Корсар

XXII

Вокруг Моги все дороги похожи на аллеи парка. Фельз, пройдя куда глаза глядят с полчаса, повернув спину морю, очутился в конце густо заросшего, извилистого ущелья у опушки бамбуковой рощи.

Небо было ярко голубое, и солнце припекало. Фельз увидел срубленный ствол на краю дороги и присел.

Место было подходящее для усталого путника. Фельз, любуясь расстилавшимся у его ног видом, не мог припомнить, чтобы где-нибудь еще ему встречалась более гармоничная и улыбающаяся картина. Перед ним было небольшое ущелье между двух холмов. Но вся японская грация и изящество, казалось, соединились на этих лужайках и в этих рощицах, для того чтобы создать сад, несравненный сад, какого бы не смог нарисовать или распланировать никакой французский или английский художник. Лужайки свежего дерна поднимались террасами одна над другой, отделенные живыми изгородями или оградами из туфа. Цветущие кусты чередовались с пурпурными буками, коричневыми камфарными деревьями и гигантскими кедрами, с которых гирляндами сбегали вниз целые каскады глициний. Вершина холма округлялась в форме женской груди и увенчивалась античным портиком из двух древних колонн и каменной балки. Под ним спускалась лестница — таинственные пропилеи исчезнувшего храма.

— Чудесно то, — пробормотал про себя Фельз, — что ведь это вовсе не сад, а просто-напросто хорошо обработанная и доходная земля. Эти лужайки — рисовые поля. Эти цветники — огороды. Рощи служат для защиты от августовского солнца и октябрьских ветров. А водопад питает канал орошения.

Он оперся локтями о колени и положил подбородок на руки.

— В Европе такие поля были бы совсем некрасивы… Но земледельцы этой феерической страны непохожи на наших. Я думаю, что они просто не в состоянии были бы водить свой плуг, если бы раньше все вокруг них не было бы приготовлено, расположено, рассчитано так, чтобы радовать их артистический глаз…

Он прислушался. Над его головой бамбуки пели на ветру… Это были бамбуки в виде деревьев, какие растут только в Японии: гуще лип и выше наших тополей, но с такой тонкой и подвижной листвой, что наши ивы или березы даже не могут идти с ними в сравнение.

В бамбуковом лесу солнце проникает сквозь листву почти свободно, несмотря на густую плотность стволов и сплетения ветвей. И сама их тень нежна, легка и ясно прозрачна…

Фельз, не шевелясь, упивался несказанной нежностью этого места и этого часа. Перед ним по дороге проезжала курума шагом. В ней развалилась небрежно хорошенькая мусме. На ней была серая одежда, а ее оби был пунцового цвета на фиолетовой подкладке. Зонтик со множеством ребрышек, который вертела хорошенькая янтарного цвета рука, веер, большая ветка цветущего дерева, сорванная по дороге, дополняли грациозную картинку экипажика, скрывшегося между бамбуков, как большая пестрая бабочка среди высокой травы.

— Право же, право, — подумал Фельз, — было бы слишком жаль, чтобы все эти японские безделушки, такие изящные, такие драгоценные, были растоптаны московскими сапогами!..