Дополнительное расследование (т.2)

23

Во второй половине следующего дня в кабинете Облучкова раздался звонок.

Звонил Курашов. Поинтересовавшись, выполнил ли Облучков его просьбу и услышав положительный ответ, назначил рандеву «у фонтана». Так мог сказать лишь коренной житель, помнящий то время, когда в центре города имелся лишь один фонтан, тот, с монументальными гранитными вазонами, сохранившийся и поныне, но редко радующий водяными струями. Раньше, назначая свидания, так и говорили: «у фонтана». У какого, было ясно каждому... А ведь накануне Курашов утверждал, будто совершенно не знает города. Ну-ну, то ли еще будет.

К месту встречи Облучков приехал загодя. Однако, подобно девушке, которой, с одной стороны, до дрожи хочется поскорее встретиться со своим избранником, а с другой — не показать этого нетерпения, дабы не уронить своего достоинства, стал прохаживаться неподалеку, стараясь не выпускать из виду полукруглой площадки перед фонтаном, где уже вышагивал Курашов.

Когда тот начал сверять свои часы с часами прохожих, Облучков усмехнулся, выждал еще немного и направился на рандеву.

Он шел, шаря взглядом по гуляющей и спешащей публике, словно и не видел Курашова, который, заметив приближающегося коллегу, опустился на скамейку и принял беззаботную позу. Его волнение выдавал лишь острый, энергично покачивающийся носок туфли на высоком, не по возрасту, каблуке.

Наконец он сделал вид, что отыскал Облучкова в монотонном, но быстром потоке служащих, выплеснувшихся из близлежащих учреждений. Облучков же продолжал близоруко щуриться и смотреть мимо.

— Евгений Юрьевич!

— Михаил Федорович!

Оба восклицания были произнесены на одной восторженной ноте, словно встретились два старых, добрых, не видевшихся тысячу лет друга.

Курашов не удержался, упрекнул:

— На двадцать минут опоздали.

— Я заранее извинялся, — приподнял плечи Облучков. — Час пик...

— Я не в претензии, сам только объявился, тоже автобус прождал... Ну что, прогуляемся?

— Можно, — согласился Облучков.

Оказавшись в аллейке, скрытой от посторонних глаз густым кустарником, он суетливо сунул руку в нагрудный карман, извлек сложенную вчетверо двадцатипятирублевую купюру, великодушно возвращенную водителем такси, подал Курашову:

— Возьмите, Михаил Федорович, таксист только трешку взял. Я же близко живу... Утром вспоминал, вспоминал, еле вспомнил, откуда у меня эти деньги...

При этом лицо у Облучкова стало таким виноватым, что Курашов не удержался от смеха:

— Бросьте вы, Евгений Юрьевич!

— Нет... я так не могу... возьмите.

— Считайте это задатком.

— Нет... не могу... Ничего не сделал, а задаток... Вот когда помогу, тогда... Вы уж извините меня, но... не ставьте, пожалуйста, меня в неловкое положение, я теряюсь...

Курашов смотрел на него как на окончательно выжившего из ума вследствие похмельного синдрома, трубно вздохнул и забрал деньги. Такая, пусть и похмельная, щепетильность вызвала у него двоякие чувства. Конечно, хорошо, что этот рохля много не запросит, но ведь и дело-то с подобными придурками-меланхоликами опасно иметь. Лучше от них подальше держаться, а то совесть заест этакого, глядишь, и понесся в контору, рядом с которой стенд установлен: «Их разыскивает милиция».

— Вы, Евгений Юрьевич, хотели сообщить мне какие-то неутешительные сведения? — напомнил Курашов.

Облучков потупился:

— Как вы знаете, вагон к нам не поступал. Я на станции справился. Оказалось, его переадресовали.

— Как переадресовали?! — вырвалось у Курашова. — Куда?

— На кабельный завод... Насколько я понимаю, возвратная тара им и предназначалась. Вот и отправили по назначению...

— Точно? — нахмурился Курашов.

— Абсолютно, — кивнул Облучков. — Сам на станцию ездил.

— Кто переадресовал, узнали?

— Говорят, вроде наше монтажно-наладочное управление.

— Кто именно?

— Сказали, как обычно...

Уже начиная раздражаться недотепистостью коллеги, Курашов довольно резко спросил:

— А кто у вас обычно занимался этим?

— Обычно? — захлопал глазами Евгений Юрьевич. — Обычно Ефимов.

— Что же вы все как следует не узнали! — морщась, воскликнул Курашов.

Облучков искренне удивился:

— Да у них там черт ногу сломит и не заметит! Я туда приехал, такая круговерть! Водители, экспедиторы, приемосдатчики! Все с бумагами, все торопятся, всем быстрее надо, орут, галдят! Тетка и припомнить-то толком не могла, кто переадресовал. Хочешь, говорит, ищи документы. Глянул я... Это надо человек пять посадить, за месяц, может, и перелопатят...

Этого он мог бы и не рассказывать Курашову. Тот и сам знал, как нелегко при таком грузообороте и в таком количестве бумаг на грузы отыскать нужную.

— Но то, что вагон переадресован, точно? — спросил Курашов.

— Сто процентов. Под конец она вспомнила про какого-то мужика, который с утра собирался раскредитовать вагон, а вечером прибежал и стал умолять, чтобы переадресовали.

— И на том спасибо, — хмуро проронил Курашов, с отчетливостью осознав, что этому рохле можно и не давать ничего, не облезет.

Облучков словно прочитал его мысли:

— Вот видите, толком я вам и не помог... Поэтому вы мне ничего и не должны... Спасибо за вчерашнее.

— Ну, что вы! — возмущенно проговорил Курашов, для вида доставая бумажник и роясь в нем.

— Нет, нет! — удержал его руку Облучков, — даже не думайте!

Еще немного попрепиравшись, Курашов оставил деланные попытки рассчитаться за услугу, разочарованно улыбнулся:

— Как хотите... Большое вам спасибо. Говорю это как коллега коллеге. Завтра домой отправлюсь. Если закинет судьба в наши края, с меня причитаются дары Таджикистана.

Облучков, видя, что его сообщение не совсем удовлетворило Курашова, подумал, что никуда тот в ближайшие дни не уедет, а про дары Таджикистана и вовсе загнул. Вряд ли он захочет когда-нибудь с ним встречаться. Тем не менее разулыбался Облучков самым радушным образом:

— Непременно воспользуюсь вашим приглашением...