Корсар

XXXII

Дождь перестал. Зловещая окраска туч исчезла: там и сям их пронизывали стрелы солнца. Поля, еще зеленые под свежей влагой и уже золотые от света, опять надели свой весенний наряд.

Жан Франсуа Фельз шел медленно, всеми легкими вдыхая живительный запах земли и насыщая глаза чистым сиянием дня.

Спустившись с лестницы Диу Джен Джи, он спохватился, взглянув на часы:

— Уже половина четвертого!.. Э, только-только время отправиться на холм Аистов — или я никого дома не застану…

Он поспешил выйти на людные улицы, где можно, иногда, найти случайные курумы.

— Пренеприятная обязанность!.. — думал он. — Бедная крошка… Все равно, мне ее жаль от всей души. И кого бы она ни оплакивала — Герберта Фергана или Иорисака Садао — я всецело ей сочувствую…

Он опустил голову. Он вдруг припомнил «гарден-парти» на яхте и м-сс Гоклей, и принца Альгеро…

— Увы!.. — подумал он. — Быстро кидается европейское вино в голову мусме, даже если эта мусме — маркиза…

На улице Мегасаки курумы не было. Не было и на улице Хиробаба. Фельз вышел на неизбежную Мото-Каго маши… Огромная толпа теснилась и толкалась на улице, и не надо было особенно знать привычки японской толпы, чтобы сразу заметить: она была вне себя и потрясена чем-то необычайным. Весть о громадной победе, одержанной вчера, распространилась только что в Нагасаки. Уже каждая лавка, каждое жилище, каждое окно поспешно расцвечивались флагами и знаменами. Безумно возбужденная, опьяненная гордостью и торжеством, толпа забыла национальную умеренность и благоприличие и выражала свою радость почти так же несдержанно, как наша западная чернь. Крики, пение, процессии… Схватки и почти что драки… Исступленные и даже, может быть, пьяные — все тут было налицо. Фельз, пробираясь через улицу, чтобы попасть на набережную, чуть было не упал: две мусме, бежавшие со смехом, с растрепавшимися в беспорядочные космы обычно красивыми прическами, едва не сбили его с ног.

— Увы!.. — опять подумал Фельз. — Поистине неважно, победит ли новая Япония старую или новую Россию…

Одни курумайи на набережной не утратили своей обычной учтивости, и когда Фельз произнес магические слова: «Иорисака кошаку», началось большое соревнование между рысистым народом — кто будет иметь честь отвезти высокородного иностранца к благородному маркизу.