Волчья мельница

— Тише ты! — прошептала Бертий. — Смотри, окно у тети Ортанс открыто настежь. Не дай бог, она услышит… Объясни наконец, что случилось! Пожалуйста, Клер!

Но кузина только помотала головой. Знаком она предложила Бертий вскарабкаться ей на спину. В гневе ее силы словно удесятерились. Увечная обвила руками ее шею и позволила перенести себя в плетеное кресло, заблаговременно оставленное во дворе, под яблоней.

В это время из перетирочного цеха вышел Фолле. Он уже начал скручивать сигаретку, когда Клер его окликнула:

— Ты не мог бы распрячь Рокетту и отвести ее на луг? Пожалуйста! А я занялась бы обедом, он уже запаздывает!

— Все, что пожелаете, мамзель Клер! — отвечал работник, пряча кисет в карман.

Озадаченной Бертий осталось только сидеть и смотреть, как кузина бежит к дому. Сидевший на привязи Соважон вскочил, чтобы последовать за хозяйкой.

— Сидеть, мой хороший! Сейчас вернусь и тебя отвяжу!

Клер казалось, что все это ей только снится. Вместе с тем она понимала, что любое повседневное действо — накрыть на стол, принести из погреба вино или нарезать хлеб — моментально остудит ее решимость, сделает ее слабой. Поэтому, подхватив юбки, Клер взбежала по лестнице — к матери. Ортанс вязала сидя, опершись о спинку кровати. Она даже не подняла глаз от своего рукоделия.

— Это ты, дочка? Расскажи, как прошли похороны бедного мсье Эдуара. Ты тяжело дышишь… Бежала?

— Мама, Бертран Жиро все мне рассказал. Ну, что я должна выйти замуж за Фредерика, потому что папа должен семье Жиро деньги. Это ведь неправда, скажи? Я же не вещь, которую можно дать в залог! Мама, ответь мне!

Ортанс пересчитала петли, прежде чем отложить белую распашонку, которую она уже представляла на миниатюрном тельце новорожденного сына.

— Тебе ли жаловаться, Клер? — заговорила она. — Лучшего жениха, чем Фредерик, еще поискать! В прошлом году он тебе нравился, и что ты только не делала, чтобы он тебя заметил! У Жиро — свой конный завод, а ты лошадей любишь. И прекрасный господский дом в Понриане. Ты будешь там хозяйкой. Только представь, сколько красивых платьев муж тебе накупит, чтобы ты выглядела достойно! Так что, доченька, даже если бы отец не занял у них денег, тебе сам Бог велит выйти за Фредерика замуж. А Бертран мог бы и не вмешиваться не в свое дело!

Клер слушала биение собственного сердца, отдававшееся, казалось, во всем теле. Растерянная, она присела на кровать. С тех пор как мать заперлась в четырех стенах, они почти не общались.

Не было повторений такой вспышки взаимной нежности, как в тот памятный день, когда между ними случилось нечто вроде примирения. Ничего — ни взаимопонимания, ни любви.

— Мама! — взмолилась она. — Никто не может заставить меня выйти за того, кто мне не нравится! Я свободна, у меня есть права…

— Какие еще права? — сердито вскинулась Ортанс. — Женщина рождается, чтобы служить мужу, содержать дом в порядке и чистоте и рожать детей. И уж поверь, лучше, когда все это происходит в богатстве, а не в нищете!

Клер стиснула кулаки.

— Тебе особенно не на что жаловаться! Ты ни в чем не нуждалась. И любила папу!

Ортанс выпрямилась на постели. Ее взгляд был уже не отсутствующим, а грозным. Пристально глядя на дочь, она тихо проговорила:

— Ты ничего не знаешь про мою жизнь, моя любопытная Клеретт! Но раз уж об этом зашла речь, слушай! Да, я любила твоего отца, но он… Колен испытывал ко мне лишь дружеские чувства. Он женился на мне только ради мельницы, которую мне давали в приданое. Видишь ли, я была уродина, и парни меня сторонились. Ты — другое дело! Ради тебя они на головах ходить будут, только свистни! Колен всегда относился ко мне хорошо. Был ко мне добр и внимателен. Только представь: в придачу ко мне шли все эти земли, река, переоборудованный на голландский манер перетирочный цех, водопроводящий желоб в хорошем состоянии, сушильни… Пастушья мельница! Странное название, не так ли? Но я знаю историю этого пастуха. Вот уж кому не повезло в жизни!

Клер, затаив дыхание, слушала мать, которая, казалось, заново переживала события далекого прошлого. Она забыла и о помолвке, заключенной без ее ведома, и о том, что работникам нужно подать обед, и о сидевшей в одиночестве кузине. А Ортанс продолжала своим низким, глубоким голосом:

— Давным-давно здесь жил один пастух. Свои земли он сдавал в аренду, а мельница в то время стояла заброшенная. У него было два десятка овец да старый слепой пес — и больше никого на всем белом свете. Ночевал он вместе со своей маленькой отарой в сарае. Жители Пюимуайена шарахались от него, как от чумы, когда он приходил в местечко.

Все думали, что этот пастух старик, таким он был уродливым и нескладным, а на самом деле это был парень, который в детстве чудом выжил после страшного пожара. И вот однажды на дороге, что тянется вдоль скал, он встретил девушку. Она была такая красивая, что пастух поспешил убежать, чтобы ее не испугать. Она не успела рассмотреть его лица, обезображенного огнем, и решила непременно встретиться с ним еще. И вот однажды ночью он снова ее увидел. Девушка эта была грешница — купалась в речке! Нагишом! И как только луна спряталась за тучи, он подошел и…

— И что же было дальше?

Ортанс вздрогнула, спрашивая себя, почему рассказывает такие непотребные вещи своему ребенку. А Клер со светящимися от любопытства глазами ждала продолжения.

— Они согрешили! Говорят даже, что они крепко полюбили друг друга, и она вовсе не замечала, какое страшное у него лицо. Но только жители долины, особенно родители той девушки, вбили себе в голову, что пастух — чудовище. И устроили на него настоящую облаву. Собаку убили, а перепуганные овцы попрыгали в реку и потонули. Пастуха загнали в угол, избили и оскопили, отчего он и умер. Это был мой прадед… Та девушка носила от него дитя, мальчика. Она вырастила его тут, и он довел мельницу до ума. Сначала продавал муку и растительное масло, а потом в один прекрасный день изготовил бумагу. Женился он на славной девушке из Торсака, и у них родился мой отец. Свое уродливое лицо я унаследовала от прадеда-пастуха. Бабушка считала, что это наказание за то, что союз моих предков не был благословлен церковью.

После недолгого раздумья Клер воскликнула:

— Какими жестокими бывают люди! А ты, ты вовсе не уродливая, мамочка! Если б ты была повеселей и хоть иногда смеялась…

Ортанс в ужасе посмотрела на дочь:

— Смеялась? Но мне никогда не хотелось смеяться! Часы пробили полдень, Клер, тебе пора на кухню. Где отец?

Этот вопрос вернул девушку к мучительной реальности. В этот момент в комнату вошел Колен Руа. Он даже не успел снять шляпу.

— Клер, я требую объяснений! Ты поставила меня в глупое положение перед видными жителями Ангулема, среди которых были и наши клиенты, и мэр! И что за блажь — пускать кобылу галопом по проселочной дороге! Ты могла кого-то сбить!

Тон у Колена был сердитый, глаза смотрели строго. Клер подумалось, что за последние несколько месяцев ее отец, такой добрый и ласковый, такой снисходительный по отношению к ней, переменился.

— Папочка, я вспылила! Прости меня! — сказала она. — Бертран Жиро рассказал мне что-то очень неприятное.

Что ты пообещал отдать меня за Фредерика в обмен на заем, ничего мне не сказав! Можешь представить, как я на тебя разозлилась! И до сих пор не могу поверить. Ради бога, скажи, что это ложь!

Бумажных дел мастер подошел к окну и выглянул в сад. Бертий подняла к нему свое бледное, встревоженное личико.

— Я поступил очень дурно, моя Клеретт! — Слова давались ему нелегко. — Эдуар Жиро предложил невероятную сумму, которая могла всех нас спасти. Мне не пришлось бы ни увольнять половину рабочих, ни продавать мельницу. В этом моя жизнь! Я должен слышать стук толкушек, наблюдать за сушкой бумажных листов, варить клей… Ничего другого я делать не умею!

Клер встала с кровати, подошла к отцу. Невыносимо было видеть его таким печальным.

— Папа, я не ослышалась? Ты собирался продать мельницу? Но почему?

— Я потерял двух крупных покупателей, англичанина Фисбурга и голландца Манссена. Их не устраивали сроки поставки и цена, и они предпочли заключить контракт с современной бумажной фабрикой, расположенной на одном из притоков Шаранты, ближе к Ла-Рошели. Еще у меня были долги. И я решил, что поступаю правильно. Тем более что Фредерик тебе как будто даже нравился. Еще я подумал, что моя Клер будет богата, да и мы будем жить рядом. Но ты не бойся, я не стану принуждать тебя к этому замужеству. Я люблю тебя, дочка, и лучше уж лишусь мельницы, чем тебя. При том что на кону моя честь! Я обещал мсье Жиро, что… Ну и пусть! Буду клятвопреступником!

Ортанс крикнула гневно:

— Колен! Не смей так говорить! Ты не пожертвуешь моим благополучием ради капризов взбалмошной девчонки! И ты забыл сказать главное: если она выйдет за Фредерика, ты не будешь должен Жиро ни единого су!

Клер в слезах выскочила из комнаты. Вихрем слетела по лестнице, вышла на улицу. Соважон подался к ней и так натянул привязь, что, казалось, вот-вот задохнется.

— Мой хороший, сейчас я тебя отвяжу!

Она встала на колени и обняла любимца. Бертий помахала ей рукой.

— Иду, моя принцесса! — отвечала Клер, едва сдерживая слезы.

Она подняла глаза к небу — чистому, ярко-голубому. Из всего, что только что было сказано, если б была на то ее воля, Клер запомнила бы только одно: «Я не стану принуждать тебя к этому замужеству…» То было обещание свободы, оберег от превратностей судьбы. Стоило ей подойти к Бертий, как та схватила ее за запястье:

— Клер, бога ради, что происходит? Только что дядя Колен стоял у окна с таким горестным лицом, а твоя мать вопила от злости… А ты, по-моему, вот-вот разрыдаешься!

— Я все тебе расскажу после обеда, Бертий! Притворишься, что очень устала, и я отнесу тебя в спальню.

— Нет, я не могу так долго ждать! — возразила кузина.

— Сейчас нет на это времени!

Клер подняла кузину и перенесла ее в общую залу. Работники мельницы уже расселись вокруг стола. Колен сидел на своем месте. Фолле нарезал хлеб. Переговаривались и шутили громко, заглушая привычную песню реки и стук толкушек. Девушка поспешила подать запеканку, паштет и холодную кровяную колбасу. Еще она принесла четверть сырного круга и горшочек сливочного масла.

— Сегодня, господа, вы обедаете без меня. Мне что-то нехорошо.

Послышались дружеские возгласы: Клер все любили, относились к ней с уважением. И всем хотелось сказать ей что-то приятное.

— Какая жалость, мадемуазель! Вы — наш лучик солнца, и вот уходите!

— Кусок в горло не идет, когда вас нет за столом!

— Хотя бы тартинку съешьте, мамзель Клер!

Растроганная, девушка только качала головой. Как будто большая дружная семья просила ее остаться… Возмущение ее понемногу угасало. Что с ними всеми станет, если мануфактура закроется? У добряка Эжена шестеро детей, которых нужно кормить, старик Морис, один из лучших черпальщиков, содержит семью дочки, которая вышла замуж за бездельника… И все они полагаются на своего хозяина и гордятся тем, что работают на мельнице семьи Руа. Разорение отца — беда для всех. И достаточно одного ее слова, одного-единственного «да», чтобы их спасти. У Клер закружилась голова.