Корсар

Тотчас же Тома, увлекая Хуану, ринулся с поднятым топором в проделанное отверстие. И оба невольника отважно последовали за ним.

За дверью помещалась узкая и длинная комната, и в этой комнате за столом сидело рядом трое мужчин, вооруженных шпагами и пистолетами. Все трое были великолепно одеты. И как только Тома увидел этих людей, он почувствовал уверенность, уверенность, полную и безусловную, хотя необъяснимую, что это отец, брат и жених Хуаны. Так на самом деле и было. Тогда он двинулся на них. Но Хуана, узнав их сама, вскрикнула так пронзительно, что Тома невольно остановился и повернул голову к своей пленнице.

Это было для него несчастьем, так как на крик Хуаны ответило шесть пистолетных выстрелов. Все три испанца разом вскочили и выстрелили обеими руками. Убитые на месте негры повалились друг на друга. Тома, с простреленным бедром, разодранным левым плечом, все же двинулся вперед и ударил топором с такой силой, что до самой шеи рассек голову первому из трех своих противников. Двое других, отступив на шаг, выхватили шпаги. Тома повернулся к ним, размахивая окровавленным топором. И так грозен был его взгляд, что они, вдвоем против одного и невредимые, сначала не смели на него напасть. Секунды четыре все оставались на месте, неподвижные, в нерешительности.

Но тогда Хуана, выйдя, наконец, из своего оцепенения и увидев, что из простреленного бедра и раненого плеча ее врага струится кровь, что топор дрожит в ослабевшей руке, сочла Тома побежденным. Заранее торжествуя, она разразилась пронзительным смехом. Смех этот подстегнул Тома, как удар кнутом по лицу. Он сразу бросился вперед, взмахнул рукой, ударил. Обе направленные на него шпаги задели его, но не сильно, так как оба противника отскочили назад, уклоняясь от топора. Один из них все же упал с разверстой грудью. Оставался последний. Но Тома, почти обессиленный, уже нетвердо держался на ногах, с трудом поднимая отяжелевший топор, тогда как испанец играл, как соломинкой, своей рапирой, длиной в четыре фута.

Тома, теряя силы, споткнулся. Он готов был упасть, и испанец уже приближался, чтобы воткнуть ему прямо в сердце свой клинок, когда Хуана снова разразилась своим ужасным смехом. И опять Тома подскочил, как умирающий конь, поднятый шпорой. Испанец тщетно сделал выпад: шпага, воткнутая до эфеса, не остановила последнего порыва корсара: топор, быстрый, как молния, оказался проворнее шпаги. Аль-кад — это был он — рухнул первый, мертвым. Тома, умирающий, свалился на его труп. И осталась одна Хуана.

Много времени прошло. Застыв, словно окаменев, Хуана не двигалась с места. С ужасом смотрела она на груду тел этих людей, только что живых и сильных.

Очень много времени прошло. Наконец, пленница решилась подойти, посмела наклониться, посмела рукой дотронуться до этих тел.

Трое уже холодели. Этим ничто уже не могло помочь. Четвертый был еще теплый, не только теплый, — горячий. И это был Тома. Несмотря на свои пять ран, Тома не был еще мертв, только без сознания: и его пожирала горячка.

Тотчас Хуана выпрямилась, приняв мрачное решение. В двух шагах от нее валялся кинжал без ножен, выскользнувший у кого-то из-за пояса. Хуана схватила его, вернулась к Тома…

Но не ударила…

Она занесла руку и бессильно опустила. Неведомая сила, всемогущая, разжала ее стиснутые пальцы, вырвала из них кинжал. Обезоруженная, она глубоко содрогнулась всем телом. Между тем ни гнев ее, ни ненависть не ослабели. Человек, лежавший здесь, взял ее в плен, притеснял, неволил, потом унижал; это он только что убил, на глазах у нее, ее жениха, отца, брата… Она ненавидела его… Да. Но убить его, нет… она не могла…

Она не могла… Он слишком был силен, слишком храбр, слишком прекрасен, пожалуй, лежа так, в крови, победителем, на этой груде вражеских трупов…

И вдруг Хуана опустилась на колени перед этим человеком — перед Тома-Ягненком и, разрывая его одежду, запачканную большими красными пятнами, разрывая также собственное платье тонкого полотна… стала перевязывать эти пять глубоких ран…

KOPCАP ЧАСТЬ ВТОРАЯ