Тень

XV

Этому нельзя верить. Никак нельзя. Неужели никогда не избавимся мы от старой, порочной системы, подмеченной когда-то еще великим баснописцем: «У сильного всегда бессильный виноват» — и почему-то легко перешедшей в нашу теперешнюю жизнь в грубоватой, но, к сожалению, объективной интерпретации — «Ты начальник — я дурак. Я начальник — ты дурак». Куда мы идем? До чего дойдем, если будем именно так думать и поступать? А если по-иному, как написано в газетах? Но почему-то пишется и говорится одно, а делается другое. Вот и сейчас, чувствует, знает Павел, что прав, но Лавров, его начальник, считает по-иному. А это означает следующее: если молодой и неопытный лейтенант начнет, не зная своего места, перечить начальству и доказывать свою правоту, очень просто может оказаться рядовым гаишником, а то и вовсе распрощаться со службой.

Эти невеселые мысли не оставляли Егорова все время, пока он исследовал в районном Управлении сельского хозяйства финансовые документы, касающиеся строительства оросительной системы колхоза «Мотор». Мучительные поиски истины прервал телефонный звонок. Звонил Лавров, который уже узнал, где Егоров и чем занимается. Майор приказал Егорову прекратить работу и немедленно явиться для объяснений.

Когда Егоров вошел в кабинет начальника РУВД, тот поднялся из-за стола, подчеркивая сугубую официальность и серьезность разговора. Повелительным жестом руки он остановил Егорова почти у двери и заговорил, сурово чеканя каждое слово: «Товарищ лейтенант, вам предлагается подать рапорт об увольнении. В советской милиции ам-морал-ка недопустима. Это бросает тень не только на вас лично, но и на все районное управление. Кроме того, — Лавров повысил голос, не давая Егорову возможности что-либо возразить, — вы допустили ряд серьезных служебных ошибок. Вы так плохо работаете на участке, что вас не знают в лицо, просят фотографию, чтобы познакомиться. А вы в это время занимаетесь не своим делом, подменяете то следователя, то прокурора... Почему вы оказались в сельхозуправлении, когда вам было дано совершенно другое задание? Хорошо еще, что есть возможность вас поправить. Но аморалка — это дело другое. Тут не поправлять, а наказывать нужно. Нам известно все, можете не объяснять! В Чебернюке уже в женихах ходишь, а в Ижевске оставил девушку в положении».

Возбужденный майор и сам не заметил, как, оставив официальную форму обращения, перешел на «ты».

— Ты смотри, Егоров, за такие дела можно к тебе и власть употребить. Есть у меня такое право, да жалею тебя — молодой еще... Так что давай по-хорошему. Подавай рапорт, и разойдемся с миром. У меня все, Егоров, можешь быть свободен. И не надо мне никаких объяснений, и так все ясно! Решай, не затягивай.

Как во сне вышел Павел из кабинета начальника управления. Сейчас он как бы смотрел на себя со стороны. Что же происходит? Почему его не выслушали, почему все заранее решили, даже не узнав его мнения?

А ведь есть факты, подтверждающие его правоту. Свалка ржавой техники, которую показал ему Березкин, невразумительные объяснения председателя колхоза и Парамона Зотова по поводу оросительной системы и в то же время полная ее оплата из колхозной кассы, что подтверждается документами, имеющимися в сельхозуправлении. Но на него прикрикнули — куда лезешь? Пошел на место, мальчишка-пияш! И ловко усилили этот окрик через уста начальства. Все свалили в одну кучу — так вернее сбить с ног, чтобы не встал. Вот откуда и аморалка, и плохая работа на участке, и выполнение несвойственных участковому функций. С намеком было сказано именно об этом: мол, какой-то личный интерес имеет участковый, если так копает. А какой у него может быть интерес? Просто сопричастность переживаниям Березкина, сначала чисто человеческая, а потом и по должности. И Валя Тюлькина появилась не случайно... Тут еще разобраться нужно бы, сам-то Паша знает, что он не при чем, но Лаврову эти разборы не нужны. Он все это рассматривает как вполне реальный факт и действует на основании этого факта. Ему так удобнее, так, в случае чего, и доложит по начальству. Вот и получается, что кругом Егоров виноват и от рапорта ему не уйти. А за что? За то, что старался на чистую воду вывести тех, кто пустил по ветру десятки тысяч колхозных рублей, что вникал в детали исчезновения Полины Зотовой; хотел сдвинуть расследование с мертвой точки, найти хоть какую-то зацепочку в этом деле. И нашел-таки! Провел опознание платка Полины, протокол составил. Теперь это документ, с ним считаться надо. И все сделал по закону, все для людей, им во благо. Нет, нельзя сейчас уходить в сторону, нельзя отступать, как бы сильно ни давили на него. Нужно бороться. Лавров и те, кто у него за спиной, — это еще не конечная инстанция. Есть начальство и повыше. Вот к нему-то и нужно обратиться, доложить, доказать свою правоту. А насчет аморалки — пусть тоже докажут. Несерьезно все это, чист он в этом деле.

В здании сельского Совета в Чебернюке Егоров зашел в свой кабинет, чтобы подготовиться к поездке в Ижевск. Ехать решил не откладывая, прямо на следующий день. Нужно было написать объяснительную записку в республиканское Министерство внутренних дел, подать рапорт о несогласии с решением непосредственного начальства. Теоретически Паша знал, какие документы надо подготовить, но практического опыта у него, естественно, не было, и он долго сидел над чистыми листами бумаги, собираясь с мыслями. А это было нелегко. Тут вдруг пришел на ум недавний разговор с матерью тракториста Алексея Ерофеева, которая два дня назад долго рассказывала ему о своем тяжелом житье-бытье с семьей сына, а потом попросила помочь получить направление в дом престарелых. Он обещал зайти поговорить с Алексеем. А как теперь пойдешь, если неизвестно, останется он участковым или нет...

Размышления Павла прервал громкий стук в дверь, которая затем с треском распахнулась. На пороге стояла взволнованная доярка с фермы. Павел помнил ее в лицо, но фамилию забыл. Женщина, отчаянно жестикулируя, стала рассказывать, как бродячая собака загрызла у нее четверых цыплят, причем одного утащила прямо на глазах.

Женщина требовала, чтобы Егоров или застрелил собаку, или выяснил, кто ее хозяин, чтобы взыскать за цыплят. Егоров все записал в блокнот, обещал разобраться. Когда женщина ушла, он полистал свой блокнот. Там были и другие записи, напоминающие о многих неотложных делах. Сумеет ли он заняться этими делами? Лавров, видимо, будет настаивать на рапорте, говорил уверенно, будто все уже решено. Но сам Егоров решил по-другому. Решить-то решил, да сосредоточиться трудно, чтобы бумагу в министерство толково написать. Сегодня уже точно не получится такая бумага, настроение не то. Так что нечего сидеть здесь без толку.

Павел вышел на улицу. Куда же пойти с таким настроением? Близкими друзьями, такими, чтобы, как говорят, можно было поплакаться в жилетку, он здесь еще не обзавелся. Лиза Милосердова? К ней придешь, наверняка начнут сватать, сплетни разные пойдут. Максим Березкин? Так он сам в трудном положении, сам помощи ждет, надеется, что возьмется Егоров за это так называемое культурное пастбище. А что, пока суть да дело, нужно подготовить материал, тем более что в сельхозуправлении кое-что важное удалось найти. Надо теперь здесь, в конторе, поискать как следует. Если и придется уходить, все это можно Березкину оставить. Он найдет способ дать этому делу ход, наверняка найдет...

Павел даже повеселел от этих мыслей. Нечего раньше времени оружие складывать. Он еще участковый. Егоров ускорил шаг и деловито направился к зданию конторы.

Размышляя о своем, Павел шел, не обращая ни на что внимание. Тем более неожиданным стал для него раздавшийся за спиной скрип тормозов председательской «Волги». Павел остановился. Открылась передняя дверца машины, и из нее медленно появилась нога, а затем и плечо Петухова. Он осторожно вылез из машины и степенно пошел навстречу Егорову, приветливо улыбаясь и дружески протягивая руку.

— Рад видеть, рад... Только вот спросить хочу, что же это ты, Павел Евдокимович, пешком ходишь? Неужели транспорт не выделяют? Просить надо, участок твой не маленький. В случае чего могу посодействовать.

Егоров промолчал, но председатель и не нуждался в его ответе, прекрасно зная то, о чем говорил. Да и разговор им предстояло вести другой. Это понимал каждый, но если Павел был молод и нетерпелив, то Петухов — опытен и хитер. Поэтому к главной теме он готовился заранее, не торопясь, расхолаживая и отвлекая собеседника малозначащими разговорами, но форму обращения сменил.

— Сейчас-то торопитесь куда? В контору? И я туда же, так что садитесь, — Петухов гостеприимно распахнул дверь машины, — поехали, там и поговорим...

В своем кабинете Петухов удобно расположился за большим столом, Павлу кивнул на стул у стены, но сосредоточиться не давал, продолжая балагурить.

— Вот, смотрите, утром в газете нашел, — председатель не глядя взял со стола газету, — оказывается, в свое время армия Наполеона в Швейцарии уничтожила лес и растоптала созревший на полях урожай, принеся убыток общине Бур-Сен-Пьер примерно в 45 тысяч франков. Община составила акт и после войны обратилась к Людовику VIII с требованием возместить убыток. В 1822 году Людовик уплатил 15 тысяч франков. 30 тысяч не уплачено до сих пор. И вот теперь Швейцария просит возвратить долг с процентами за все прошедшие годы, а это 60 миллионов франков. И просьба эта законна до сих пор! Вот какие нужно иметь законы и как их выполнять. А у нас? — Петухов покачал головой и развел руками. — Разве мы в силах вернуть все, что потеряли не по своей вине? Вот вы, Павел Евдокимович, знакомились сегодня с документами о нашей оросительной системе. Но, кроме мелиораторов, колхозу нашему должны еще газовики, нефтяники, которые уже семь лет не выполняют договорные обязательства. А как с них спросишь? Нет у нас таких законов. Вот и приходится за все самим расплачиваться или, может, документы эти подальше прятать, а время придет подходящее, тогда и в ход их пустить — плати давай!

Петухов с интересом посмотрел на Егорова. Павел понимал, для чего все это сказано. В назидательной форме, с издевкой даже председатель учит его жить, показывает, как нужно понимать и оценивать события. Только так, иначе будет то, что Павел уже получил у Лаврова.

Ну что же. Главное, не показать растерянности, не бояться насмешек.

— А для вас такое время не настало еще, Николай Васильевич? — начал Павел глухим от волнения голосом. — Многое уже оплаты требует. Та же оросительная система, к примеру. Ведь не при чем здесь мелиораторы. Вы всю технику сами покупали, использовать ее собирались, обещали, по крайней мере, даже в газете выступали. А теперь что? Где система эта? Мало того, что не работает, ее уже просто не существует. Все, что осталось — давно негодное, а многого вообще нет — растащили, разломали, растеряли. Так кто за это платить должен, с каким процентом долг отдавать?

Егоров мельком взглянул на председателя, увидел его зло прищуренные глаза, закушенную нижнюю губу. Он понимал, что нужно остановиться, говорить спокойно, не высказывать всего, что лежит на душе, но сдержаться уже не мог. Он обвинял Петухова в очковтирательстве, обмане, угнетении колхозников, стремлении губернаторствовать...