Дополнительное расследование (т.2)

19

Он пришел за полночь. Бесшумно распахнул полог и неслышно шагнул в нашу келью. Кыйдик вскочила было в смятении на ноги, но Лаулас чуть заметным кивком головы дал ей знать, чтобы она не суетилась, потом медленно повернулся к Умруну.

— Садись, андха[9], — кивнул он в сторону каменистых нар.

Умрун благодарно закивал сухой птичьей головкой, лицо его сморщилось, как печеное яблоко.

— Шибка скучина одному, — пояснил он свое появление. Понаблюдал, как старик посасывает пустую трубку, грустно покачал головой: — Ва! Ва! Лаулас курит совсем пустой трубка! — Вынул из-под халата темный лоснящийся кисет из нерпичьего пузыря, протянул Лауласу. — Кури табака! Шибко крепкий табака.

Старик медленно развязал кисет, не торопясь, будто боясь рассыпать крупицы дорогого угощенья, набил трубку, осторожно поднес жирник, и по келье поплыл сизоватый дымок.

— Шибко холодно у меня, — пожаловался Умрун. — Совсем огонь пропал. Утром пойдем огонь искать. Севгун тоже пойдет огонь искать, — стрельнул он в меня щелочками глаз.

Лаулас все молчал, попыхивая трубкой. Казалось, он к чему-то прислушивается. Так, наверное, и было на самом деле. Потому что, как только за пологом чуть слышно зашуршали камни и Умрун, насторожившись, потянулся было к выходу, Лаулас заговорил.

— Посиди, Умрун, — тихо и в то же время повелительно сказал старик. — Посиди немного — потом пойдем.

— Куда твоя ходи? — насторожился Умрун. — Сипи надо.

— Нет, — возразил Лаулас, — просыпаться пора. И так долго спали.

— Совсем понимай нету, — развел руками Умрун. — Сипи надо, просыпася не надо...

— Все ты понимаешь! — гневно выдохнул старик. — Мы, однако, тоже чуть-чуть понимаем.

Старик вынул из-за пазухи сверток, и на его морщинистой ладони тускло сверкнули заветные самородки.

Умруна будто магнитом потянуло к драгоценному металлу.

— Айс?[10] — недоверчиво прошептал он. — Золото?

— Это мы отдадим тебе, — сказал Лаулас. — Все отдадим. Только ты должен вывести нас отсюда.

— Дай! — прохрипел Умрун, вскочив. — Это золото Великого Курна!

— Айн[11], — отмахнулся Лаулас. — Сейчас оно мое. Будет, однако, твое. Там отдадим, — показал он вверх. — Шуметь не надо.

Умрун, выхватив нож, кошкой метнулся к старику и тут же отлетел к пологу. Я даже не помню — правой или левой подцепил я его под ненавистный кадык. Пригодились-таки мне техникумовские тренировки в секции бокса — реакция была мгновенной. Нож Умруна, чиркнув о каменную стену, упал к остывшему очагу, и Кыйдик тотчас подхватила его. Умрун лежал неподвижно, будто потерял сознание. Вдруг он юркнул к пологу, надеясь выскочить вон, но и тут пути не было — за пологом уже собрались молодые парни, те самые, с которыми довелось мне долбить породу в нижних пещерах, те самые парни, которые довольно дружно тузили меня на празднике совместной еды.

Двое из них втиснулись в нашу каменную келью, став у выхода. Дальше медлить было нельзя. Появись здесь сейчас Зимагор, и все наши надежды на побег развеются как дым. Уже не говоря о его физической силе и том ужасе, который он внушал людям, нужно было не забывать и об оружии — оно было в его руках.

Присмиревшего Умруна для надежности привязали кожаной бечевкой к моей левой руке. В правой я крепко сжимал рукоять ножа — того самого, что хранился у Лауласа. Нож Умруна перекочевал к одному из молодых нивхов, который вместе с Лауласом замыкал наше шествие. По внутренней пещере передвигались медленно, в полной темноте. Люди держались за руки, будто слепые. Шли босиком, чтобы не потревожить камни. Даже дыхания старых женщин не было слышно — настолько напряжены были внимание и воля людей, стремящихся к свободе. И только когда за нами бесшумно захлопнулась каменная западня входа в подземельный коридор — зажгли жирник.

Звездное небо буквально ошеломило моих спутников. Многие из них никогда в жизни не видели ни звезд, ни луны, ни ночного фосфоресцирующего моря. Но больше всего мы были ошеломлены гигантским огненным языком, который плескался в вышине, освещая холодные скалы. Это был газовый факел. Вырываясь из расщелины, газ невидимо взмывал ввысь и там, метрах в двадцати от земли, полыхал ярким пламенем, окаймленный снизу голубым ожерельем. Вот, значит, почему иссяк газ в логове Зимагора! Верную службу сослужили всем нам те самые серые шарики, которые я бросил тогда в расщелину. Не зря, выходит, здесь так резко ощущался запах метана — газ вырывался наружу. Занявшийся огнем, очевидно от попавшей в расщелину влаги, зажигательный шарик породил этот гигантский факел, который потянул за собой мощный газовый поток, оставив и наши убогие очаги, и электротурбины подземной станции без топлива.

Однако любоваться прелестями газового факела и красотой звездного неба нам было недосуг, и потому мы поспешили вниз по ущелью. Нужно было по краю мари обойти скалы и как можно быстрее выйти к морю. А главное, за остаток ночи надо уйти как можно дальше от логова Зимагора. Едва ли он решится преследовать нас, поскольку не знает, в какую сторону мы могли податься, но и этот вариант нельзя сбрасывать со счетов.

Продвигались медленно, с большим трудом, то и дело спотыкаясь о кочки и коряги. Но и после того, как марь осталась позади и мы начали забирать правее, путь не стал легче. Теперь приходилось лезть по скалам, поднимаясь все выше и выше, к прибрежному щиту.

Наконец силы наши иссякли, и мы решили устроить привал и обсудить наши дальнейшие действия.

Здесь, на вершине гребня, Лаулас отдал Умруну обещанные ему самородки, и тот, пробормотав что-то в ответ, спрятал металл за пазуху и так сидел, какой-то весь жалкий и сморщенный, как выжатый лимон.

Люди сбились в кучу, говорили все еще полушепотом, словно боялись, что грозный владыка услышит их и здесь, за несколько километров.

Взошло солнце, и туман, навалившийся было на рассвете, начал быстро рассеиваться. Вскоре уже были видны острые вершины гор, густые гребни тайги и белые барашки волн на зеленоватой поверхности моря.

С места нашего привала был виден и газовый факел. Только теперь он не казался таким огромным, как ночью, потому ли, что нижняя часть его была скрыта скалами, под которыми осталась наша подземная тюрьма, или просто расстояние скрадывало пламя. Видно было и то крохотное плато, окаймленное зарослями стланика, на которое выходило в редкие праздники порабощенное племя.

Вдруг я услышал знакомый рокочущий звук. Он приближался с юга и с каждой минутой был все сильнее и сильнее. Мои спутники тоже услышали его и озирались со страхом и недоумением.

Сомнений не было — это, конечно, вертолет. Лишь бы он не прошел стороной. С вертолета нас нельзя было не заметить.

— Дайте быстрее огонь! — заорал я вне себя от радости.

Огонь нашелся. Кресало и трут Лауласа и здесь выручили нас. Нашлось и топливо — корявый стланиковый сушняк, торчащий, словно выветренные кости давно погибших животных, между замшелыми камнями. В дело пошли и зеленые ветви стланика, и вскоре костер зачадил смолистым призывным дымком.

Звук вертолета все нарастал и нарастал, а потом показалась и сама машина, за ней вторая, третья...

Они прошли над нами, как огромные сверкающие стрекозы, немного покружились и направились к факелу. Минут через десять звено вернулось к нам. И вот уже тогда, когда первый вертолет, выбрав площадку для посадки, начал снижаться, и на нас повеяло тугими струями воздуха от лопастей машины, в том месте, где горел факел, грянул мощный взрыв. Самого взрыва сначала не было слышно — только видно было, как зашевелились, поднимаясь и разваливаясь, скалы. Взметнулась к небу туча камней, и потом все это плавно осело, лишь облако мелкой пыли еще держалось в воздухе, а на том месте, где громоздились скалы, зияла огромная воронка.

Спутники мои пали ниц, и из их уст вырвались вопли ужаса. Такое им довелось увидеть первый раз в жизни. Наивные, они думали, должно быть, что это их владыка, могущественный Великий Курн, подает гневный голос...