Миланский вокзал

* * *

Проснувшись, Лаура с большим трудом осознала две вещи, которые ее всерьез обеспокоили, хотя вспомнить что-либо о событиях прошлой ночи она была не в состоянии. Она лежала, обнаженная, под простыней, в объятиях Кардо, почему-то тоже обнаженного.

Окаменев от смущения, Лаура бросила взгляд вокруг себя. Свет, проникающий сквозь занавеску, закрывавшую дверной проем, освещал интерьер тесной лачуги из оцинкованного железа без окон.

Каким образом, черт возьми, она и Рикардо Меццанотте оказались на этом старом комковатом матрасе, на полу в какой-то лачуге? Что произошло между ними? Неужели они… Лаура ничего не помнила об этом, но у нее было сильное подозрение, что между ними произошло что-то такое. На эту мысль ее натолкнула та естественность, с которой – в отличие от ее разума, который тут же запаниковал, – ее тело приняло близость с его телом.

Уж не потому ли, подумала Лаура, все так приятно побаливает? Она разглядела синяки на запястьях и в других местах, а также следы на плечах и шее Кардо, похожие на царапины. Внимательно посмотрела на свои ногти. Что бы там между ними ни произошло, это что-то явно было бурным… Лаура попыталась успокоить волнение несколькими глубокими вдохами, затем сосредоточилась на попытке восстановить события прошедшего дня.

…Взяв ее за руку, жрица отвела Лауру в заднюю часть святилища, в место, отделенное тканью от остальной части большого шатра, где несколько женщин в белых одеждах заставили ее раздеться и погрузиться в ванну, наполненную горячей водой и ароматическими эссенциями. После дней, проведенных в грязи логова Адама, это было сущим блаженством. Немного менее приятно было глотать отвратительный на вкус травяной отвар, которым ее напоили. Но это было необходимо, как ей сказали: чтобы принять божественный дух, тело должно быть надлежащим образом очищено, как внешне, так и внутренне. После этого, облаченную в белое одеяние, Лауру отвели в соседнюю хижину, где ей предстояло провести остаток ночи и весь следующий день, пока не начнется церемония. «Из одной тюрьмы в другую», – подумала она, вздыхая. Комната была совершенно пуста, стены выкрашены в белый цвет – цвет чистоты, любимый Мами Вата. На полу мелом были нарисованы странные символы. Когда Лаура вошла туда, жрица объяснила, что обряд инициации, который ей предстоит пройти, обычно длится гораздо дольше, но в данных обстоятельствах он будет проходить в сокращенной и упрощенной форме. Это сделает ее не столько истинным посвященным, сколько адептом. Этот период заключения представлял собой символическую смерть человека, который, преображенный контактом с божеством, должен был возродиться к новой жизни во время заключительной церемонии.

Следующие долгие часы Лаура чередовала сеансы медитации, во время которых должна была открыть свой разум богине, – но она была слишком занята борьбой со сном, чтобы сделать все правильно, – и что-то вроде лекций, во время которых жрица объясняла ей самое необходимое, что она должна была знать о культе. Лаура слушала без особого интереса, часто отвлекаясь и скучая. Если б ей пришлось вытерпеть все эти мучения, чтобы вернуться домой, она согласилась бы на все – но сейчас отнестись к делу серьезно не могла. Лишь однажды Маман удалось привлечь ее внимание, когда она сказала, что если Мами Вата сочтет ее достойной, то даст ей силы контролировать то, что скрыто у Лауры внутри. У девушки сложилось впечатление, что она намекала именно на ее «дар».

Вечером, вместе с другими посвященными, она прошла в процессии к месту проведения церемонии, где ей пришлось танцевать перед всеми полуобнаженной. Сначала ей было неловко, но постепенно она позволила себе увлечься гипнотическим ритмом музыки, восторгом публики и других танцоров, и все стало удивительно легко. Все, что ей нужно было делать, это позволить своему сердцу диктовать ритм движений, биться в идеальной синхронности с барабанами.

Однако в какой-то момент она начала чувствовать себя странно. Голова вдруг стала легкой, а тело – тяжелым и неуклюжим. Что-то внутри нее начало тянуть и толкать, словно освобождая себе место, и сколько бы Лаура ни боролась, она не могла избавиться от этого. По мере того как ее мысли метались, а сознание истончалось, она с ужасом ощущала приближение смерти. Затем в ее глаза хлынуло белое сияние. Лаура почувствовала, как ее засасывает куда-то вниз и в то же время толкает вверх. Это было ее последнее воспоминание. После этого – пустота…

И вот теперь она лежит в постели с Кардо, не представляя, как оказалась там. Может быть, сейчас лучше встать и одеться? Наверное, да, но, признаться, ей этого не хотелось. Преодолев свое первоначальное недоумение, Лаура почувствовала, что прижиматься к нему, уткнувшись головой в его плечо и положив руку на спину, очень даже приятно.

Ее сексуальная жизнь, еще даже не начавшись, уже стала катастрофой библейских масштабов. С сексом Лаура сталкивалась два раза: один из них она помнила слишком хорошо, но это был не ее опыт, а опыт ее матери, и он показался ей отвратительным; второй – по крайней мере, так ей казалось – она испытала на собственном опыте, но не сохранила ни малейшего воспоминания о нем, поэтому не знала, был ли он приятным и насколько. Возможно, третья попытка окажется для нее более удачной, с горькой иронией сказала себе Лаура, глядя на спящего под ее боком Кардо, глаза которого подергивались под веками от неизвестно какого сна. Его щетине было несколько дней от роду, и следы схватки с Призраком были еще хорошо видны, но это не мешало ей находить его несколько угловатое лицо привлекательным. Лаура приблизила свой нос к его шее и вдохнула. Пахло от него тоже хорошо. Заметив что-то на его груди, она потянула простыню вниз, и перед ней открылась татуировка в виде черепа с «ирокезом». Если Лаура правильно помнила из рассказов Кардо о его панковском прошлом, он сказал, что у него их несколько.

Сперва она боролась с мучившим ее любопытством, но потом сдалась. Действуя как можно тише, чтобы не разбудить его, немного отодвинулась и еще больше приподняла простыню. Она рассматривала татуировки, украшавшие его тело, – шрамы бунтарского прошлого. Больше всего ее поразил величественный грифон, занимавший весь живот Кардо, лапы которого доходили до лобковых волос.

Несмотря на то что Лаура изо всех сил пыталась избежать этого, в конце концов она не смогла удержать свой взгляд, и тот опустился ниже, к тому, что находилось под хищником: члену, покоящемуся между мускулистыми ногами. Неужели он и правда был в ней всего несколько часов назад? При этой мысли в ее животе разлилось тепло.

Как раз в этот момент Кардо пошевелился, издав протяжный стон. Лаура поспешила опустить простыню и снова положила голову ему на плечо.

Очнувшись от сна, Меццанотте с удивлением обнаружил, что лицо Лауры находится всего в нескольких дюймах от его. Пытаясь восстановить кровообращение в руке, на которой она, должно быть, спала, он нечаянно коснулся ладонью ее попы. Очевидно, под простыней, которую она натянула до подбородка, на Лауре ничего не было, да и на нем тоже. Рикардо изо всех сил пытался вспомнить, что произошло между ними накануне вечером, но безрезультатно. В конце концов, он был очень пьян, что подтверждалось тем, что в голове у него сейчас все кружилось.

Хотя такого с ним не случалось уже давно, это был не первый раз, когда он просыпался рядом с девушкой, не имея ни малейшего представления о том, как оказался с ней в постели, – но этого никогда не случалось с кем-то, к кому у него были чувства. Рикардо боялся, что снова совершил один из своих обычных импульсивных поступков.

Лаура смотрела на него, не говоря ни слова. У него создалось впечатление, что она напряжена и чувствует себя неловко, а когда он коснулся ее обнаженной кожи, девушка вздрогнула, словно от шока. Однако не двинулась с места.

Не зная, как себя вести, Меццанотте попытался растопить лед неубедительным «доброе утро».

На едином дыхании и очень низким голосом Лаура выдохнула что-то нечленораздельное, что звучало примерно как «мыэтсделы?».

– Не понял?

Она повторила, чуть более мягче и чуть громче:

– Неужели мы это сделали?

Хороший вопрос…

– Разве ты не помнишь?

Лаура отрицательно мотнула головой.

– Совсем ничего?

– Абсолютно.

Рикардо изо всех сил копался в своей памяти, но это было все равно что погрузить руки в илистый колодец. Он более или менее помнил происходившее до того момента, когда Лаура, которая уже тогда начала вести себя, мягко говоря, странно, взяла его за руку и потащила прочь от церемонии, а потом все стало туманным. В его сознании возник образ, более четкий, чем все остальные, но это было похоже на бредовую иллюзию: они вдвоем, сплетенные в клубок, подвешенные в воздухе или, возможно, под водой, с гигантской змеей Дэном, сладострастно обвившейся вокруг их тел.

– Я также очень мало что помню, – ответил он. – Но… ну, я думаю, что помню.

Лаура кивнула. По ее лицу прошла тень.

– Это был мой первый раз, – сказала она.

«Вот черт», – подумал Рикардо, испытывая чувство вины. Если б он только мог вспомнить, как все было… Наверное, он увлекся. Лаура явно была не в лучшем состоянии, и он воспользовался ситуацией. И все испортил, как обычно…

– Я… – пробормотал он, подавленный и удрученный. – Черт, я извиняюсь; я был пьян, не знаю, что на меня нашло… Мне очень жаль. Может, мне лучше уйти…

Он попытался встать с матраса, но Лаура помешала ему, вцепившись в его руку.

– Что?

– Пожалуйста, не уходи, – прошептала она, уткнувшись лицом в его грудь.

– Ты точно в этом уверена?

– Да. Останься со мной.

Рикардо повернулся на бок и обнял ее. Лаура задрожала. Он поцеловал ее. Она ответила с неожиданной пылкостью, прижавшись к нему всем телом.

– Ты точно уверена? – повторил Меццанотте, на этот раз имея в виду что-то другое.

С пылающими щеками и бьющимся в груди сердцем Лаура встретилась с ним взглядом. Ей было приятно ощущать его страсть, нежность, возможно, даже любовь. Была ли она уверена? Теперь, когда это должно было произойти, она чувствовала страх и нерешительность, как перед прыжком в пустоту, – но не собиралась отступать.

– Да.

Продолжив целовать ее, Кардо приподнялся и лег на нее сверху. От его теплого сильного тела, прижавшегося к ней, и особенно от пульсирующего возбуждения на ее животе у нее перехватило дыхание. Затем он оторвался от Лауры и скользнул губами по ее шее, вызывая в ней дрожь удовольствия. Но ничто не могло сравниться с тем, что он заставил ее почувствовать, когда перешел к ее груди. Ее соски были такими упругими и чувствительными, что ему достаточно было прикоснуться к ним, чтобы Лаура задохнулась. Но Кардо сделал нечто большее… Восхитительная пытка, которой он подвергал их, облизывая, посасывая и покусывая, вызывала у нее такие сильные ощущения, что было почти облегчением почувствовать, как его рот продолжает спуск по ее коже, оставляя за собой влажный след. Когда он прошел мимо ее пупка, живот Лауры сжался. С этого момента для нее начиналась настоящая неизвестность. Она никогда прежде не позволяла никому заходить дальше.