Корсар

XXVII

По всему судну, от спардека до низов, раздавались звуки японских горнов, резкие и пронзительные. Тревога. Иорисака Садао, подняв трап, вошел в башню.

— Смирно…

Старшина, вытянувшись в струнку, отдал честь, сдвинув каблуки, приложив руку к козырьку. Двенадцать человек прислуги повернули к начальнику двенадцать почтительно улыбавшихся лиц.

— Вольно, — скомандовал Иорисака.

И приступил к краткому, но тщательному осмотру башни.

Это было низкое помещение без окон и дверей, шестиугольной формы, длиною в 10 метров, шириною в 8, все бронированное крепкой сталью. На три четверти его заполняли два орудия, остававшееся небольшое пространство занимали приборы для зарядки и подъемные механизмы, всевозможные гидравлические приборы, трубки от приборов со сжатым воздухом, электрические приборы, вообще вся сложная путаница из железа, меди и стали, необходимая для управления двумя морскими орудиями наибольшего калибра, какой только существует. Шесть сильных ламп накаливания освещали и пронизывали каждый механизм ослепительным резким светом без теней. К нему дневной свет, едва проникавший в кольцеобразную щель двойной амбразуры между броней и орудиями, прибавлял только смутную голубоватую дымку.

Иорисака Садао обошел оба орудия, осматривая все мелочи одну за другой и заглядывая в лицо каждому из людей. Потом, дойдя до средней лесенки, взобрался по трем ступеням и сел на пост управления. Голова его просовывалась в прорез башни, над его броневой крышкой, которая была защищена круглым бронированным колпаком в виде каски. Иорисака Садао, которого этот колпак предохранял от неприятельских выстрелов, тем не менее, мог видеть все поле сражения через три довольно широкие амбразуры, проделанные в колпаке. В то же время ему было удобно сообщаться с комендорами и следить, как действуют орудия.

Усевшись, он наклонился вниз и взглянул на всю башню, неподвижную и словно насторожившуюся.

Необыкновенное ощущение мощи шло от этой огромной машины и от тринадцати людей, составлявших ее живое мясо и нервы. Человек, управляющий этим, поистине держал в своих руках грозу страшнее небесной… Иорисака в приливе гордости крепко сжал кулаки… Потом, быстро овладев собой, спокойный, поднял голову и поглядел в три отверстия колпака, методически, в одно за другим справа налево.

Море все еще бушевало, прозрачное, взрытое, зловещее под плотным саваном тяжелых туч. Ют отсюда казался плотом, который заливали и осаждали волны. Эскадра изменила курс. Теперь она шла к Цусиме — на запад, каждое судно старалось держаться на своем месте и сохранять требуемое расстояние — четыреста метров между судами. Линия тянулась почти на три морских мили, от «Миказы», головного корабля, до «Ивате», последнего судна. «Никко» следовал за «Миказой», «Шикишима» за «Никко», и за этой первой дивизией, которою командовал сам старый Того, в превосходном порядке двигались все остальные — дивизия Камимуры, дивизия Симамуры, все броненосцы, все крейсера, вся живая сила империи. Иорисака Садао наблюдал, как, оставляя за собой пенистую борозду, приближались высокие серые силуэты, унизанные вздымавшимися боевыми орудиями. И флаг Восходящего Солнца, развевавшийся с каждой мачты, словно стряхивал на корабли и на море первые капли славной крови, готовой пролиться.

— Башня влево… Стоп! Башня вправо…

Наводчик, сидевший между двух орудий, не отрывая глаз от своего прицела, нажал на кнопку… Послышалось тихое жужжание электрического мотора, и послушная, как игрушка, гигантская башня повернулась справа налево, потом слева направо и плавно поплыла, унося без шума и тряски в своем движении, как соломинки в потоке, людей, машины, орудия, броню…

Перед глазами Иорисака Садао поплыл горизонт, как бесконечная движущаяся декорация. С правого борта видно было, как приближалась увенчанная своими дымными сутанами еще эскадра крейсеров, очевидно, торопившаяся к своему пункту сражения: наверное, Дэва и за ним Уриу. С левого борта видна была только завеса тумана; неприятеля не было заметно, хотя он должен был уже находиться близко.

Пробили склянки: двойной удар, потом одинарный — половина второго. Трубы пропели три длинных звука, потом кинули два коротких — сигнал: «Приготовиться открыть огонь с левого борта!»

Иорисака быстро передал знаком приказ наводчику. Башня повернулась передней частью к предполагаемому неприятелю.

— Зарядить орудия!

Только бряцанье цепей Галля позволяло заметить, что производится зарядка. Прислуга делала свое дело в полном молчании, движениями на удивление точными и быстрыми. Открылись два жерла — два снаряда исчезли в черном маслянистом отверстии, скользнули два пробойника. Отчетливые звуки отмечали время работы: металлический звон снарядов, толкнувшихся о стенки канала, шелест шелковых картузов один о другой, звонкий стук закрывающихся замков. Иорисака Садао, с хронометром в руке, улыбнулся: 24 секунды — почти рекорд.

— Пусть-ка русские сделают лучше, если смогут!

С этой минуты воцарилось полное молчание. В отверстия бронированного колпака по-прежнему ничего не было видно, кроме моря и тумана. Иорисака Садао перестал поглядывать в них. Он снял свой дальномер и тщательно проверил его. Зеркала стояли не совсем параллельно: он поправил их. Дальномер в башне — это еще неважно… Но что, если дальномеры боевой рубки испортятся, вот как тогда, 10 августа?.. Когда у героя Иошитс’нэ не было меча, он выхватил веер…

Иорисака Садао оставил дальномер и опять поднял голову. Неужели этот туман не рассеется?.. А!.. Вот и новости: на фалах поднялся сигнал, и «Миказа» внезапно взял влево…

Зазвонил электрический звонок. На сигнальной доске зажглись две лампочки. Стрелки повернулись на циферблате. Трубы всей эскадры сразу затрубили, резко и пронзительно.

Иорисака Садао, выпрямившийся на своем посту, скомандовал:

— Готовьтесь сражаться с левого борта! Башня влево… Четвертая скорость.

Башня уже послушно поворачивалась.

— Расстояние — семь тысяч триста метров… Целик: пять делений вправо. Стоп!

Два длинные дула встали, высоко подняв свои железные пасти. Иорисака Садао наклонился, щупая глазами смутную линию, где небо сливалось с морем. Да!.. Там, направо к югу… среди густых туч, застилавших горизонт, показались черноватые силуэты… три, четыре, пять… на правильном расстоянии… семь, восемь… еще… двенадцать, пятнадцать, двадцать, тридцать…

Спокойный голос маркиза не дрожал нисколько.

Зазвонил телефон. Иорисака Садао снял трубку:

— Алло!.. Да?.. Адмирал?.. Передает по радио?..

Он наклонился лицом к канонирам и повторил без комментариев:

— Адмирал передает по радио: «Спасение империи зависит от исхода битвы. Все исполняйте свой долг».

На этот раз спокойный голос чуть дрогнул. Но сейчас же опять зазвучал холодно и сухо:

— Восемьдесят градусов… Цельте в голову линии… Да, влево, в судно с двумя трубами… Внимание…

Иорисака Садао схватил свой дальномер и проверял дистанции, записываемые на сигнальной доске:

— Семь тысяч сто… Шесть тысяч восемьсот… Шесть тысяч четыреста… — Он приостановился на секунду. Там, вдали, на неприятельских судах засверкали молнии: русские открыли огонь — может быть, слишком издали…

Меньше чем в ста метрах от «Никко» взвился кверху огромный столб воды и медленными брызгами падал обратно. Первый снаряд, ударивший море, первый снаряд, который в этот решительный день выпустил Запад против Востока. Иорисака Садао с презрением метнул взгляд в высокий белый призрак, расплывавшийся в воздухе. Немного соленых брызг… и больше ничего. Они плохо стреляют.

— Пять тысяч девятьсот…

Другие снаряды взрывались тут и там посреди волн — все недолеты… Да, русские стреляли очень плохо. Прошла бесконечная минута… Наконец, звук, похожий на жужжание гигантской пчелы, возвестил о перелете… И как будто этот слишком долгий звук был сигналом для ответа: раздался близкий взрыв — первый японский удар…

— Пять тысяч семьсот метров…

Голос безупречно твердый отчеканил каждый слог команды:

— Открыть огонь.

Голубоватая дымка, проникавшая сквозь двойную амбразуру между броней и орудиями, вдруг окрасилась ослепительно красным заревом: из двух напряженно вытянутых пастей сверкнули два чудовищных огня длиною в двадцать метров и красные, как кровь. Страшный толчок потряс башню до основания, как ураган потрясает тростник. Невероятный гром, о котором не мог бы дать понятия никакой другой грохот на земле, словно разорвал воздух, оглушил всех вокруг: люди в течение нескольких секунд были глухи и ошеломлены, точно пьяны. Огромные дула, тяжелые, каждое как несколько сухопутных орудий вместе, откатились назад на три фута и стали на места скорей, чем в руках опытного стрелка барабан револьвера.

Уже голос Иорисака Садао, холодный и ясный, водворял спокойствие и хладнокровие среди прислуги:

— Пять тысяч шестьсот метров… Беглый огонь!