В темноте зазеркалья

И теперь мысли сменили направление. Захотелось попытаться понять, какие тревоги терзают Коннора, но Линдсей тут же прикусила губу — нерешаемая задача. Коннор не только никогда не делился ничем, связанным с ним, но и всегда крайне резко обрывал разговоры о личном. Означало ли это, что вчера он так остро среагировал на её вопрос об отлучке, потому что она перешла недопустимые границы? Вроде и ничего необычного, если бы не его нетипичное для работы поведение. И кое-что ещё…

Полыхающий незнакомый огонёк, явно не связанный с профессиональной деятельностью. Нежный, явно согревающий чей-то образ в мыслях. И мерцающее пламя прожигало сердце Линдсей, как и другие моменты, которые она не могла не заметить… Бесконечные подглядывания на часы и экран мобильного, быстрое набирание текста сообщений, мелькнувшая искренняя улыбка или сошедшиеся на переносице брови при прочтении ответов, полное игнорирование Линдсей — всё это наводило на подозрения, что Коннор встретил кого-то. И поэтому спешил все эти дни…

Линдсей снова сжалась, задрожав от разрывающей душу догадки и недавних воспоминаний. Но разве не он сам подтолкнул её к сближению, сделав первый шаг после своего возвращения? Почему же тогда позволил тёплым искрам метаться в глазах в их встречу после трёх лет разлуки? Зачем произнёс нежные слова и щедро одарил надеждами? Теперь всё это осыпалось крошками разбившихся мечтаний о вновь неприступные границы Коннора … Или, может, лишь показалось, что Коннор изменил к ней отношение? А он и не собирался давать надежду на совместное будущее?

Линдсей невольно прикрыла веки, снова возвращаясь в вечер финала расследования о призраках в частном замке Максвеллов во Флинте. Злость сжала горло, стоило только в мыслях коснуться образа Патрика Максвелла, скрывшего убийство любовницы и родного сына, чтобы не потерять жену и её капитал. Возмездие за содеянное чуть не настигло Патрика, а вместе с ним его невиновную супругу и четверых учёных ОНИР, когда призрак убитого мальчика захотел наполнить помещение газом и поиграть с отцом, взяв его зажигалку. И если бы следом не появилось приведение женщины, задушенной за обычное человеческое желание создать с Патриком семью, всё бы закончилось весьма трагично. Они все чуть не погибли, но кто-то получил шанс на раскаяние, а кто-то — просто на жизнь... Линдсей всегда знала, насколько рискованной являлась их работа, знала, на какие риски идёт. Гибели среди учёных изредка случались во время столкновений с необычными опасными феноменами. Но всё же не так часто, чтобы испугаться за свою жизнь уволиться… Ещё реже находились те, кто жертвовал собой ради спасения других… Такие, как Коннор.

Линдсей приоткрыла глаза, наполнившиеся слезами… Пусть Коннор снова с ними, но вспоминать то время, когда он считался погибшим, всё равно было больно. Однако невыносимо сдавливающие грудь оковы враз разорвались и заскрипели пушистым февральским снегом под ногами, стоило только Коннору спустя три долгих года вернуться живым…

Невозможно больше слушать невнятное бормотание хозяина замка, настоящего монстра во плоти. Алчного, подлого и трусливого…

Линдсей, подавшись порыву выбежать из помещения, не помнит, как оказалась на улице, желая вдохнуть свежий морозный воздух… Горло всё ещё саднит от газа, но больше — от ненависти к Патрику, убившему любимых и близких людей… За столько лет Линдсей научилась быть почти бесстрастной, не оценивать и не судить фигурантов расследований, но в этот раз эмоции буквально захлестнули её с головой…

Вдох… Глубокий выдох… Прикрытые веки. Режущая по сердцу безумная мысль.

«Увидеть бы тебя хотя бы призраком, Коннор… Понять, простил ли ты нас за то, что мы оставили тебя… Простил ли ты меня, когда я ушла, послушавшись приказа, а не попыталась отговорить жертвовать собой и вытащить тебя оттуда».

В пелене подступивших слёз и в белизне усыпанного снегом леса чёрный силуэт. Невозможно.

— Коннор! Это ты?

— Я, Линдсей, я…

— Ты? — лепет, сорвавшийся с губ. — Ты правда жив?

Его тёплое дыхание на коже. Не призрак! Живой…

Белый яркий свет сменяется на тусклое освещение ночника… Ночь, проведённая за разговорами. Слетающие с губ Коннора ужасающие откровения о том, в какое кошмарное место он угодил после взрыва в Архангельске, и правда, что как только после спасения встал на ноги, отчаянно захотел побыстрее вернуться в прежнюю жизнь.

— Адам просил повременить, дождаться, пока агенты ФБР арестуют работников «Улья». — Коннор говорит медленно, тем самым привычно внушающим доверие и уверенность голосом. Словно о себе и в то же время о ком-то чужом. Ни намёка на эмоции, такой собранный и удивительно спокойный. — Я не спрашивал, откуда он это знает, как и не тормошил его вопросом, кто помог нам бежать. Но я не мог поставить под удар спасшего меня человека. Поэтому ждал… И использовал это время для достижения одной своей цели. Я не мог вернуться просто так, ожившим призраком, сделав вид, что ничего не знаю. Там, в «Улье», я выжил лишь благодаря двум сильным желаниям. Уничтожить Элсингера(6), отдавшего меня в руки учёных «Улья». Я собирал сведения о его причастности к махинациям, заручившись поддержкой одного из наших коллег… И моё первое желание, как ты понимаешь, — месть, а второе…

Его голос срывается, а взгляд наполняется нежностью, скользя по лицу Линдсей. Коннор подсаживается ближе и берёт её за руку.

— В какой-то момент, почти собрав компромат на Элсингера, я понял, что больше не могу сдерживаться. Я был на кладбище в день своей гибели, знал, ты придёшь… Следовал за вами тенью сюда, во Флинт. Хотел видеть всех вас. Но больше — тебя. — Его голос окончательно обращается в бархат, становится сокровенным. — Я хочу, чтобы ты знала, Линдсей. В «Улье» было много боли, но чтобы не сойти с ума от ярости и гнева, я из последних сил держался за светлые образы. И ты — мой самый главный «якорь», который помог мне пройти через все испытания и вернуться. Мне больше не за кого было цепляться, только ты…

…Только ты.

Линдсей помнила его фразы слово в слово. Такое невозможно забыть… Помнила и выражение глаз, интонацию. Ей не могло только причудиться. К чему же тогда была демонстрация открытой симпатии, если сейчас серые радужки снова отдавали не только цветом металла, но и льдом? В лаборатории он видел её спасением, открыто озвучил такое, на что вряд ли бы решился без серьёзных намерений. Только не Коннор Дойл, который в прошлом вообще лишнего слова никогда никому не сказал, никого не выделил среди других и не проявил личную симпатию. Но теперь он вдруг что, пожалел о сказанном и решил — никакой «якорь» ему больше не нужен? Или, похоронив прежние желания и защитные ассоциации, нашёл другую женщину, способную возродить его до конца?

За тревожными, дерущими на части мыслями Линдсей не заметила, как задремала. И, пребывая на границе между сном и явью, вдруг отчётливо услышала рядом голос, зовущий её по имени.

— Линдсей, дорогая! — Ласковый шёпот коснулся слуха.

Она резко открыла глаза и села на диване. Осмотрелась, думая, что зов просто приснился. Блуждающий сонный взгляд наконец остановился на картине в углу прихожей. За весь день Линдсей ни разу не вспомнила о ней, но сейчас тысячи невидимых нитей как бы потянули к полотну.

— Линдсей! — прозвучало громче.

Картина мерцала в тусклом свете лампы, притягивая внимание к фигуре, изображённой на холсте. Стряхивая остатки сна, Линдсей вспомнила загадочную записку подруги и то, что утром фигур на картине было две: женская и мужская. Сейчас же, даже в слабом освещении, отчётливо виднелись очертания лишь мужского силуэта, стоявшего лицом к ней.

«Сон… Просто сон», — пронеслось у Линдсей в голове.

Словно доказывая, что это действительно грёза, мужчина сделал шаг навстречу Линдсей и сошёл с полотна. Остановился и протянул руку вперёд.

Линдсей, даже прищурившись и подавшись вперёд, не могла толком рассмотреть его лицо: свет падал невыгодно и освещал пространство позади фигуры. Но различить тот длинный плащ, в котором она видела незнакомца утром, Линдсей могла. Ткань зашелестела, когда мужчина подступил ещё ближе.

— Линдсей, прости меня, я был не прав. — Бархатный шёпот снова разрезал тишину. — Я люблю тебя и хочу быть только с тобой. Ты — моя единственная любовь и радость! Пойдём со мной, я уведу тебя туда, где будем только ты и я…

Линдсей остолбенела ещё на первых словах, произнесённых мужчиной. Этот голос она узнала бы из тысячи, — нет — из миллиона. Голос Коннора Дойла. И именно Коннор сейчас стоял перед ней.

Он сделал несколько неспешных шагов и приблизился к ней на расстояние вытянутой руки. Её взгляд сначала пробежал по атласной жилетке с вышитыми узорами, блестящим пуговицам на белоснежной рубашке и цепочке со свисающим на грудь крестом. Линдсей с шипением втянула воздух ртом и посмотрела на лицо Коннора. Серые глаза, с мерцающими в свете ночника обжигающими огнями, тут же обласкали её с ног до головы, а губы вытянулись в располагающей улыбке.

— Коннор! — выкрикнула Линдсей.

Он здесь, рядом с ней, пусть и всего лишь во сне — таком ярком и кажущимся до безумия реальным.

— Прости меня, Линдсей, — сокровенно проговорил Коннор и уверенно добавил: — Иди же ко мне!

Линдсей сделала порывистый шаг к нему, и их пальцы переплелись, а губы соединились в горячем поцелуе. Тепло кожи и дыхание Коннора моментально заставили миллион несуществующих мурашек бежать по телу. Сладкое иллюзорное исполнение мечты заиграло пламенем на губах и в сердце. Только бы не проснуться и запомнить до мелочей ощущение головокружительной близости к Коннору. И высечь в памяти ненастоящий, но такой живой поцелуй.

Коннор, нехотя оторвавшись от губ, взял Линдсей за руку и, развернув её, поцеловал в ладонь. А затем повёл к полотну. Таинственно улыбаясь, он шагнул в нарисованный лес, где не было ни души, и теперь смотрел манящим взглядом с холста. Линдсей же остановилась в полушаге от рамы и дотронулась до ели позади Коннора. Пальцы не коснулись поверхности картины, пройдя сквозь неё.

Она не заметила, как изображение Коннора поменяло позу. И теперь он стоял, протянув ей руку. Ни секунды не сомневаясь в чарах сновидения, Линдсей шагнула Коннору навстречу. Её бирюзовая блузка и тёмно-зелёная юбка, едва коснувшись холста, упали на пол прямо под ноги застывшим фигурам по ту сторону… А их на картине снова стало две, как и утром.

Сияя улыбкой посреди сверкающего сотней капель росы леса, Линдсей, чьё бежевое ажурное платье прикрывала накидка малахитового цвета, с любовью смотрела на своего спутника.

Но стоило ей оказаться в картине, его лицо сразу же размылось, превратившись в туманное пятно, а по поверхности полотна прошла серая рябь…