На дальних рубежах 2

Глава 32

Они появлялись в темноте, обычно, ближе к утру, когда в едва наметившихся сумерках уже можно было различить мутную синеву плотного тумана, а трава покрывалась густой росой. В этот час уже обычно стихали звуки ночного леса, и в тишине на рубеже ночи и дня появлялся бесшумно сначала один, потом второй, третий, четвертый. И так все девять. Девять фигур, без единого шелеста плывшие над клубами тумана. С момента их исчезновения могли пройти дни, а то и недели, и вот они возвращались, будто с того света, не принятые Адом, не имевшие ни малейшего шанса на Рай и уже отвергнутые миром живых.

От них по спине пробегал холодок. Вроде бы, силуэты принадлежали людям, а ничего человеческого в них не было - от манеры двигаться и до почти полностью закрытых визорами лиц. Разного роста, разной комплекции, а взаимодействовали, как один организм, понимая друг друга по едва уловимым сигналам, на каком-то не то телепатическом, не то просто животном уровне. Они проходили через блок-пост, словно не замечая его, и шли в свой модуль. Один за другим следовали мимо заграждения из колючей проволоки и мешков с песком, окружавшего их логово, мимо шестов, на которые были насажены страшные клыкастые черепа местных диких свиней, и исчезали в темных недрах своего логова с закрашенными черной краской окнами.

Стоило один раз увидеть их возвращение, чтобы усвоить раз и навсегда - они другие. Уже не люди, еще не звери, что-то почти сверхъестественное. Встретив их при свете дня где-нибудь в столовой, еще можно было ошибиться, хоть ошибка такого рода могла обойтись очень дорого. Нелюдимые, подозрительные, молчаливые, с каким-то странным выражением глаз на бесстрастных лицах, но все-таки еще слишком похожие на людей. А вот в предрассветных сумерках, когда они возвращались из Преисподней, пока еще не успели натянуть человеческую личину, - тут уже не ошибешься.

Когда-то первыми холм, получивший название "Лысая гора", заняли десантники. Видимо, в этом батальоне служили славяне, раз выбор пал на такое название, но оно прицепилось к холму, как родное. Высоту удержали, противника отбросили, линию фронта сместили на несколько километров. После этого десант это место покинул, оставив в качестве наследства маленький форпост.

Теперь здесь была небольшая посадочная площадка, крохотный медпункт для оказания первой помощи перед дальнейшей транспортировкой в военно-полевой госпиталь да несколько модулей для обеспечения нужд очень небольшого контингента, состоявшего из срочников и медиков. За управление этим забытым богом местом отвечал майор, получивший это назначение потому, что, видимо, его просто надо было куда-то слить. С таким командиром в форпосте и атмосфера царила соответствующая.

Все знали одно: форпост был жив только потому, что разведгруппе, работавшей здесь, нужна была база. Все остальное было вторичным. Соседство со спецами было неприятным, но именно они были хозяевами форпоста, несмотря на то, что никакой командно-административной роли не выполняли. Они просто по-звериному владели этой территорией, отпугивая недругов одной своей репутацией и подчиняя себе весь немногочисленный контингент без единого слова.

Страшная "девятка" создавала парадоксальную ситуацию. Они были своими, выполняли тяжелую, опасную работу и порой спасали людей, но при этом от них шарахались их же сослуживцы. Их самих и их зловещую обитель именовали "зверинцем", часто присоединяя к этому слову нелицеприятное и нецензурное прилагательное. Отношение не изменилось даже когда они вывели из-под огня противника детей из приюта и работавших с ними волонтеров. Или когда вернули нескольких попавших в плен солдат Альянса. Или когда освободили целую деревню от захватившей ее банды мародеров и дезертиров. Это была лишь малая часть их деятельности и все, кто служил в одном с ними форпосте, знали, что все эти добрые дела не идут ни в какое в сравнение с тем, что остается сокрытым от чужих глаз. Ужас перед этим тайным был гораздо сильнее уважения за благородные дела.

Несмотря на общую для всех униформу и отсутствие отличительных знаков, разницу между спецами и всеми остальными стереть было невозможно. Она становилась лишь очевиднее на фоне того, что все, кроме спецназовцев были медиками и срочниками. Война разрушала их по-разному. Одни еще цеплялись за воспоминания о жизни вне этой клоаки, с болью сопоставляя их со своей нынешней реальностью, изо дня в день втирая соль в собственные душевные раны, каждый день думая о выживании и сохранении рассудка. Другие же месяц за месяцем погружались в эту реальность, позволяя ей проникнуть под кожу, растечься по жилам, пропитать всю свою сущность насквозь. Они жили и дышали этой отравленной средой, трансформируясь в нечто, способное здесь почти процветать.

Больше всех остальных членов РДГ напрягал их командир. Женщин в форпосте было мало - всего несколько медсестер, каждая из которых превращалась в глазах личного состава в королеву красоты вне зависимости от личных качеств, возраста и внешности. При этом от единственной по-настоящему красивой женщины шарахались, как от чумной. Новичков сразу предупреждали, чтобы они не то чтобы не смотрели в сторону майора Хименес, но и следили за тем, кому и что говорят о ней. "Зверинец" очень трепетно относился к своей "королеве", настолько, что излишне увлеченные ценители ее женской красоты рисковали "поскользнуться" и "ударится об дверь" раз десять за одну темную ночь.

Ритм жизни обитателей форпоста можно было охарактеризовать фразой "то пусто, то густо". Периоды аврала, кровавого хаоса и запредельного напряжения, когда в форпост непрекращающимся потоком свозили раненых, а где-то рядом по нарастающей разрывались снаряды, сменялись абсолютным штилем, когда оставалось только плевать в потолок, если никто из старших не придумывал какое-нибудь занятие для своих подчиненных.

Изоляция, стресс и скука приводили к тому, что люди развлекали себя домыслами и сплетнями о любом, кто выделялся настолько, чтобы привлечь к себе внимание. Майор Хименес в этом плане была слишком легкой мишенью. Кора узнавала о себе много нового: ее сослали, потому что кому-то не дала, или, наоборот, дала, но женатому, а ещё она убежала из-под венца с чьим-то "золотым мальчиком", к тому же она спала со всеми членами своей группы, поэтому больше никому не даёт, но при этом кого-то изнасиловала и его полумертвым и счастливым увезли на медэваке с раненными. У неё, как она выясняла, была крайне насыщенная личная жизнь. А ещё она была язычницей, сатанисткой и просто маньячкой с ожерельем из человеческих ушей.

К нелепым слухам о себе Кора относилась крайне спокойно. У нее хватало гораздо более серьёзных поводов для раздумий. Несмотря на то, что она в данный период занималась своими прямыми профессиональными обязанностями, Кора не могла отделаться от мысли, что её убрали подальше. То, что по времени это совпало с её копанием в истории с Джейсом, наводило на определённые мысли. Кора была старым параноиком и в совпадения не верила. Кто-то менее тёртый мог бы списать это на профдеформацию, но Кора своему чутью доверяла безоговорочно. Беда была в том, что с назначением в такую отдаленную точку её свобода в контактах сильно сократилась. Она уже не могла так просто связаться с Бурбулем и другими своими товарищами, не говоря уже о нанятой ею командой, продолжавшей поиск беглеца.

Для того, чтобы свободно поговорить с теми, кто ей был нужен, она должна была выбираться в штаб, а это не так уж просто было сделать. Если не возникало оперативной необходимости, получалось это где-то раз в месяц, когда Кора являлась в штаб, расположенный в пятидесяти милях от линии фронта, для связи с куратором их группы. После доклада и получение инструкций у нее был шанс выйти на связь с родителями, своим управляющим на Айоке и всеми остальными. Понятное дело, что эффективно воплощать какие-либо планы в таком режиме было невозможно.

Кора молча бесилась от собственной несвободы, её невероятно злило то, что она чуяла присутствие чужой недоброй воли, но не могла её вычислить. Оставалось только плыть по течению, глядя, как ускользает из рук возможность отыскать и спасти любимого человека, как тает перспектива вычислить своего невидимого врага, в чьем существовании она сомневалась все меньше. Месяц превращался в другой, а восемь месяцев стали вечностью. И вечность эта была насыщена кровью, огнём, смертью и болью.

Вереница дней сминалась в кашу, время текло по каким-то другим законам. И Кора, казалось, уже проведшая вечность в нескончаемом аду, стала постепенно терять нити, связывавшие её с её собственной жизнью. Реальность все больше сжималась до того, что она видела перед собой здесь и сейчас. Форпост, лес, вражеские позиции в видоискателе приборов, противник в оптическом прицеле. Кора преображалась, адаптируясь к своим условиям. Её психика защищалась, как могла, и Кора сама не заметила, как превратилась в нечто действительно пугающее.

***

Странная группа вышла из леса на пустырь перед заброшенной частью Харлана. Их было человек пятнадцать, из них двое походили на каких-то герильяс, а все остальные - на туристов. За спиной остались непролазные дебри и высокие острые хребты гор, а впереди лежал разрушающийся район индустриального города.

Два года назад произошло извержение одного из дремавших вулканов. Часть пригорода затопило лавой. До сих пор из похожей на асфальт массы виднелись остовы машин, а наполовину затопленные окаменевшими потоками дома казались лишь вчера брошенными своими хозяевами. Картина была жутковатой. Мёртвый город, медленно разлагающийся под натиском природы, но ещё хранивший память о человеческом присутствии.

— Уже светает, - вдруг обратился к группе один из герильяс. - Шагайте быстрее, надо успеть дойти до Администрации затемно. Нам дали "зелёный свет", но ситуация может в любой момент поменяться.

Одна из женщин, к которой жались две еле стоявшие на ногах худющие девочки - двенадцати и семи лет, - робко посмотрела на высокого плечистого бородача и с какой-то застарелой безнадежностью произнесла:

— Дети не могут быстрее, они слишком устали.

Второй герильяс, тоже вооружённый и заросший до бровей, но менее мощный, ниже ростом и, похоже, постарше, грубо отрезал:

— На месте отдохнут, а сейчас надо спешить, иначе нас всех тут засекут.

Женщина сжалась и инстинктивно протянула руки к дочерям. Высокий мужчина посмотрел на изможденных детей, явно недокормленных и ослабленных, и недовольно проворчал, обращаясь к младшей из сестер:

— Мелкая, иди сюда. На мне поедешь.

Он перевесил рюкзак так, что тот теперь закрывал грудь и живот, и присел, позволяя ребёнку забраться себе на спину подобно маленькой обезьянке.

— Мы должны защищать группу, - возразил его напарник.

— Я и защищаю. Мы не сможем идти быстрее, чем самый слабый из нас, - ответил здоровяк, помогая девочке устроиться. - Она ничего не весит, не надорвусь.

— Много ты сможешь сделать с таким довеском, если что!

— Если что, никто из нас ничего особо не сделает на открытом месте, - отрезал высокий, зло сверкнув зелёными глазами. - Хорош спорить, надо двигаться.