Миланский вокзал

* * *

Припарковав свою «Панду» в паре кварталов от хосписа и сдавая назад, Меццанотте заметил через заднее стекло большой мотоцикл, остановившийся в конце улицы, с человеком в черном спортивном костюме и полнолицевом шлеме на седле. У него сложилось отчетливое впечатление, что он несколько раз видел его в зеркалах заднего вида по дороге в Кварто Оджаро, на северо-западной окраине города, района, печально известного как миланский Бронкс. Волоски на его шее встали дыбом. Неужели за ним следят?

Он вышел из машины и встал посреди тротуара со скрещенными руками, настойчиво глядя в сторону мужчины, пока тот снова не завел двигатель и не уехал, сердито газуя.

За расшатанными зелеными воротами «Вилла Летиция» белел на солнце ветхий трехэтажный дом с неухоженным садом перед ним, похожий на груду костей. Рикардо уже собирался позвонить в домофон, когда понял, что ворота приоткрыты. Он вошел и двинулся по подъездной дорожке, по обе стороны которой пожелтевшая трава, казалось, молила хотя бы о капле воды. Под крыльцом, рядом с входом, расположились два старика в кататоническом состоянии: один в шезлонге, другой в инвалидном кресле. Чтобы назвать так это место, нужно было обладать немалым оптимизмом, подумал инспектор. Уж чего-чего, а этой самой радости[37] тут и в помине не было.

Грязное и обветшалое, внутри здание было не в лучшем состоянии, чем снаружи. На стойке регистрации никого не было видно. Меццанотте прождал несколько минут, в течение которых попытался привлечь внимание проходящего мимо служащего, проигнорировавшего гостя, а затем решил нажать на звонок на стойке рядом с выцветшим пластиковым растением. Когда он уже начал терять надежду, появился грузный мужчина в рубашке с короткими рукавами. Судя по зевоте, которая вырвалась у него, когда он приглаживал руками волосы, Меццанотте, должно быть, прервал его рабочий сон.

– Ну, что такое? – бросил он, вяло подходя к стойке. – Сейчас же не часы посещений.

В ответ Рикардо шлепнул ему под нос свое удостоверение. Мужчина в мгновение ока лишился всей своей флегматичности.

– Инспектор, простите меня, я… – пробормотал он.

– Не паникуйте, – успокоил его Рикардо. – Я здесь не ради вас. Мне нужна информация, и если я ее получу, то по дороге мне не придет в голову позвонить в NAS[38] и предложить им приехать сюда.

– Подождите минутку, – сказал мужчина. Он взял трубку и тихо заговорил, прикрыв трубку рукой. Закончив телефонный разговор, объявил с вымученной улыбкой: – Я в вашем полном распоряжении.

– Тито Кастрилло, вы его помните? Он был вашим пациентом. Скончался пять лет назад.

– Конечно, разве я могу его забыть? Он жил здесь какое-то время. Он был парализован ниже пояса и отличался очень скверным характером, да упокоится он с миром…

– Парализован? Вроде бы он ходил на костылях…

– Я не знаю, что вам сказать. Когда он приехал на «Виллу Летиция», что-то около пятнадцати лет назад, то уже был в инвалидном кресле.

– Я бы хотел узнать больше об обстоятельствах его смерти.

– Если у вас есть минутка, я пойду найду его медицинскую карту.

– Пожалуйста.

Мужчина исчез за той же дверью, через которую пришел, и, проявив удивительную расторопность, вернулся через несколько минут.

– Итак, давайте посмотрим, – сказал он, обращаясь к досье. – Наш врач констатировал смерть утром одиннадцатого июня девяносто восьмого года. Здесь сказано, что от дыхательной недостаточности. Я помню, что он скончался ночью, даже не проснувшись. Неплохой способ уйти… Я бы поставил на этом точку.

– Нет ли у вас сомнений в естественности причин его смерти?

Мужчина посмотрел на него с изумлением.

– Абсолютно нет. Как следует из его досье, у Кастрилло была сильно нарушена клиническая картина. Он курил как паровоз и, помимо всего прочего, страдал от… – Он взглянул на лежащие перед ним бумаги. – Вот, эмфизема легких. Его смерть была лишь вопросом времени.

– А вскрытие ему делали?

– С чего бы это нам было его вскрывать?

Меццанотте не сдержал гримасы разочарования.

– Вы можете сказать мне, кто регулярно приходил к нему в гости?

– Кроме дочери – причем очень редко – на моей памяти больше никого.

– А был ли здесь кто-то, с кем он был особенно хорошо знаком? Не знаю, медсестра, другой обитатель вашего заведения…

Мужчина нахмурился, пытаясь вспомнить.

– У него было не так много друзей. Как я уже говорил, он был непростым человеком: сварливым и злым. Но всегда играл в карты или во что-нибудь еще с синьорой Бальбиани.

– Эта синьора все еще у вас? Могу я с ней поговорить?

– Конечно; сейчас вы можете найти ее в общей комнате, дальше по коридору. Вы без труда узнаете ее – она одна из тех, кто одет так, словно сейчас середина зимы.

Меццанотте поблагодарил служащего и понесся в указанном направлении. Когда он вошел в грязное голое помещение, его дыхание сперло от вони. Кто-то здесь, должно быть, обделался уже неизвестно сколько времени назад. Все присутствующие старики с надеждой посмотрели на него. Как только поняли, что он направляет взгляд на женщину, сидящую в стороне перед столом с нардами, они разочарованно отвернулись: одни – в сторону телевизора на стене, другие – в сторону окон или пустоты. Эти бедные люди казались предоставленными самим себе и отчаянно нуждались в компании.

– Синьора Бальбиани? – обратился Рикардо к пожилой даме, которая, несмотря на жару, укутала плечи тяжелой шалью, а на голову натянула шерстяной чепец.

– Я за нее, – ответила она, разглядывая его с живым любопытством.

– Меня зовут Рикардо Меццанотте, я инспектор полиции. Не найдется ли у вас для меня несколько минут?

– А вы как думаете, инспектор? – ответила женщина и указала ему на стул на другом конце журнального столика.

Меццанотте улыбнулся и сел напротив нее.

– Мне сказали, что вы были хорошо знакомы с Тито Кастрилло, – начал он.

– Не совсем. Мы не были друзьями или даже приятелями. В конце концов, я ведь в юности во время войны была партизанкой-связисткой, а он – убежденным фашистом. Но мы каждый день играли в нарды. Вы даже не представляете, как он помогал мне скоротать время. Тито был единственным, кто умел прилично играть, теперь же я вынуждена делать это сама… – Вдруг ее лицо озарилось радостью. – Но вы же, наверное, знаете правила? Мы могли бы сыграть партию прямо сейчас…

– Нет, синьора, извините, никогда в жизни не играл, – признался Меццанотте. – Расскажите мне немного о нем, каким он был в жизни?

– Жизнь не была добра к Тито, сделав его озлобленным, желчным стариком. Но если вы спросите меня, то, на мой взгляд, он – по крайней мере, отчасти – заслужил это. Он не был приятным человеком, и я подозреваю, что в молодости совершил несколько очень плохих поступков.

– А вы помните, чтобы он когда-нибудь упоминал имя Драго?

– Думаю, да, несколько раз. Кажется, они вместе воевали… но это все, что я знаю.

– Вы случайно не знаете его имя?

Синьора Бальбиани покачала головой.

– Если он и называл мне его, то я его забыла. Моя память, к сожалению, уже не та, что раньше.

– Каким он был накануне смерти? Вел себя нормально, был ли в своем обычном настроении?

– Ну, несколькими неделями ранее он потерял свою дочь, и, хотя они не были очень близки, это расстроило его, как вы можете себе представить.

– Конечно. И, не считая траура, с ним не происходило ничего странного, необычного?

– Я так не думаю, – холодно ответила старушка, но потом поправилась: – На самом деле, конечно, было кое-что. Кроме его дочери, приезжавшей сюда время от времени, к нему никто никогда не приходил. Вот почему я была поражена, когда за короткое время к нему приезжали дважды.

Меццанотте стал слушать более внимательно.

– Два визита? Одного и того же человека?

– Нет, двух разных людей.

– Не могли бы вы мне их описать?

– Боюсь, что нет; я видела их только мельком, и, как я уже сказала, моя память…

– А не подскажете их возраст, хотя бы приблизительно?

Синьора Бальбиани покачала головой.

– Он тогда не рассказывал вам, кто они такие и что им нужно? – проявлял настойчивость Меццанотте.

– Ни слова. Кроме того, мы же с ним мало общались. В основном просто играли. Но знаете, после этих визитов он постоянно вспоминал старые истории из своего прошлого.

– Какие истории?

– Так и не вспомнить… Он постоянно проклинал свое невезение. Жаловался на то, что когда-то давно у него был шанс изменить свою жизнь. Если б тогда все было правильно, говорил Тито, он никогда не сгнил бы в этом тупом хосписе, как блохастая собака, прикованный к инвалидной коляске. Но все пошло не так, и он не только не разбогател, но и лишился ног.

«Значит, – размышлял Меццанотте, – после партизанской атаки, в ходе которой он стал калекой, с ним произошло что-то еще. Несчастный случай, парализовавший его и не позволивший завершить поиск драгоценностей. Да и кто знает, что стало впоследствии с Драго…»

– Большое спасибо, разговор с вами был очень полезен, – сказал Рикардо, вставая и направляясь обратно в приемную к стойке регистрации.

Человек, который его встретил, к счастью, все еще был на месте.

– Ведете ли вы журнал регистрации посетителей? – спросил его инспектор.

– Да, конечно…

– Мне нужно глянуть журнал за девяносто восьмой год.

Мужчина нагнулся и, порывшись под стойкой, вытащил старый потрепанный ежедневник с несколькими оторванными страницами, которые, казалось, вот-вот разлетятся в разные стороны.

– И это вы называете журналом? – Меццанотте саркастически хмыкнул.

Мужчина пожал плечами.

– Дайте сюда.

Рикардо выхватил журнал у него из рук, открыл на странице, помеченной одиннадцатым июня, и пролистал назад. Он был потрясен, когда за 28 мая прочитал: «Альберто Меццанотте для Т. Кастрилло». Значит, это правда и его отец действительно сам расследовал это дело… Он перевернул еще несколько страниц. Под датой 5 мая было написано «Марио Росси для Т. Кастрилло». В обоих случаях не было ни причины визита, ни адреса, ни номера телефона, ни данных документа. Рядом с именем его отца отсутствовала должность – признак того, что он пришел инкогнито, не раскрывая, что он полицейский. Что касается другого имени, то оно выглядело так же фальшиво, как «Ролексы», которыми торговали завсегдатаи вокзала. Хотя они с Кастрилло не были родственниками, никто никого ни о чем его не спрашивал. Но чему тут удивляться? В таком месте, как это, вероятно, было достаточно протянуть несколько купюр, чтобы погасить любое любопытство.

– Вы, очевидно, не помните эти визиты? – спросил Рикардо, прежде чем уйти, уже зная, каков будет ответ.

Мужчина снова пожал плечами.

– Бог его знает, кто тогда дежурил…

По дороге домой Меццанотте постоянно поглядывал в зеркала, но не заметил никаких подозрительных движений. Если за ним все еще следили, то усилили меры предосторожности.

Вернувшись в свою квартиру, Рикардо попытался выстроить в ряд ставшие ему известными факты, делая пометки в блокноте.

5 мая 1998 года Тито Кастрилло навестил в хосписе человек, представившийся вымышленным именем.