Дотянуться до солнца

Глава 33

— Почему ты все еще здесь? — Максим со злостью смотрел на выходящую из ванной Алису.

— Я — твой телохранитель.

— Разве? Может, надзиратель?

Девушка нахмурилась:

— Я не могу уйти.

Парень прошел мимо нее, толкнув в плечо.

Она вздохнула. Ей и самой не хотелось здесь находиться. Изо дня в день видеть презрение в его глазах было выше ее сил. Но выбирать ей все равно не дадут.

Выйдя из ванной, Максим снова столкнулся с Алисой. Девушка ждала его у самой двери и держала в руке конверт.

— Это тебе.

Прочитав, он бросил бумагу ей в лицо:

— Я не хочу.

— Это просто тренировка.

— Скорее, демонстрация товара. Силой потащишь?

— Ты пойдешь сам!

— Уверена?!

— Да. — На ее щеках заиграли ямочки.

Звук захлопнутой изо всех сил двери известил ее, что разговор окончен. А недвусмысленный намек на безопасность Кати был принят к сведению. Больше в этот день они не обмолвились друг с другом ни словом.

— Уже неделя прошла… сколько можно…

Единорог подбросил один из ножей в воздух. Время от времени, произнося эти слова, он исподлобья посматривал на Самуила и хмурил брови. Последние три дня тот вел себя чересчур спокойно. В отличие от первых дней после убийства сестры, когда находился во невменяемом состоянии и постоянно рвался на поимку Далматинца, сейчас парень только и делал, что медитировал.

Они отсиживались в маленькой квартирке на окраине города. Выходить бойцам Абиссинец запретил, а сам целыми днями пропадал неизвестно где. Уходил на рассвете, возвращался за полночь, почти не делился информацией и постоянно напоминал Единорогу о том, чтобы тот ни в коем случае не оставлял Самуила одного.

Единорог уже третий час наблюдал за совершенно неподвижным Самуилом, который напрочь игнорировал все попытки заговорить с ним. Терпение мужчины подходило к предельной точке.

Он резко поднялся и подошел к парню.

— Ирона! Слышишь, я сказал на корейском? Ты же так этого хотел… Прошу… Вставай! Ирона, я сказал!!!

Никакой реакции.

Единорог вздохнул. Попытка провалилась. Похлопав друга по плечу, он вернулся и уселся обратно на диван. Но сдаваться не собирался, потому что больше всего на свете ненавидел тишину. Она заставляла вспоминать прошлое.

— Знаешь, я тебя понимаю. Но в моем случае, понимание — это понимание с точностью до наоборот…

Единорог скосился на Самуила. Реакции не было.

— Я просто хочу сказать… — Мужчина прочистил горло, обдумывая стоит ли все-таки откровенничать, и нужна ли его история этому парню, и так раздираемому горем. — Если ты умрешь сейчас, это не только не вернет твою сестру к жизни, но и не поможет нам найти твоего племянника. Понимаешь?

Самуил сжал кулаки, но Единорог этого не заметил, потому что прошлое уже накрыло его с головой. Картинки прошлого мелькали перед его глазами, обжигая сердце ледяными кристаллами и причиняя дикую боль.

— Что ты хочешь сделать, скажи мне? Тебе даже до этих детей не добраться, не говоря уже о Далматинце. Поэтому, скажи мне, чего ты хочешь на самом деле? Умереть? Я вижу, что твоя любовь к сестре безгранична, вам многое пришлось пережить… Но разве не будет твоя смерть бессмысленной сейчас, такой же, как и смерть твоих родных? Ты должен понимать это…

Самуил осторожно выдохнул и разжал кулаки. К горлу подкатил комок. Он все осознавал и не собирался умирать. Последние три дня парень отчаянно пытался взять себя в руки и погасить нестерпимую жажду мести, горящую черной злобой в его груди. А для этого ему нужно было время, чтобы соединить в одно целое и телесное, и духовное, а также увидеть себя со стороны. Месть не должна застить глаза обидой и беспомощностью, она должна быть хладнокровной и осмысленной. Поэтому он и пытался взять под контроль ситуацию, чтобы потом стать помощником, а не обузой.

Самуил чуть заметно кивнул, не открывая глаз и не меняя позы. Единорог кивнул ему в ответ, с облегчением понимая, что ошибся.

Не осознавая, что говорит вслух, мужчина продолжил:

— Знаешь, однажды, я сделал нечто подобное, о чем ты думаешь последние несколько дней. Да. Я сказал, что понимаю тебя, но… я понимаю тебя именно с того места, где сейчас находится убийца… Пока ты думаешь, что жертва может отомстить, потому что с ней поступили несправедливо, ты прав без всяких оговорок. Но, как только нажимаешь на курок, из жертвы ты автоматически переходишь на их сторону, делая жертвой иногда самого близкого и родного человека, которого только могла тебе подарить твоя бессмысленная жизнь. Единственное, что отличает меня от Далматинца, я готов отдать свою оставшуюся жизнь, лишь бы вернуться в тот момент и передумать. — Единорог на секунду закрыл глаза и с надрывом выпустил воздух из легких. — Но это невозможно, так? Когда человек, который искренне любит, начинает видеть в тебе другого человека, это больно? Так же больно, как потерять его навсегда? Когда он умирает… Чем одна боль отличается от другой? Для меня это одно и то же…

Самуил с удивлением смотрел на Единорога. Его монолог заставил парня вернуться на землю. Это был первый раз, когда заместитель так долго говорил сам. Это был первый раз, когда он рассказывал о себе.

— Сколько себя помню, у меня никогда не было родителей или родных, которые смогли бы научить меня чему-либо. Меня воспитала Организация. И те, кто там работал, часто теряли своих близких. Наблюдая за ними, я внушал себе, что понимаю их чувства. Но правда в том, что я совсем не понимал. Я часто спрашивал себя: на что похожа эта боль, а на что похожа та? Чем одна боль отличается от другой? Примерял к себе разные ситуации, но никогда не различал боль потери и боль разлуки. Они одинаковы для меня. Знание, что человек, покинувший тебя, живет где-то в этом мире, не сделает твою боль меньше, ведь он не с тобой. Я знаю, что тебе сейчас больно… Нет, прости, пытаюсь знать… И просить тебя забыть не могу. Прошу не об этом…

Самуил принял исходную позу, как только заметил движение. Он не хотел прерывать странный монолог Единорога, прекрасно осознавая, что тот сразу замолчит, как только поймет, что его слушают.

Мужчина откинулся на спинку и закатил глаза.

— Да, забыть их невозможно. Но они всегда будут жить в твоем сердце, а ты с радостью в любой момент можешь лелеять воспоминания о них. И пусть то, что я сейчас скажу, прозвучит цинично… ты — счастливчик… — Он усмехнулся. — Прости меня. Мы должны закончить начатое, несмотря ни на что. Нельзя оставлять ублюдка в живых. Теперь это не только месть Абиссинца… Признай это и возвращайся к нам.

Внезапно голова Единорога откинулась назад, а изо рта тонкой струйкой потекла кровь.

Самуил навис над ним со злостью подняв кулак.

— Ублюдок! Да что ты знаешь? Счастливчик?! — Парень снова не заметил, что говорит на родном языке. — Да меня на кусочки разрывает от этих воспоминаний, аааа!!!

Единорог улыбнулся и вытер кровь тыльной стороной ладони.

— Ты снова говоришь, а я тебя не понимаю, бьешь меня ни за что и орешь без повода. Но я не злюсь. Ты делаешь это, потому что знаешь, что я прав. Давай, выпусти пар… Ну?

Самуил отвернулся.

— Да пошел ты!

— Глупый вопрос, но как ты?

В сторону заместителя понеслись корейские ругательства.

Когда пар был выпущен, Самуил уселся рядом с Единорогом и с серьезным видом наклонился к нему.

— Что ты натворил? Расскажи поподробнее, а?

— Давай, поедим? Что у нас сегодня, консервы или полуфабрикаты? — Мужчина хитро прищурился и улыбнулся.

— Черт! Так и знал… Эй, расскажи мне, прошу! — Парень с кислой миной поплелся за ним на кухню.

Вся прошедшая неделя, проведенная в одной квартире, ничем не отличалась от дней, предшествующих ей. Они перебрасывались парой равнодушных фраз с утра и оставшееся до ночи время не разговаривали. В школе сидели за одной партой, но это было равносильно нахождению в разных помещениях. По вечерам Алиса встречалась с Владом, а Максим каждый день проводил с Катей.

Так что этот день не должен был отличаться от других предыдущих, если бы не звонок Влада. Повесив трубку, девушка с отчаянием посмотрела на дверь комнаты Максима. Ей снова предстояло заставить его делать то, что он не хочет.

Алиса осторожно поскреблась в дверь и негромко произнесла:

— Тренировка сегодня.

Ответа не последовало. Девушка повернула ручку. Не заперто.

Максим спал. Она уже развернулась, чтобы уйти, но внезапный порыв заставил ее войти.

«Один раз… Я посмотрю только еще один раз…»

Алиса на цыпочках подошла к кровати, склонилась над парнем и толкнула пальцами в плечо. Реакции не последовало. Максим даже не пошевелился. Девушка убрала руку и замерла.

Он улыбался. Его лицо вдруг озарила широкая улыбка. Как в детстве.

«Еще хоть раз… он улыбнется мне так же беззаботно? Еще хоть раз…»

Она невольно протянула руку и коснулась его щеки.

Максим проснулся от прикосновения. Открыв глаза, парень обомлел. Над ним нависала Алиса и… улыбалась?

Мгновенно среагировав, он схватил ее за запястье и резко притянул к себе, заставив потерять равновесие и плюхнуться прямо на него.

Поняв, что ее поймали с поличным, Алиса попыталась вырваться, но от страха не смогла ничего сделать и оказалась прижатой к широкой груди парня.

От улыбок не осталось и следа.

Самуил глотнул пива и снова вопросительно наклонился к Единорогу.

— Что?

Парень уже полдня хвостом ходил за заместителем, совершенно игнорируя его категоричные отказы продолжить рассказ о своей жизни.

— Почему ты сказал, что считаешь меня счастливчиком?

Мужчина сделал изрядный глоток и вздохнул, жалея, что решил использовать свое прошлое для того, чтобы помочь Самуилу.

— Не спрашивай.

— Объясни, хотя бы это.

— Забудь.

Единорог закрыл глаза. Перед ним всплыло лицо человека, из-за которого он потерял себя. Правильные черты на идеальном овале, легкая проседь на висках, тонкие губы с холодной ухмылкой и такие же холодные голубые глаза до сих пор вызывали дрожь.

«Существует ли срок давности для ненависти? Даже мысленно не могу позволить себе скучать, если ненавижу до сих пор? Конечно, не могу… Прости…»

Заместитель открыл глаза и повернулся к Самуилу:

— Что-то Абиссинец сегодня задерживается, да?

Парень даже не шелохнулся, продолжая смотреть на него в упор.

— Не смотри на меня так. Я, правда, не хочу вспоминать. Это невыносимо. Ты — счастливчик, даже если еще раз ударишь меня. Они навсегда останутся с тобой и, как я сказал, твои воспоминания могут померкнуть лишь с годами, но не по твоей воле. А вот об убийце, даже если он и был когда-то жертвой, не вспомнят ни с улыбкой, ни с радостью. И я считаю, что это правильно. Никто не имеет права ни физического, ни морального отбирать жизнь другого человека. Так что мы с тобой в какой-то мере, как говорит Абиссинец, мертвецы, о нас никто не вспомнит. И это тоже правильно. Мы не заслуживаем топтать эту землю.

Самуил опустил глаза и спросил:

— Ты убил кого-то близкого? Или потерял кого-то важного?

— Не в этом смысле. Я забрал близкого у одного человека… а потом умер сам. И даже то обстоятельство, что я уничтожил монстра и ублюдка, не изменит того факта, что прокляли меня, а его оплакивают до сих пор… Потому что… потому что тот человек был плох для меня, но не для того человека… Иногда, когда я сравниваю ситуации, то мне приходит в голову мысль, что смерть близкого человека — лучшая из потерь, которая может с нами произойти…