Сны Авроры

Деталь тринадцатая

– Аврора, Вы с кем-то встречаетесь?

– Конечно. Каждый день я с кем-нибудь встречаюсь. Вот как сейчас с Вами, например.

Адель вздохнула. Эта девушка издевается над ней, а она терпит. И никто ей за это терпение не платит. Форменный мазохизм.

– У Вас есть парень? – уточнила вопрос Адель.

– Парень? Что Вы имеете в виду?

– Вы состоите в отношениях с мужчиной?

– Конечно нет.

– Почему конечно?

– Я не могу быть с мужчинами. Они от этого умирают, – как о чем-то само собой разумеющемся сообщила Аврора.

От неожиданности Адель поперхнулась. Вот это интересный поворот событий! Она потянулась за стаканом воды, чтобы скрыть эту неловкость.

– Каким же образом, позвольте узнать?

– Они отдают мне свою энергию и медленно погибают.

«Прямо-таки энергетический вампир, а не женщина», – подумала Адель, и ее губы дрогнули в улыбке.

Однако это было лишь грустной насмешкой, скорее над собой, а не над собеседницей. Адель недавно исполнилось тридцать три – возраст Христа, как она любила говорить, но ощущала она себя намного старше и мудрее, нежели была на самом деле. У нее до сих пор не было постоянных отношений с мужчинами, поскольку она считала, что ни один из них не достоин ее, и продолжала ждать прекрасного принца на белом дорогом авто.

У нее на примете был один. И хотя белого авто у него не было, в остальном он представлялся ей идеальным вариантом: он не был женат, зато был довольно состоятелен, внешне привлекателен и знаменит в определенных кругах. Он казался ей недосягаемым и оттого еще более притягательным, почти что сказочным принцем, именно тем, кого она ждала с самого детства.

Это был тот самый Лео Мареш, доктор медицинских наук, профессор, новатор в области психиатрии и психоанализа. Он появился в их городе несколько лет назад, внезапно, и сразу же получил должность и кафедру при Университете. Помимо этого он имел свою небольшую клинику и занимался случаями исключительно сложными, возвращая к обычному образу жизни пациентов, которых другие врачи считали безнадежными. Ему были доступны такие глубины человеческого сознания, о которых его коллеги и представления не имели. Когда же при нем упоминали имена Фрейда, Юнга, Адлера, он пожимал плечами и с легкой иронией осведомлялся, кем были эти почтенные ребята.

Он много экспериментировал, в том числе и на себе. Он знал нечто большее, чем то, что было раскрыто в учебниках и научных трудах, и поистине творил чудеса с доверенными ему больными. Он часто любил повторять: «Хотите вылечить его? Хорошо, я заставлю его думать так же, как думаете вы». Не раз в беседах со своими студентами он говорил: «Почему вы считаете, что эти люди больны? Потому что они видят, слышат, чувствуют, понимают этот мир по-другому? Потому что их мысли выстраиваются иным образом? Потому что они видят, слышат, чувствуют то, что не видит, не слышит, не чувствует большинство из вас? Если они не поняты – разве они больны? Все лечение вы сводите к тому, чтобы сделать их похожими на себя. А ведь вы даже не пытаетесь разумно интерпретировать их поступки. И при этом считаете разумными… себя?»

Неимоверных усилий стоило Адель попасть на его курс и начать работать под его руководством. Однако психиатрия интересовала ее гораздо меньше, чем он сам, и ей все же пришлось сменить медицинский профиль на психолого-социальный. Тем не менее, она и теперь позволяла себе обращаться к Марешу за консультациями и время от времени посещала его лекции, но не из-за интереса к науке, а чтобы увидеть его и в очередной раз взгрустнуть на тему «почему мы не вместе».

Голос Авроры вывел Адель из мечтаний:

– Последний выжил. Эмоциональная возбужденность, обильное носовое кровотечение на фоне патологически низкого давления, бред, галлюцинации, – Аврора пожала плечами. – У него даже была временная остановка сердца. Несколько дней в реанимации, затем длительное восстановление. Он стал задумчив и перестал говорить. Врачи сочли это последствием сильнейшего шока. Но на самом деле это не так. Просто он пообещал мне: никому ничего не говорить.