Миланский вокзал

* * *

Сказать, что коллеги с изумлением встретили его появление в отделе вместе с похищенной девушкой, значит не сказать ничего. После нескольких мгновений ошеломленного молчания началось настоящее светопреставление. Слухи о возможной причастности Меццанотте к похищению Лауры просачивались из квестуры уже в течение нескольких дней, а его внезапное исчезновение лишь подогрело подозрения. Ожидалось, что в любой момент может быть выписан ордер на его арест. Поэтому сейчас никто не знал, придется ли нести его с триумфом на руках или заковать в наручники.

В ожидании комиссара Далмассо, который уже покинул офис и теперь возвращался с большой поспешностью, Рикардо и Лаура были размещены в комнате для допросов, чтобы освежиться и пройти осмотр у врача. После прибытия начальник, уведомивший ответственных лиц, подверг их первому раунду вопросов, во время которого неконтролируемое потоотделение выдавало всю его нервозность. Затем он проводил их на улицу Фатебенефрателли с включенными сиренами.

В полицейском участке их несколько раз выслушали – сначала по отдельности, а затем вместе – Де Фалько и следователи прокуратуры Рицци и Тафури, которые донимали их вопросами и просьбами о разъяснениях, но, как и ожидалось, ни разу не усомнились в существенной достоверности их показаний. По правде говоря, отказываясь признавать, что он совершил колоссальный промах, Де Фалько пару раз пытался поставить Меццанотте на место, но оба прокурорских работника тут же делали ему замечание, дав понять, что в его же интересах закрыть дело как можно быстрее и безболезненнее.

Тем временем в коридоре перед комнатой, где проходили допросы, началась суета полицейских, пришедших посмотреть собственными глазами на причину необычного возбуждения, царящего в квестуре. В перерывах между заседаниями некоторые даже подходили к Меццанотте, чтобы сделать ему комплименты, несмотря на то что в этих стенах его все еще окружала дурная слава. Прибыл даже квестор, спустившийся с верхних этажей со свитой руководителей, включая Вентури, который, сияя, подмигнул ему и показал большой палец.

– Я хотел поздравить вас лично, – сказал ему квестор, пожимая руку.

Затем он предложил ему отпуск, от которого Рикардо вежливо отказался, согласившись лишь на один выходной день, и заверил инспектора, что его отстранение от работы – результат досадного недоразумения – может считаться недействительным с немедленным вступлением в силу нового распоряжения. И все это на глазах у Далмассо, который был вынужден со всем этим смириться, энергично кивая.

Затем квестор взял Рикардо под руку и повел на пресс-конференцию, организованную в кратчайшие сроки, чтобы успокоить представителей СМИ, которые осаждали здание с тех пор, как стало известно о похищении. Сидя рядом с ворчливым Де Фалько, Меццанотте слушал, как шеф миланской полиции превозносит совместные усилия Мобильного отдела и «Полфера», приведшие к быстрому освобождению заложницы, как будто это была официальная операция, а не личная и несанкционированная инициатива полицейского, который даже не находился на службе. Когда пришла очередь инспектора взять микрофон, он ограничился несколькими словами по существу, умолчав о том, что, когда он выдвинул свою теорию о похищении, ему никто не поверил, и его даже отстранили от работы за неподчинение.

За все это время у него не было возможности провести ни одной минуты наедине с Лаурой. Он увидел ее в конце коридора, когда родители забирали ее. За мгновение до того, как исчезнуть в лифте, она повернулась к нему и послала воздушный поцелуй.

В течение всего времени допросов, затянувшихся до самой ночи, Меццанотте притопывал ногами по полу, пытаясь сохранить концентрацию, с нетерпением ожидая возвращения домой, чтобы разобраться с беспокойством, которое мучило его с того момента, как он прочитал на стене пещеры фамилию Кастрилло. Однако теперь, когда Рикардо наконец-то мог это сделать, он колебался. Застыв перед шкафом в своей спальне, он не мог заставить себя открыть его, твердя себе, что не стоит беспокоиться. Он должен провести простую проверку, которая ни к чему особому не приведет – нужно просто устранить сомнения, вот и всё. Почему же тогда его грызет мучительное чувство, что, открыв этот шкаф, он рискует открыть ящик Пандоры?

Это была просто фамилия, она ничего не значила. Простое совпадение. Какая связь может быть между ними? С другой стороны, это была совсем не обычная фамилия, вот почему она поразила его. За всю свою жизнь Рикардо встречал ее только один раз. И хорошо помнил, где именно. Увидев ее на камне, под рисунками, он мгновенно вспомнил все: боль от смерти отца, злость на неизвестного убийцу, вину за то, что не смог его найти…

Меццанотте не знал, чего боится больше: того, что может обнаружить, или того, что ничего не обнаружит. Но от этого беспокойства никуда не деться. Червяк внутри него не собирался прекращать грызть его, так что следовало собраться с силами и сделать это.

Его руки слегка дрожали, когда он, взявшись за ручки, распахнул дверцы шкафа. Коробки с документами по расследованию убийства комиссара Меццанотте лежали на верхней полке, тяжелые, как его нечистая совесть. Прошло по меньшей мере два года с тех пор, как Рикардо их открывал. Он никогда не признался бы в этом даже самому себе, но к тому времени он, как и все остальные, тоже сдался.

Чтобы достать их, ему пришлось поставить стул и сдвинуть весь хлам, скопившийся перед ними. Усевшись на полу, Меццанотте стер с них пыль футболкой, взятой из грязной одежды, разбросанной по полу. Оторвав упаковочную ленту, которой они были запечатаны, открыл их и порылся в папках и скоросшивателях. Он знал, что ищет: папки с материалами текущих расследований в Мобильном отделе, лежавшие на столе у отца в момент его смерти. Рикардо вытащил одну из них. Кровь запульсировала в его висках. Там была точно та же фамилия, которую, как был уверен инспектор, он запомнил. Заголовок папки гласил: «Расследование в отношении неизвестных лиц по делу об убийстве Луизы Кастрилло».

Рикардо положил папку на одну из картонных коробок и начал листать ее. Труп жертвы, незамужней женщины пятидесяти пяти лет, которая жила одна, был обнаружен в ее доме 10 мая 1998 года по заявлению соседей. Вскрытие показало, что смерть наступила примерно сорок восемь часов назад. Между ней и убийцей произошла схватка, в результате которой тот проломил ей череп, ударив ее статуэткой Падре Пио[36] из посеребренного металла, взятой из домашней утвари. На орудии убийства, оставленном рядом с трупом, не было отпечатков пальцев. Квартира находилась на втором этаже и не имела решеток на окнах, на одном из которых обнаружились следы взлома. Квартира была ограблена, но никто не мог с уверенностью сказать, что именно было украдено. Однако с самого начала все считали наиболее вероятной гипотезу о том, что это была неудачная попытка взлома. Луиза Кастрилло, должно быть, была убита грабителем, который проник в квартиру, думая, что ее там нет, или был удивлен ее ранним возвращением. Конечно, следовало задуматься, почему он выбрал именно эту цель, учитывая не слишком благополучное материальное положение жертвы, жившей на минимальную пенсию, но кто знает, может быть, она прятала какую-нибудь заначку под матрасом, и вор знал об этом… В чем не может быть сомнений, так это в том, что он был чрезвычайно проницателен и дотошен – работал в перчатках и не оставил после себя ничего. На месте преступления криминалисты не нашли никаких улик – следов, волос, органических остатков или чего-то еще, что позволило бы выйти на его след. По истечении срока, отведенного на предварительное расследование, дело было прекращено с пометкой «не раскрыто».

Рассвет застал Меццанотте все еще корпящим над протоколами и отчетами. Солнечные лучи пробивались сквозь непрозрачные от грязи стекла, безжалостно высвечивая жалкое состояние его квартиры: пыль на мебели, груды грязной посуды, кастрюли и сковородки в раковине; бутылки и банки, в которых Рикардо топил свое отчаяние после отстранения от расследования и исчезновения Лауры, все еще валялись по всей гостиной. По крайней мере, ветер, ворвавшийся в квартиру, едва инспектор распахнул окна, рассеял вонь затхлого и застоявшегося воздуха.

Вновь перечитывая многочисленные досье, Рикардо пытался понять, что делали эти папки на столе его отца в тот день, когда того убили. Несмотря на то что после перехода на руководящую должность комиссар Меццанотте больше не проводил расследования самостоятельно, он никогда не отказывался от тщательного контроля за работой своих следователей, которые постоянно обращались к нему за советом. Очень часто случалось так, что только он и был способен найти путеводную ниточку даже в самом запутанном деле. Но среди различных досье, которые комиссар просматривал на момент своей смерти, дело Кастрилло выделялось как наименее актуальное и значимое. В Милане совершались десятки убийств в год, и это было лишь одно из многих. Что могло привлечь его внимание в пустяковом ограблении, обернувшемся трагедией? Это был вопрос, которому, вероятно, суждено было остаться без ответа, поскольку комиссар никогда не говорил об этом никому, даже полицейским, ответственным за расследование, а последующая проверка документации не выявила никаких отклонений или аномалий.

В любом случае, из того, что удалось выяснить Рикардо, ничто не указывало на связь между убийством Луизы Кастрилло и подземной частью Центрального вокзала. Какой бы редкой ни была эта фамилия, ее присутствие на рисунках в пещере родителей Призрака было простым совпадением. Возможно, он просто видит связь там, где ее нет, и это лишь совпадение…

Успокоенный и разочарованный одновременно, Меццанотте продолжал по инерции перелистывать страницы дела, рассеянно просматривая их. Но когда он дошел до раздела, посвященного объектам, изъятым криминалистами с места преступления для лабораторного исследования, то, побледнев, замер. Перед глазами у него была репродукция старой фотографии-сепии, залитая кровью. Фотография была найдена под шкафом в гостиной, где лежал труп Луизы Кастрилло. Наличие крови, которая, как выяснилось позже, принадлежала жертве, позволило предположить, что она попала туда во время или сразу после схватки, поэтому криминалисты исследовали ее в надежде найти какие-то подсказки. Хотя на ней и были следы крови, с точки зрения криминалистов она была совершенно чиста – как и все остальное.

Меццанотте видел этот снимок не впервые. В тот период, когда он посвящал бо́льшую часть своего свободного времени неустанному и упорному изучению этой горы бумаг, она наверняка уже попадалась ему в руки, не привлекая его внимания. Теперь, однако, все было иначе. Ведь на том старинном снимке были увековечены два чернорубашечника, один из которых был с повязкой на одном глазу, а другой опирался на костыль.

Кастрилло и Драго. Как бы это ни шокировало его, они выглядели точно так же, как два фашиста на рисунках в пещере.