Тени Архонта

— Из-за этого половина эльфийских кланов выползла наверх! — прозрел Диармайд. — Им некуда было бежать, потому что гномы сдавили их, а другие эльфы не приняли. Только почему?

Стенн повел плечом:

— Насчет распрей у темных можно только предполагать. Очевидно, что спонтанная смерть короля не несла ничего хорошего. Насколько я слышал, в смерти правителя объявили его наследника — уж слишком неожиданной она вышла. Не все, разумеется, поддержали эту версию. Но свое дело она сделала — конфликт была запущен, кланы сцепились, размениваясь новыми союзами каждый день.

— И даже если посох и уцелел, никто не кинулся его искать, верно? — не спрашивая, проговорила Данан. — Все дружно бились за власть, наплевав на её жалкий символ. — Она нахмурилась, обдумывая услышанное, почесала губу. — То есть, исконно подземелья были только гномьей вотчиной, так?

— Да, это вроде не секрет, — скорчил простецкую роду Стенн.

— Тогда главный вопрос: почему гномам не удавалось выдавить темных раньше? Что там за посох такой?

Жал безмолвно усмехнулся, на мгновение задержав взгляд на Данан. Затем посмотрел на Хольфстенна и встретился с ним взглядом: гном глядел на товарища с большим пониманием.

— Длань Безликого, — говорил Стенн, — описана как сила абсолютного подчинения. Если я правильно помню, он не может за раз поработить десять тысяч гномов… ну или других бойцов, — тут же поправился рассказчик, — но все, до чего может дотянуться любое другое заклятие, сотворенное с его помощью, оказывается под влиянием посоха. И если Длань при тебе, делай потом с попавшими под чары посоха, что хочешь. — Стенн на мгновение замолчал, почесал шею сзади. Потом закончил — без особой печали, но таким тоном, словно говорил о событиях, которые застал сам. — Таз’гаротцы и руамардцы не понаслышке знают, что значит убивать своих братьев. И сестер.

— Как, интересно, он тогда был разрушен? — озадачился Диармайд. — Посох, я имею в виду. Неужели он толком не охранялся?! Иначе как бы его вообще вынесли за пределы Тэхт’Морниэ?

— Легко, — ответил Жал. — Не нужно много ума, чтобы спереть одну палку. Особенно кому-то вроде меня. А потом всем рассказывать, что он был уничтожен.

— Вроде тебя? — Глаза Диармайда зажглись недобрым пламенем, как у судьи, который нашел за что виновного отправить на плаху. — Кого-то вроде тебя не так много, Жал. Я вот ни одного не знаю.

Эльф сразу смекнул, куда пойдет разговор.

— Это был не я.

— Разве не ты говорил, что не помнишь свою жизнь до Эйтианских Гадюк, а?! — Дей глянул на Данан со всей доступной ему свирепостью: «Ну, глянь! Ты довольна?! Кого пригрела! А я говорил, говорил!..».

— То, что ты не знаешь других вроде меня, не гарантирует, что их нет.

Дей затих — и все затихли.

— А это что значит? — тяжело спросил Борво. — Есть и … другие? Нам надо опасаться…

Жал не покраснел и не кричал, как могли бы те же Дей или Борво, но вскинулся.

— О, Таренгар Неумолимый! — рыкнул он, взывая к эльфийскому богу. — Я думал ты тут самая мнительная! — Взглядом указал на Данан и тут же твердо зашагал прочь, не разбирая дороги. По шагам, сжатым кулакам и опущенной голове, словно зажатой меж сведенных напряжением плеч, Данан поняла, что впервые видит убийцу настолько злым.

— Давайте пока примем, что этот посох — Длань Безликого — может заинтересовать архонта. Просто, чтобы иметь власть не только над исчадиями, но и над обычными, живыми людьми.

— Включая смотрителей, но не ограничиваясь ими, — поддержал Стенн.

— Если исходить из этого, можно допустить, что и предыдущие архонты тоже могли быть заинтересованными в поиске артефактов, которые помогли бы им захватить власть. Этот посох вполне подошел бы на роль такого.

— Определенно, — с убежденностью отозвался Хольфстенн и почесал отросший рыжий ус. — Как и Медаль крови, — добавил тише, будто бы под нос, но точно с намерением, чтобы другие услышали.

— Вот заладил! — брякнул Дей.

— Диармайд, хватит. — Его неожиданно осадила Эдорта. Даже ей было очевидно, почему еще вчера вменяемый лейтенант смотрителей сегодня стал настолько невыносимым склочником.

— Чего? — мысль, что какая-то пришлая, чужая, насаженная им в компанию, будет учить его жить, затмила Дею глаза — кровавой волной. Благо, Стенн, заметив, как помутнел взгляд Диармайда, отвел удар на себя.

— Мы с Борво тебе с осени твердили, чтобы ты взял яйца в кулак! Не смог — твоя проблема! Иди и разберись с Жалом один на один или попросту закрой рот. Достал!

Данан схватилась за пальцами одной руки за оба виска, массируя.

— Пожалуйста, — попросила она утомленно. — Давайте к делу и пойдем дальше. Длань Безликого, Медаль крови…

— Подождите! — попросила Эдорта размеренно. — Можно прояснить, что там за медаль, из-за которой тут сыр-бор?

— У всех народов, кроме гномов, знаешь ли, дорогуша, короткая память! И Медаль крови — не миф.

Этот выплеск Хольфстенна не походил на ответ, Данан пришлось объяснить самой:

— Мастерство магов-артефакторов — это гномское наследие. Именно они, обрабатывая амнирит, заколдовывали те или иные предметы, которые потом называли артефактами, и именно они основали в древности то, что сегодня мы знаем, как Дом Свитков. Собственно, потому что заколдовывали они в числе свитки и скрижали, чтобы уберечь память древних лет от разрушения временем. Или варварами.

Эдорта с пониманием качнула головой: ну, недаром же гномов называют хранителями истории.

— Медаль Крови — венец гномского творения, она нерушима сама, и своего обладателя делает абсолютно неуязвимым к любой атаке. Даже если он смертельно пострадает, он выживет.

— Что само собой означает, что её просто не может существовать, — упирался Дей. — Иначе бы весь мир охотился за этим артефактом по сей день или бы его охранял какой-нибудь государь, расширяющий с её помощью границы своей страны с каждым годом.

— Дей, не выводи меня, — сквозь зубы посоветовал Стенн. — Медаль существует, железное слово! Только у неё есть оборотная сторона — сейчас, вспомню дословно, эм… — «Сохраняя, присваивает».

— То есть? — уточнила Данан.

Тут Хольфстенн развел руками:

— Если бы я знал.

— Тогда давайте сосредоточимся в поисках и на этом тоже, — предложила Эдорта. — Неуязвимость — серьезное заявление. Как и способность подчинять сотни или хотя бы десятки живых существ одним лишь заклятием — в случае посоха. Опытный маг, не мне вам рассказывать, может сплести сотню узоров за день, даже если потом и будет валяться без сил. Надо найти что-нибудь об артефактах подобного могущества у других народов.

— И биографию архонтов тоже, — сказал Стенн. — Теократы на всех смотрели свысока, особенно на мой народ, если помните. Убежденность архонтов в собственном превосходстве может помочь нам в случае, если каждый из них интересовался прежде всего наследием соплеменников. Эльфы — эльфами, люди — людьми, темные — темными, а особо темные — еще более темными.

Ох уж эти неуместные метафоры, ворчливо, но беззлобно подумала Данан.

— Значит, ускоримся. — Она понялась на ноги. Руамард будто сам собой ложился им в руку. И чародейке вдруг стало интересно: мог ли Первый Смотритель Гартамас, отправляя их из Талнаха с договорами, знать больше, чем они сейчас? В том числе об артефактах. Мог ли просчитывать, что им будет жизненно необходимо попасть в гномское государство с его сохраненной в скрижалях историей? Сейчас этого не узнать, но обдумать еще будет время. — Договоры при мне, — сказала женщина. — Сворачивайте бивак, я позову Жала.

— Не вздумай! — Дей тоже встал и шагнул к чародейке, поймав за плечо. — Пусть катится на все четыре стороны!

— Диармайд, — протянула женщина тихо и утомленно. — Пожалуйста, хватит.

— Он опасен, Данан, как ты не поймешь?!

Чародейка тронула его ладонь на своем плече свободной рукой:

— Я очень тебя прошу, хватит, — почти умоляя, попросила Таламрин. — У нас непростой путь впереди, и нам совсем не нужны склоки внутри отряда. Неужели ты не видишь?

Все он видел! Все видел! Видел, что с тех пор, как не стало Редгара, вся судьбина даэрдинских Смотрителей Пустоты полетела к демонам под отхожее место! Видел, и хотел с равной силой из-за этого рыдать, бить все вокруг — особенно, одного измордованного амниритом эльфа — орать на Данан и попросту сдохнуть.

— Ты любила его хоть капельку? — спросил Дей совсем шепотом. — Хоть немножечко? — произнес умоляюще, со слезами в голосе. — Скажи, Данан! Скажи, как тебе удалось пережить его смерть так быстро?! Так легко, что уже сейчас ты спишь с тварью, которая едва нас всех не угробила?!

Лицо чародейки разгладилось. Прежде она бы точно съездила другу по лицу, но сейчас только отступила от лейтенанта, прямо посмотрела Дею в глаза и, чуть вздёрнув голову, ответила:

— Я знала Редгара полгода. Он не значил для меня так много, как для тебя.

Диармайд побелел.

— Ах, значит, не значил?! Тогда какого черта?! Он ведь… он был мне как отец, и друг, и брат… А ты!

— Прости, — вздрогнув изнутри так, что никто не заметил, Данан перебила: слушать терзания Диармайда сейчас не было ни сил, ни времени. — Я рассталась со своей семьей в десять лет и мне никто не заменял ни мать, ни отца, ни братьев. Мне не понять твоих чувств.

— Твой Кле…

— Клейв всю жизнь был рядом и держал наготове занесенный меч. Я не знаю, о чем ты говоришь, — договорила женщина быстрее, чем планировала, отвернулась и пошла в том направлении, где за порослью недавно исчез Жал. Она ничего не добавила и, слушая неразборчивые проклятья Диармайда в свой адрес, закусывала губу, чтобы только что-нибудь не ответить. Диармайд должен, в конце концов, научиться сам переживать свои страхи, падения, неудачи и потери!

Особенно — потери. Ведь он — Данан чувствовала, что была готова ради этого лечь костьми — рано или поздно станет королем Даэрдина. Должен им стать, хотя бы ради памяти Редгара Тысячи Битв.

Когда в тот день поставили шатры на ночлег, беседа упорно не клеилась, хотя Борво — неожиданно, именно он, — взялся руководить процессом поиска информации в сведениях, переданных Клейвом. Во многом, наверное, потому, что за дело еще с самого первого дня всерьез взялась Эдорта, и, в отличие от Диармайда, Борво знал, чего хочет. Он мог ничего не знать о магии и бояться её, он мог быть новичком в деле затяжных странствий, но в простых вещах жизни — поймать дичь и сделать еду, наточить клинки и защитить дом, выбрать женщину и добиться её, предложив по-честному все, что есть вместе с правдивыми обещаниями — это он мог. И, играя сейчас на поле, которое неплохо знал, Борво будто бы снова вошел в форму. Приглядываясь к нему, Хольфстенн убеждался в давнишних соображениях насчет этого выходца из большой семьи: он не слишком-то предприимчив, и не очень хорошо ориентируется в неясных ситуациях, но в нем достаточно упорства. А после того случая в сторожке с упырями, когда Борво впервые разрубил вурдалака, в нем появилась и стойкость.

— Спасибо, что идешь с нами, — раздался над гномом женский голос, заставляя Хольфстенна вздрогнуть. Он оглянулся — Данан уже присаживалась рядом.

— Порой мне кажется, — продолжала чародейка, — только твое присутствие и не дает сойти с ума.