корзине был прислонён некий бумажный пакет.

В пакете обнаружился карандашный рисунок, помещённый в раму. Изображение напоминало о прерафаэлитах и средневековых легендах. С необыкновенным искусством там была нарисована дама в старинных одеждах, сидевшая на скамье с книгой в руках, и рыцарь с мечом у пояса, отчасти напоминавший Дамиана. Рыцарь стоял у скамьи и явно что-то объяснял даме, она вежливо слушала, но по ней было видно, что больше всего на свете она хочет вернуться к своей книге. Вокруг цвели розы, порхали птицы, у ног дамы прохаживался павлин.

И всё бы ничего, но у рыцаря было лицо Себастьена, а у дамы — её собственное.

Когда Элоиза это поняла, то долго смеялась. Интересно, кто автор этого милого рисунка? Ой, а здесь, на обороте, за рамой, ещё что-то! Карточка. На карточке четверостишие — с пожеланиями счастья и радости. И подпись — Votre S.

Она достала телефон и позвонила этому S.

— Добрый вечер, Элоиза, с днём рождения! — тут же откликнулся он.

— Добрый вечер. Спасибо вам за подарок, он замечательный. Скажите, неужели вы автор этого прелестного рисунка?

— Что вы, нет. Пусть его авторство останется тайной, хорошо? Его сделали по моей просьбе. Скажите, вы уже дома?

— Да. А вы?

— И я. Заходите в «сигму». Хотя бы ненадолго.

— И много вас там, в «сигме»? — рассмеялась она, уже понимая, что сейчас пойдёт, пусть завтра и не выходной.

— Четверо, стандартная комплектация, — рассмеялся он. — Приходите, мы будем рады.

— Хорошо, — улыбнулась она и отправилась в «сигму».

Конец

.