Сирены Амая

23 Марьятта бежит

Корни и кустарники пытались остановить ее, но она, разжав губы, будто овца, торопливо ковыляла вперед.

Лживые слова Антеро о кротости Амая привели Марьятту в ужас. И пока она гадала, что позабыли на острове чужаки, ее мозг, судя по всему, переместился в ноги. Потому что она, к собственному удивлению, быстро засеменила прочь.

Как правило, в общине не контролировалось чьё-либо перемещение. В том не было нужды. Каждый и так прекрасно знал, где ему надлежало находиться в тот или иной момент. Существовал незыблемый осиный уклад, и только болезнь или удар молнией могли выбить человека из этих сот. С той же легкостью община понимала, если у кого-то в голове возникали плохие мысли.

Ересь, если угодно.

А ересь, как известно, имела свой прогорклый душок. И община чуяла его, будто рой ос, готовый вспороть жвалами одинокую личинку, которая себе на беду задумалась о том, как растет лес.

– Камни, камни, камни! – затараторила Марьятта, боясь, что Красный Амай услышит ее мысли. – Ка-амни! Ка… мни!..

Сам факт того, что она, будучи экотаоном, не отправилась за углем вместе с угольной командой, говорил о многом. Например, о том, что у нее в голове что-то подгнило. Поэтому Марьятта бросилась бежать, едва последние домики общины переместились ей за спину.

Когда она осознала, что́ на самом деле замыслила, ее бросило в холодный жар. Изнуренное работой тело отозвалось немым стоном и по-своему всплакнуло. На чистой сорочке, в области груди, проступили два кровавых пятна.

Марьятте вспомнилась Аннели, экотаон с самым нежным и ранимым лицом.

Аннели не говорила об этом, но Дети Амая знали, что она несчастна; что она не сумела смириться. Знала об этом и Марьятта – знала тем самым общим злобным разумом, который имел черные и желтые полосы. А потом Аннели допустила ошибку, стоившую ей жизни. Она отправилась в северо-западную часть острова, чтобы там, в гроте, разжиться моторной лодкой. И у нее получилось бы угнать одну из них, умей она управляться с этими штуковинами.

Мужчины умели. Но экотаон без имени к таковым не относился.

Марьятта тоже не разбиралась в этом, как и другие женщины общины. В ее понимании моторные лодки были и оставались холодными морскими зверьми, как и стальные птицы Саргула, с помощью которых облачный демон выслеживал потомство Красного Амая. Но ей верилось, что если она вознесет хвалу Саргулу, то лодка не будет капризничать и заведется.

Эта ересь была настолько головокружительной, что у Марьятты захватило дух.

– Камни! – протяжно взвыла она.

На остров можно было попасть с трех сторон. Через грот, представлявший собой скрытую лодочную станцию общины. Через Обугленные Скалы, узкое и неудобное местечко, получившее свое название из-за камней, остававшихся черными даже под прямыми солнечными лучами. И наконец, через песчаную отмель.

Марьятта справедливо полагала, что чужакам доступны только два последних варианта, потому как ни один из них не был благословлен Красным Амаем, чтобы знать о гроте.

И сейчас она полубежала-полуковыляла по тайге, выискивая пришельцев. Но не для того, чтобы предупредить их о том, что Амай переломает им кости и выпьет их души. Марьятта планировала украсть то, на чём они приплыли.

И пусть молитва Саргулу будет самой большой и самой сложной в ее жизни, Марьятта произнесет ее.